Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев

Несмотря на строгие предписания, за определенную плату для работ из острога выпускались даже заключенные, приговоренные к смертной казни. Таким образом в 1749 году из Сыскного приказа сбежали четверо «смертельных» колодников. Как показало расследование, они заплатили караульному сержанту Ивану Шульгину, чтобы тот выпустил их вместе с товарищами по несчастью убирать территорию Сыскного приказа. Тюремный староста Тимофей Афанасьев через несколько часов после побега арестантов рассказал: «Сего 11 марта по полуночи в 11 часу содержащиеся при оном приказе в Большом остроге колодники Федор Степанов, Яков Неклюдов, Михайла Бухтеев, Петр Карпов, Михайла Филимонов просили обретающегося при оном Сыскном приказе сержанта Ивана Шульгина, чтоб выпустить их для чищения помету, по которым словам оной сержант ис того острогу оных колодников велел выпустить. Токмо де он, Афонасьев, ему, Шульгину, про тех колодников, что их не надлежит выпускать, объявлял. И потому оной Шульгин ему, Афонасью, сказал: „Разве де ты большой?“ И за тот невыпуск хотел ево бить палкою. И он, Афонасьев, убоясь того, тюремные двери отпер и означенных колодников по приказу реченного сержанта Шульгина выпустил, токмо о том обер-офицеру не объявлял простотою своею». После работы четверо приговоренных к смертной казни отпросились у того же караульного сержанта сходить в ближайший к Сыскному приказу кабак — возле Москворецких ворот, «что словет Солянка». Но обратно уже не вернулись ни смертники, ни четверо охранявших их солдат[582].

О выпуске из острога арестантов, согласно инструкции, следовало сперва доложить караульному офицеру, потом записать их имена в специальную книгу и отпускать их не иначе как в нашейных цепях и с двумя солдатами-конвоирами. Караульные солдаты и офицеры должны были строго следить, «чтоб те колодники по рядам, и по кабакам, и по дворам никуды не ходили, кроме того места, куда оне посланы»[583]. Но в реальности многие формальные процедуры опускались и колодников выводили из острога и без записи, и без ведома караульного офицера, по одной лишь договоренности с капралом или канцелярским служащим, и без нашейной цепи или вовсе без всякой заковки, под охраной одного солдата, а иногда и вовсе без всякого караула, под честное слово. Таких примеров очень много, приведем только несколько случаев.

Двадцать девятого мая 1747 года содержащийся в Сыскном приказе беглый рекрут Никита Мельников обратился к караульному капралу Федору Золотому, чтобы тот сходил в присутствие и попросил канцеляриста Ивана Фомина, в чьем повытье находилось его следственное дело, вызвать подследственного к себе. По распоряжению повытчика колодника вывели из острога и доставили в присутствие якобы для какой-то следственной процедуры. Там арестант уже лично попросил канцеляриста «отпустить ево для взятья хлеба до лавки». Фомин велел капралу «объявленного Мельникова для взятья ему хлеба отпустить на самое малое время». Капрал же «простотою своею» отправил преступника за территорию приказа без нашейной цепи, в одних ножных кандалах, без записи в журнал и без доклада офицеру, под конвоем лишь одного солдата Григория Мокрицына, которому приказал «с тем колодником сходить поскорее, а до которого места иттить, не сказал». Они направились «за Яузские ворота в Семеновскую слободу, что в Таганке… незнаемо на чей постоялой двор», где колодник просил у разных людей «на хлеб», а один сердобольный подал «на хлеб денег с гривну и поил их вином»[584]. Очевидно, такого рода вояжи чиновники и караульные офицеры Сыскного приказа организовывали колодникам отнюдь не бесплатно.

Иногда за мзду караульные офицеры отпускали арестантов в город даже без какой-либо определенной цели. Так, в 1737 году дежурный прапорщик Яков Зловидов отправил из Сыскного приказа «прогуляться» дворового человека Михаила Ординовского. Примечательно, что тот был вообще никак не закован и охранялся лишь одним караульным солдатом. Прапорщик потом утверждал, что он отпустил Ординовского «в дом помещика своего для взятья хлеба». Однако конвоировавший преступника караульный солдат Терентий Степанов так и не понял ни цели, ни конечного пункта прогулки: «…сего августа 18 числа, то есть в четверток, в обедни… по приказу… прапорщика Якова Васильева сына Зловидова послан для караулу колодника… которой отпущен был по приказу оного прапорщика… а для чего и куды имянно отпустил, о том он, Зловидов ему, Степанову, имянно не сказал».

Куда же отправилась эта парочка — незакованный арестант и караульный солдат? Терентий Степанов рассказал, что они сперва «пошли за Яузские вороты в Таганку для гуляния, и были в той Таганке часа с два, и потом с той Таганки пошли… за теми ж Яузскими вороты в приход церкви Всемилостивого Спаса, что словет в Гончарах, к нему, Степанову, на квартиру… и с ним, Ординовским… в той квартире ево обедали. И, пообедав… пошли в город на Красную площадь, и по полудни часу в другом оной Ординовский с ним, Степановым, пришли в Кремль на Потешной двор, а зачем ходили, того он, Степанов, не знает». Как видно, арестант и его конвоир за время этой прогулки успели подружиться. Но в конце концов Ординовский огорчил своего нового друга — скрылся от него в толпе[585].

