Гостомысл - Александр Майборода
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это ввергло Уйку в изумление.
— Покойник! — едва выдохнул он, и в его голове мелькнула мысль, что ему лучше поскорее вернуться к живым людям. Нежить питается кровью живых людей и, вылакав их кровь, превращает живых в вурдалаков.
Уйке тут же захотелось убежать, но он не мог даже пошевелить пальцем, не то, что убежать: ясное дело — нечистая сила! И оставалось несчастному ключнику закрыть глаза и отдаться в лапы (точнее — зубы) нечистой силе.
— Чур меня! — едва слышно прошептал Уйка. Ноги не держали, и он, прислонившись к стене, стал медленно оседать.
Очнулся он оттого, что его кто-то сильно тряс за плечо.
«Наверно, я уже помер», — подумал Уйка, но любопытство все же заставило его приоткрыть маленькой щелочкой глаза.
Открыл... и закрыл.
— Уйка, ты чего придуряешься? — проговорила нежить голосом хозяина.
— Чур меня! Сгинь, нечистый, — отмахнулся Уйка.
— Я тебе сгину! Сейчас как дам по загривку, сам перевернешься три раза, — пригрозила нежить.
Уйка задумался, — «должна ли нежить сначала драться, или она должна сразу перегрызать горло своей жертве?»
Вопрос оказался неразрешимым, так как Уйка никогда раньше не встречался с нечистой силой.
Но так как нежить не пыталась его укусить, а только трясла за плечо, в промежутке отвешивая затрещины, то он осмелился приоткрыть один глаз.
— Кто ты? — дрожащим голосом спросил Уйка нежить.
— Ослеп, что ли? Я — твой хозяин! — заругалась нежить.
— Мой любимый хозяин старшина Лисий хвост. Он превратился в ужа и уполз, — сказал Уйка. — А ты, нечисть, сгинь! Не тронь меня!
— Что — я превратился в змею?! — воскликнул с возмущением Лисий хвост, подпрыгнул на месте и с размаху врезал по уху ключника с такой силой, что Уйка упал на пол.
Однако этот грубый прием оказался эффективнее, чем уговоры и тряска за плечо. Через полминуты Уйка почувствовал, что он вернулся в обычное состояние и способен шевелить руками и ногами, и даже думать. Держась за ушибленное ухо, он поднялся на ноги.
Изумленно глядя на старшину, он пробормотал:
— И в самом деле — хозяин!
А когда из-за спины старшины показался Тишила, его сомнения почти развеялись, и он бросился обнимать хозяина.
Лисий хвост с трудом отдирал от себя воспылавшего вдруг любовью ключника.
— Да отцепись ты от меня, — бормотал Лисий хвост и смущенно, и довольно: всем нравится, когда их любят или хотя бы притворяются, что любят.
Наконец он отлепил от себя ключника. Первая радость Уйки от появления хозяина прошла, и тут в его глазах снова появилось подозрение.
— Хозяин, а как ты сюда попал? Ведь ворота закрыты, а во двор никто не заходил. — спросил он.
Наблюдая за безуспешной попыткой ключника сообразить, что происходит, Лисий хвост пришел в благодушное настроение.
— Ты же говорил, что я умею превращаться в ужа. Вот и превратился, и прополз в дом, — пошутил он.
Уйка не поверил.
— Ну, ты, хозяин, может, и умеешь превращаться в ужа, не зря тебя зовут Лисий хвост. Но как же Тишила? Он точно не сможет превратиться в ужа.
— Ухо болит? — сочувственно спросил Лисий хвост.
Уйка потрогал покрасневшее ухо и сказал:
— Побаливает.
— Так вот, чтобы и второе ухо не заболело, не задавай лишних вопросов, — посоветовал Лисий хвост и приказал: — Лучше приготовь ужин и баню
Уйка закланялся.
— Будет сделано, хозяин! Сию минуту все будет сделано.
Лисий хвост придержал его и сказал:
— Тут в спальне накрой стол. И печь затопи. А то холодно.
Уйка выбежал из комнаты, и было долго слышно, как он радостно вопил, — люди радуйтесь, хозяин вернулся!
Лисий хвост морщился: дурак! Всех на ноги поднял. Как бы своим криком данов не приманил, — но был доволен.
Пока старшины смывали в бане грязь, слуги накрыли стол и растопили печь.
За окном было темно, ни звезд, ни луны не было, город словно опустили в густую смолу. Видимо, как и предсказывал Медвежья лапа, набежали тучи.
От окна тянуло холодным ветром. А в комнате было тепло. Потрескивала свеча, играя слабым огоньком. В темном углу за печкой поскрипывал невидимый сверчок.
Румяные от жара, в чистых холщовых рубахах и штанах старшины развалились на лавках. Усталость невидимыми узами стягивала тела. Веки словно налились свинцом.
