Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах) (СИ) - Дарья Аредова

Я вдруг обнаружил, что задыхаюсь, а последние слова перешли в громкую резкую чеканку. Я не видел, как Лесли за спиной рванулась, было, ко мне, как ее остановил Обрез, жестом велев не вмешиваться, не видел, но почувствовал их движения. Я почти перестал замечать друзей, да и весь окружающий мир вместе с ними. Как самый последний эгоист. Меня, вообще, занимала исключительно собственная боль, лезвие, тяжело и медленно режущее душу. В жизни бы не подумал, что это так больно.

В жизни бы не подумал, что смогу кого-нибудь любить!

К черту эти проклятые чувства! Я не поддамся эмоциям! Я ни за что в жизни, никогда, ни на секунду больше не поддамся чертовым проклятым эмоциям! Слышите – ни за что и никогда! Довольно!

Уж лучше смерть.

Все. Приехали. Конечная станция. Нет больше никаких чувств. Нет, и не будет.

Привет, ребята, я вернулся. Скучали без меня?.. А я без вас – нет. Мне на вас плевать. Весело, правда?.. Нет?.. А мне, вот, весело. Увидите того ублюдка, что временно занял мой разум – не убивайте ни в коем случае. Я хочу сам его придушить. Медленно. Медленно и старательно, как вот этот вот нож. Он только что того парня из меня вырезал – больно, но что ж поделаешь.

Ласточка – тьфу, то есть, Аретейни – молчала по-прежнему. И не двигалась. Взгляд остановился, кровь отхлынула от лица, сделав его совершенно белым, точно известка. Казалось, она даже не дышала. Я тоже молчал, отчего-то не отпуская ее взгляда, Обрез с Лесли вообще по-прежнему не подавали признаков жизни. Нож, наконец, завершил свою работу, покромсав чокнутую птичку в мелкий фарш и возвращая на законное место привычную пустоту. Вязкую, черную и холодную, как болотная вода. Все встало на свои места.

Только Ласточка – моя Ласточка – осталась. Но это уже неважно. Мне все равно.

Вранье, скажете?.. А вот, молчали бы вы лучше, дорогие товарищи.

Она медленно подняла руку, повернулась, указала в сторону завода. Рука не дрожала. Лицо оставалось бесстрастным. Затем поднялась обратно к городу, старательно обойдя меня стороной. Двигалась она будто бы с огромным трудом. Кивнула Лесли и Обрезу – и вдруг бросилась бегом, мгновенно растворившись в сумерках.

Вот и все. Я закурил сигарету, прикидывая расстояние до завода. Как бы лучше пройти?..

Прошуршали по камням шаги Обреза – он остановился прямо передо мной и несколько секунд просто смотрел.

Затем вдруг двинул мне ногой в солнечное сплетение.

Я будто очнулся.

Удар был такой силы, что должен был, казалось, в щепки разнести ребра, я пролетел добрых несколько метров прежде, чем впечататься в ржавый остов троллейбуса, который с треском проломился. Захрипел, неосознанно пытаясь снова вдохнуть, перевернулся набок, задыхаясь и невольно царапая ржавый металл, едва не захлебнулся собственной кровью.

Ты чего, Джонни?.. Почему я не успел среагировать вовремя?.. Я, как и Ласточка, отчего-то не мог двигаться…

Когда я более-менее пришел в себя и сумел выползти из троллейбуса, Обрез все так же курил, глядя на темные очертания Города впереди. Ага, а я теперь, видимо, брошу эту привычку…

— Скажешь, я не прав, – проговорил он, не обернувшись. Я сполз на землю, снова закашлявшись. Сплюнул кровь.

— Верно... – Голос звучал так, будто я вместо того, чтобы разговаривать, царапал бастардом троллейбус. – Почему ты меня не остановил?

Джонни резко развернулся, глядя на меня с нескрываемым раздражением.

— Да потому что тебе, кретину чертову, надо было высказать ей все, показать, как ты ее ненавидишь, устроить себе разрядку и послать ее к тварям. Иначе твои мозги никогда бы не включились! – Он сплюнул и снова отвернулся. Прибавил тише: – Она же только потому на тебя орала, что старалась заткнуть пострадавшую гордость. Хотела скрыть настоящие чувства. А ты так ничего и не понял. Вот за что мне иногда хочется тебя прибить, Селиванов, так это за твой чертов эгоцентризм. И ведь мозги-то у тебя работают. Почему они отказывают при первой же возможности кого-нибудь обидеть, если не секрет?

Я обхватил колени руками, скорчившись в позе эмбриона – мне казалось, что так будет менее больно. А ведь он прав. Ну, теперь-то я обязан вернуться живым.

Ради Города и любимой женщины.

Лидия

В палате было тихо. Кондор размышлял, остальные спали, все, кроме Витьки Тележкина.