Даже колодники, отпускаемые бесплатно для выполнения каких-то заданий (за водой или квасом, для выноса параши, за едой и пр.), не упускали возможность задержаться на свободе подольше, развеяться от мрачного тюремного быта, прогуляться по московским улицам или же зайти в кабак. Так, 22 марта 1740 года заключенные Семен Леонтьев и Василий Полетаев были отпущены с ушатом на Москву-реку за водой. Они были закованы в ножные кандалы, а при выпуске из казармы на них надели двушейную цепь и командировали для их сопровождения караульного солдата Федора Андреева сына Морозова. Чтобы добраться до места назначения, арестантам нужно было проделать всего несколько десятков шагов — немного пройти по Москворецкой улице, миновать Москворецкие ворота и спуститься к Москве-реке, что должно было потребовать никак не более четверти часа. Но колодники и охранявший их солдат не вернулись ни через полчаса, ни через час, ни даже через день. Лишь четыре дня спустя конвоир явился в Сыскной приказ один, без колодников, и рассказал о их похождениях:

«И те колодники, взяв ушат, с ним, Морозовым, пошли, и как они будут (так в рукописи. — Е.А.) близ Москворецких ворот, оные колодники показанной ушат в лавке поставили, которой тот ушат приказали смотреть той лавки лавочнику… а сами они… пошли за Москву-реку на Балчуг. И на том Балчуге, пришед на кабак… купили на три алтына вина, и выпили они, колодники, с ним, Морозовым, вместе. И выпив то вино, с означенного кабака сошед, и из них, колодников… Василий Полетаев стал ево, Морозова, просить, чтоб он за ними сходил к дяде ево, Полетаеву, в Новую Ладогу, что имеется в Новонемецкой слободе на Большом рынке, на фартину, которой де имеетца на той фартине целовальником… И по тем словам он, Морозов, с ними идти и обещался. И те де колодники на том Балчуге, наняв извощика, с ним… во оную Ладугу и поехали, в которую приехав, пришли на кабак. И на том кабаке оной Полетаев пришел к стойке и имеющемуся у продажи вина целовальнику, которого тот Полетаев называл дядею, просил вина. И тот де целовальник оному Полетаеву давал безденежно, и пили все вместе… И оные колодники… с того кабака сошед, наняли извощика, а куды, подлинно за пьянством сказать не упомнит, и сели с ним в сани, и поехали было с той фартины, и оные колодники с тех саней ево, Морозова, пьянова столкнули. И он де, Морозов, свалившись с тех саней, ночевал на улице, а оные колодники куды уехали, и ныне где сыскать, не знает»[586].

По договоренности с караульными некоторые подследственные имели возможность не только сходить в кабак, но также побывать у родственников и даже помыться в бане. Так, 3 июля 1749 года караульный капрал Михайла Тарасов отпустил Ивана Шевердяева, дворового человека Федосьи Петровой дочери Хрущевой, в «баню паритца» под караулом солдата Мины Ермолина, причем арестант был «без желез», то есть не закован в ручные или ножные кандалы. На допросе капрал объяснил свой поступок тем, что и ранее неоднократно отпускал Шевердяева в баню незакованного и под присмотром одного солдата, и заключенный всякий раз благополучно возвращался. Но на этот раз капрал поплатился за пренебрежение должностными инструкциями. Конвоир Ермолин рассказал, что колодник, выйдя из острога, попросил сводить его в дом его госпожи за Варварские ворота «для взятья рубахи». Они отправились к Ивановскому монастырю в дом полковницы Хрущевой, куда арестант зашел и через некоторое время вышел с чистым бельем вместе с еще двумя дворовыми, намеревавшимися пойти с ним вместе попариться. Вся компания прошествовала в баню на Яузе, где дворовые разделись и «на том банном дворе все обще парились». Ожидавший своего подопечного караульный в задумчивости прогуливался возле бани, а может быть, разговаривал с встреченным приятелем. Тем временем дворовые, «не сказався ему, Ермолину, оделись и побежали на вышеобъявленной помещицы своей двор, и он де Ермолин ис той бани побежал за ними… до того помещицы их двора, только догнать не мог, а на том дворе другие дворовые люди объявили ему, что оной Шевердяев после того, как пошел в баню, в дом помещицы их не бывал». Однако солдат утверждал, что «в то ж время показанного утеклеца Шевердяева видел сквозь решетчатые огородки в огороде{62}, только де в тот огород другие оной госпожи Хрущевой люди, которых тогда на том дворе было многолюдно, для поимки того колодника, тако ж и для докладу о той утечке к госпоже своей ево… не допустили»[587].