Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник) - Александр Дюма

– Отлично! Вот видите, все складывается как нельзя лучше, – сказала Луиза, довольная доброжелательностью, которую проявил ко мне граф. – Можете теперь убедиться, что я вам не солгала.

– Нет, и господин граф самый любезный из покровителей, равно как и вы – превосходнейшая из женщин. Я уповаю на то, что вы поддержите в нем это доброе расположение, а я нынче же вечером составлю программу состязания.

– Очень хорошо, – сказал граф.

– А теперь, господин граф, прошу прощения, но я нуждаюсь в том, чтобы меня просветили. Я устраиваю это состязание не затем, чтобы заработать денег, а чтобы меня узнали. Должен ли я в этом случае разослать приглашения, как на званый вечер, или надлежит потребовать плату, как за спектакль?

– О, непременно назначьте плату, дорогой мсье, иначе к вам никто не придет. Назначьте цену по десять рублей за билет. И пришлите мне сто билетов: я берусь их распространить.

Трудно было бы даже представить себе обхождение более подкупающее, поэтому моя досада растаяла без следа. Я откланялся и удалился.

На следующий день я навел мосты и уже спустя неделю устроил состязание, в котором, однако, не принимали участия ни Вальвиль, ни Иван Сивербрик, а только любители – поляки, русские и французы.

В мои намерения не входит перечислять здесь свои достижения, полученные и нанесенные удары. Скажу только, что уже во время сеанса господин граф де ла Ферроне, наш посол, предложил мне давать уроки его сыну, виконту Шарлю, а вечером и назавтра я получил несколько в высшей степени ободряющих писем, в числе авторов которых были такие персоны как герцог Вюртембергский, тоже просивший меня стать учителем его сына, и граф Бобринский, сам пожелавший у меня поучиться.

Поэтому, когда я снова повстречал графа Ванинкова, он сказал мне:

– Что ж, все прошло бесподобно. Вот теперь ваша репутация установилась, надо лишь, чтобы императорский патент придал ей вес. Возьмите это письмо, адресованное адъютанту царевича, он наверняка уже слышал о вас. Отправляйтесь к нему смело со своим прошением к императору, польстите немного его воинскому самолюбию и просите, чтобы он на вашем письме кое-что приписал от себя.

Я заколебался:

– Но, господин граф, вы уверены, что меня ожидает хороший прием?

– Что вы называете хорошим приемом?

– Ну, пристойный, подобающий.

– Послушайте, дорогой мсье, – смеясь заметил мне граф Алексей, – вы все время оказываете нам слишком много чести. Вы обходитесь с нами, как с людьми цивилизованными, а мы между тем всего-навсего варвары. Вот вам письмо: я открыл перед вами дверь, но я ни за что не отвечаю, все будет зависеть от хорошего или дурного настроения князя. А уж как выбрать момент поудачнее – ваше дело: вы француз, следовательно, бравый малый. Это своего рода сражение, где необходимо выстоять и завоевать победу.

– Да, но поле этой битвы – прихожая властителей, такая победа – удел царедворца. Признаюсь вашему превосходительству, что мне была бы куда милее настоящая дуэль.

– Жан Барт был не больше вашего привычен к вощеным паркетам и придворным нарядам. Как он вышел из положения, когда попал в Версаль?

– Все больше при помощи кулаков.

– Что ж, поступайте так же! Кстати, Нарышкин, который, как вам известно, кузен императора, граф Земичев и полковник Муравьев просили передать вам, что хотели бы брать у вас уроки.

– Вы решили облагодетельствовать меня настолько, чтобы мой долг стал неоплатным.

– Вовсе нет, вы мне ничего не должны. Я исполняю данное мне поручение, вот и все.

– Причем дела идут весьма недурно. – заметила Луиза.

– Все благодаря вашему участию, и я вам очень признателен. Что ж, решено: я последую совету вашего превосходительства. Рискну! Завтра же.

– Так ступайте, желаю удачи!

Мне по сути ничего больше не требовалось, кроме этих ободряющих слов. Должен признаться, что, зная репутацию человека, с которым мне предстояло иметь дело, я бы куда охотнее пошел на медведя, чем идти просить милости у царевича, человека непредсказуемого, в ком добрые качества смешаны с неистовыми страстями и бешеной вспыльчивостью.

VI

Великий князь Константин, младший брат императора Александра и старший – великого князя Николая, не отличался ни приветливой учтивостью первого, ни холодным, невозмутимым достоинством второго. Казалось, он в полной мере унаследовал все качества своего отца, в нем возродились и достоинства, и странности Павла I, между тем как его братья пошли в свою бабку, в Екатерину: Александр – сердцем, Николай – умом и оба – тем императорским величием, мощный пример которого дала миру их знаменитая предшественница.

Екатерина, имея перед глазами столь прекрасное и многочисленное потомство, особое внимание уделяла двум старшим внукам, что видно даже по их именам. Окрестив первого Александром, а его брата Константином, царица, казалось, мысленно разделила между ними власть над миром. Эта идея затем настолько глубоко укоренилась в ее сознании, что, когда они еще были совсем детьми, она заказала их портреты, на которых один из мальчиков разрубает гордиев узел, а другой несет знамя своего тезки, римского императора-христианина. Мало того: их обучение, план которого она составила самолично, было рассчитано не иначе как на воплощение этих грандиозных замыслов. Поэтому у Константина, которому предназначалась империя Востока, даже кормилицы и, тем паче, учителя были исключительно греческого происхождения, тогда как окружение Александра, призванного стать императором на Западе, состояло из англичан. Преподаватель, обучавший обоих братьев, был швейцарцем, носил фамилию Лагарп и приходился родней храброму генералу Лагарпу, служившему в Италии под началом Бонапарта. Но нельзя сказать, что уроки этого достойного наставника оба брата воспринимали с равным рвением: одинаковые семена дали разные плоды, ибо в одном случае они упали на почву возделанную и щедрую, в другом же – на дикую, необработанную. В то время как Александр в двенадцать лет от роду ответил своему учителю физики Графту, сказавшему, что свет – непрестанная эманация солнца: «Такого не может быть, ведь тогда солнце уменьшалось бы с каждым днем», Константин заявил своему личному гувернеру фон дер Остен-Сакену, убеждавшему его научиться читать: «Я не хочу этому учиться, потому что вижу: вы вечно читаете и делаетесь все глупее».

В двух этих ответах в полной мере отразилось различие характеров этих детей.

Зато Константин, питая отвращение к наукам, охотно предавался военным упражнениям. Обращаться с оружием, ездить верхом, командовать армией – все это представлялось ему умениями, для правителя куда более полезными, нежели рисование, ботаника или астрономия. Это еще одна черта его сходства с Павлом. Его страсть к военным маневрам была так велика, что после своей первой брачной ночи он встал в пять утра, чтобы позаниматься с полком солдат, охранявших его дворец.