Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник) - Александр Дюма

Вконец растерянная, я была готова взмолиться о помощи, обратившись к первому встречному, но тут вдруг передо мной предстал мужчина в домино. Я узнала Алексея.

– Как, вы здесь? Одна? – сказал он.

– О, это вы, господин граф! – воскликнула я, вцепившись в его руку, настолько я была напугана своим одиночеством среди такой толпы. – Прошу вас, выведите меня отсюда, помогите добраться до какого-нибудь экипажа, чтобы я могла уехать.

– Разрешите мне отвезти вас домой, и я буду благодарить случай, сделавший для меня больше, чем все мои старания.

– Нет, благодарю вас, я найму экипаж…

– В это время, когда все едут сюда и никто не уезжает, невозможно найти экипаж. Тогда уж вам лучше задержаться здесь еще на часок.

– Нет, я хочу уехать.

– Тогда я распоряжусь, чтобы мои люди вас отвезли: раз меня вы видеть не желаете, что ж, вы меня не увидите.

– Боже мой! Нет, все-таки я предпочла бы…

– Видите ли, у вас выбора нет: либо остаться, либо уехать в моих санях. Полагаю, вы не собираетесь идти пешком, одна и в такую стужу?

– Что ж, господин граф, тогда отвезите меня в вашем экипаже.

Алексей тотчас повиновался. Однако народу собралось столько, что мы с ним потратили больше часа, чтобы добраться до выхода на площадь перед Адмиралтейством. Граф подозвал своих слуг, и минуты не прошло, как перед подъездом остановился изящный возок с плотно пригнанным верхом. Я тотчас уселась в него и назвала адрес мадам Ксавье. Граф взял мою руку, поцеловал ее, закрыл дверцу, произнес несколько слов по-русски, должно быть, перевел кучеру сказанное мной, и я покатила с быстротой молнии.

Вскоре мне почудилось, что кони несутся все быстрее, а усилия возницы, который пытается их удержать, тщетны. Я хотела закричать, но крики кучера заглушали мой голос. Попыталась открыть дверцу, но за ее стеклом было что-то вроде жалюзи, я не смогла нащупать ее пружину. Ослабев от этих бесплодных усилий, я откинулась назад и замерла, уверенная, что лошади понесли и мы разобьемся.

Однако минут через пятнадцать сани остановились, и дверца открылась. Я настолько потеряла голову, что бросилась вон из экипажа, но как только миновала опасность, казалось, грозившая мне, мои ноги подкосились, я подумала, что сейчас лишусь сознания. В это мгновение кто-то набросил мне на голову кашемировую накидку, затем я почувствовала, что меня укладывают на диван. Не без усилия я сбросила покрывало, в которое меня закутали, и увидела, что нахожусь в незнакомых покоях, а граф Алексей у моих ног.

– О, вы меня обманули! – воскликнула я. – Это ужасно, господин граф.

– Увы! Простите меня, – сказал он, – но если бы я упустил этот случай, разве он когда-нибудь мог повториться? А так я хоть раз в жизни смогу вам сказать…

– Вы не скажете ни слова, господин граф, – закричала я, вскакивая на ноги, – и вы сию же минуту прикажете, чтобы меня отвезли домой! Иначе вы человек бесчестный!

– Но я же прошу только один час, во имя неба! Всего час, чтобы говорить с вами, видеть вас! Прошло столько времени с тех пор, как мы виделись, и я так давно с вами не говорил!

– Ни минуты, ни секунды! Вы сейчас же – слышите? – немедленно дадите мне уйти.

– Значит, ни мое почтение к вам, ни моя любовь, ни мои мольбы…

– Нет, господин граф. Нет!

– Что ж! – сказал он. – Послушайте, я вижу, что вы не любите меня и никогда не полюбите. Ваше письмо дало мне какую-то надежду, но она меня обманула. Итак, вы произнесли свой приговор, и я его принимаю. Прошу у вас лишь пять минут, потом, раз вы настаиваете, я отпущу вас.

– Вы клянетесь, что через пять минут я буду свободна?

– Клянусь.

– Говорите.

– Я богат, Луиза, я знатен, у меня есть мать, которая меня обожает, и любящие сестры. С детских лет я был окружен лакеями, спешившими исполнить любое мое желание. И при всем том меня постиг тот же недуг, каким страдает большинство моих соотечественников, стареющих в двадцать лет именно потому, что слишком молоды. Я от всего устал, ко всему охладел. Мне стало скучно. Ни балы, ни празднества, ни наслаждения не убрали с моих глаз тусклую серую пелену, что отгораживала меня от мира. Война со своими тяготами и опасностями, возможно, могла бы оживить мою душу, но Европа спит глубоким мирным сном, и нет больше Наполеона, чтобы все взбаламутить.

Я от всего устал и собирался попутешествовать, когда увидел вас. То чувство, что я поначалу испытывал к вам, должен признаться, было не более чем капризом. Я вам писал, воображая, что этого будет довольно, вы уступите. Против ожиданий вы мне не отвечали. Я настаивал, так как меня подстегивало ваше сопротивление, и все еще считал свое увлечение прихотью, пока не понял, что оно обернулось глубокой, истинной любовью. Бороться с ней я не пытался, так как любая борьба с самим собой утомляет меня и приводит в отчаяние. Поэтому я просто написал вам, что уезжаю, и уехал.

В Москве я встретился со старыми друзьями. Увидев, как я мрачен, встревожен и уныл, они истолковали это по-своему, тем самым оказав моей душе больше чести, чем она того заслуживала. Они подумали, что мне нестерпимо ярмо бесправия, обременяющее нас всех. Решив, что за моей печалью кроется нечто потаенное, они приняли это нечто за любовь к свободе и предложили мне вступить в заговор против императора.

– Боже милостивый! – ужаснулась я. – Надеюсь, вы отказались?

– Я вам написал, что мое решение подвергается последнему испытанию: если бы вы любили меня, моя жизнь принадлежала бы уже не мне, а вам, я не имел бы права распоряжаться ею. Если же вы не ответите, это будет означать, что я вам безразличен, тогда мне безразлична моя дальнейшая судьба. Заговор – какое ни на есть развлечение. Нам не избежать эшафота, если мы будем разоблачены, но что с того? Меня уже не раз посещала мысль о самоубийстве, вот я и подумал, что это все же лучше, чем взять на себя труд самому покончить с собой.

– Боже мой, Боже мой! Возможно ли, что вы сейчас говорите то, что думаете?

– Я сказал вам правду, Луиза, и вот доказательство. Возьмите, – он встал, подошел к маленькому столу и вынул из ящика запечатанный конверт. – Я не мог догадаться, что встречу вас сегодня, я даже не надеялся еще раз вас увидеть. Прочтите эту бумагу.

– Ваше завещание!

– Написано в Москве в день, когда я вступил в тайное общество.

– Великий Боже! Вы завещаете мне тридцать тысяч рублей ренты?

– Если вы не любили меня при жизни, мне хотелось хоть после смерти оставить вам какие-то добрые воспоминания.

– Но все эти планы относительно заговора, смерти, самоубийства – вы ведь отказались от них?