Ужинали неохотно. Пока ужинали, перед ними стоял Уйка и рассказывал о том, что произошло в городе за время отсутствия старшин.
Известие о том, что даны не нашли в доме ничего ценного, старшина выслушал с ехидной усмешкой.
— Щас, я вам выложу на подносе свое добро, — сказал он.
А вот казнь старшин привела его в мрачное настроение. Когда
Уйка закончил рассказ, Лисий хвост начал спрашивать:
— А посадник Богдан, слышно о нем что?
— Убежал, и никто не знает, где он, — сказал Уйка.
— Хитрый Богдан, — сказал Лисий хвост.
Тишила перебил и спросил:
— А что с моим двором?
— А с твоим двором не очень хорошо, — сказал Уйка.
Сердце Тишилы упало к пяткам.
— Сожгли двор, проклятые? — со стоном, спросил он.
— Нет, даны побили сторожей, — сказал Уйка.
— Ну, это ерунда, — отмахнулся Тишила.
— Конечно, ерунда, — сказал Уйка.
— А что же плохого сделали проклятые разбойники? Отвечай скорее, — взмолился Тишила.
— Унесли дорогую посуду, — сказал Уйка.
— Это плохо, — сказал Тишила. — Но дело наживное.
— Баб обижали, — сказал Уйка.
— Жаль. Все живы? — спросил Тишила.
— Все, — сказал Уйка.
— Значит, все хорошо, — сказал Тишила. — Ну а что же плохого?
— Больше ничего, — сказал Уйка.
— Ладно, Тишила, завтра пойдешь домой, все узнаешь! — недовольно перебил разговор Лисий хвост и задал вопрос Уйке: — А сейчас — кто новые старшины? Избрали?
— А как же — избрали: Трояна, Стояна, Терчина.
— Добрые, надежные люди! — одобрительно кивнул Лисий хвост и приказал: — Уйка, завтра пригласи вечером старшин ко мне; и смотри, — больше никому не говори, что я вернулся.
Глава 78
Гостомысл был в чистой рубахе навыпуск с вышивкой на воротнике. На столе в спальне стоял черный чугунный горшок с золотистой кашей, глиняная крынка с молоком, глиняная кружка.
Завтракал Гостомысл скромно: пшенной кашей с молоком. Дорогой посуды в обиходе не любил.
Наложив в простую глиняную миску горку рассыпчатой горячей каши и положив рядом деревянную ложку, слуга встал около двери в готовности выполнить новое поручение князя.
Гостомысл зачерпнул краешком ложки кашу, попробовал — горячая! Положил ложку в миску. Взял крынку и плеснул молока в миску. Снова попробовал и ахнул:
— Однако хороша каша!
К завтраку обычно приходили Стоум и Ратиша. Во время завтрака Стоум и Ратиша рассказывали последние новости На этот раз оба задержались.
Когда они появились, Гостомысл кивнул на лавку напротив себя:
— Садитесь кашу есть.
Стоум и Ратиша сели, и слуга положил перед ними деревянные ложки и поставил миски. Затем большой ложкой плюхнул в миски каши, — щедро с горкой!
Ратиша жил в княжеском дворце, питался в княжеской столовой, и так как дел у него было много, то не всегда успевал позавтракать до встречи с князем. В этот раз тоже не успел позавтракать, поэтому с охотой ковырнул кашу с коричневой корочкой.
Стоум из приличия отведал ложку каши, — он сытно позавтракал дома, — положил ее рядом с миской и начал докладывать о новостях в городе.
Вначале, кто с кем подрался.
Гостомысл спросил:
— Жалобщики есть?
— Есть, — кивнул головой Стоум.
— Пусть приходят на суд, — сказал Гостомысл.
— Сам будешь судить? — спросил Стоум.
Княжеские суды происходили раз в неделю. Гостомыслу они были скучны, потому что в основном приходилось высушивать мелкие дрязги.
— Не буду я заниматься всякой мелочью, — сказал Гостомысл.
Стоум возразил:
— Судить — княжеское право и обязанность.
— Ну да. Но если князь будет тратить свое время на тяжбы по поводу украденной курицы, то не выйдет ли так, что слово княжеское упадет в своей цене? — сказал Гостомысл.
Стоум удивился:
— А что же делать? Без суда нельзя.
— А ты найди мне какого-либо разумного дружинника, я ему и поручу суд по мелким делам. А себе же оставлю только серьезные вопросы.
— Ладно. Сегодня же подберу подходящего для этого дела человека, — сказал Стоум, вынул из-за пояса свиток с записью и начал читать цены на продукты в городе.
Только начал, как Гостомысл поморщился и перебил его:
— Почему так дорог хлеб? Мало, что ли, хлеба на складах?
— Есть хлеб. Но жадничают купцы, — сказал Стоум.
— Выставьте на рынке хлеб из княжеских запасов, это собьет цену, — сказал Гостомысл.
— А не собьет? — засомневался Стоум.