— Их надо остановить, – неожиданно сказал он, поднимая взгляд от своей тетрадки. Я встрепенулась.

— Кого?

— Желтые огоньки.

Кондор порывисто обернулся, но Витька замолчал. Вид у него был как на собственных похоронах.

— Что ты знаешь? – Я села в кровати, опираясь обеими руками ни матрац. – Что ты знаешь?!

Бывший Странник покачал головой и ничего не ответил. Я почему-то вдруг поняла, что ничегошеньки он не расскажет нам – хоть ты его пытай. Наверное, есть причины. И тогда я просто спросила:

— Там есть другие города? За туманом?

Молчание.

— Почему Странники никогда не возвращаются домой?

Тишина.

— Откуда приносят серебро? Кто его плавит? Там же есть люди, верно?

Нет ответа.

— Почему ты вернулся?

Тик-так. Часы на стене. Единственный источник звука в палате. Я начала злиться. Хоть бы поглядел на нас, что ли.

— Между прочим, твоих дочерей растила я. И я прекрасно знаю, что они о тебе думают.

Я сказала это просто со злости, мне хотелось хоть немного его расшевелить. Я не ожидала подобной реакции.

Витька вздрогнул всем телом, как-то судорожно вздохнул и проговорил очень тихо:

— Если бы не я – вы бы погибли все.

И закрыл лицо руками. Я поняла, что он плачет, только спустя минуту. Не стоило с ним так…

— Вить, – забормотала я, – ты извини, я не хотела… Но почему ты все время молчишь?! Почему ты меня игнорируешь? Что там есть такого, что нам не полагается знать, что за тайны?! Я ведь не много прошу – просто это важно для всех нас! Пойми ты, наконец… Нам было обидно за девочек, мы же видели, как они переживали, когда ты их бросил, не сказавшись! Я понимаю, что тебя потрясла смерть Радомиры, но им-то было еще тяжелее – а ты, вместо того, чтобы поддержать их, взял, да и свалил. Думаешь, о тебе сложилось хорошее мнение? Мог бы хотя бы предупредить, объяснить все…

Я отвернулась.

— Я не имел права. Это запрещено.

— С чего бы?

— Нельзя. Для безопасности людей.

— Ты, когда в туман ушел, думал о нашей безопасности?

— Да.

— То есть, тебе можно хранить тайны от нас, тупого стада. Ты у нас особенный.

— Так и есть.

— Высокомерием.

— Нет. Я могу выжить в тумане. Вы – нет.

Я широко распахнула глаза.

— Почему?!..

— Потому что…

И в этот момент дверь слетела с петель.

Кондор вскочил.

— Оборотень! – вскрикнула я, отчего Эндра проснулась и резко села на кровати. Глаза ее распахнулись в пол-лица, и девчонка подалась назад, побледнев как полотно.

Оборотень быстро и с демонстративной непринужденностью принял человеческий вид.

— Потому что Странникам можно есть то, что растет в тумане, дышать туманом и пить воду из лесных ключей. – Голос у оборотня оказался хриплый и насмешливый, а вид – еще отвратительнее. Он был довольно высокий и крепко сложенный, очень смуглая, испещренная кое-где шрамами кожа обтягивала тугие сильные мышцы – это было видно из-под лохмотьев, лишь отдаленно напоминающих серую звериную шкуру, которой они, по всей вероятности, в незапамятные времена были. Карие глаза насмешливо прищурились, презрительно оглядывая аудиторию сквозь спутанные сальные волосы, черными прядями падавшие на половину лица, но оборотень даже не думал их поправлять. Он стоял в дверном проеме, облокотившись на косяк.

— …Не то, что вы – жалкая дичь. Странников мы не трогаем. Они даже с нами торгуют. О, полковничек! Приветствую. Как твои раны? Мои зажили. А ты до сих пор валяешься. Плачевно. Ту пулю, которую ты в меня всадил, я оставил на память. – Он осклабился, демонстрируя желтые зубы, и оттянул шнурок на грязной шее, на котором тускло поблескивала серебряная пуля крупного калибра.

Густой звериный запах заволок помещение, и дышать сделалось тяжело. Если оборотень и считается зверем, то этот зверь – довольно немытый и с крайне паскудным оскалом, надо сказать. Лицо его, наверное, было когда-то красивым, но сейчас в нем не осталось ничего человеческого. Это было лицо хищной твари. И больше всего ему подходило определение «рожа». Он был совсем непохож на нашу рыжую. Та, несмотря ни на что, все же оставалась человеком.

Тонкие губы оборотня снова растянулись в ухмылке. Пустые холодные глаза с вертикальными зрачками остановились на упрямо стиснувшей зубы Эндре.

— Ну что, лисичка, настал час расплаты. Теперь ты ведь от меня не побегаешь. Шикарное тут угощение, не находишь? Правда, анальгетики делают их кровь горьковатой, но это даже лучше. Необычно.