Домби и сын - Чарльз Диккенс

— Вотъ что, сударь мой, — сказалъ майоръ, взявши подъ руку своего пріятеля, — будь Джозефъ Багстокъ немного помоложе, эта женщина превратилась бы въ м-съ Багстокъ, ей Богу, я бы предпочелъ ее всѣмъ красавицамъ на свѣтѣ. Не правда ли: она великолѣпна!

— Вы думаете о дочери? — спросилъ м-ръ Домби.

— A развѣ я чурбанъ, чтобы думать о матери? — возразилъ майоръ.

— Однако-жъ вы ухаживали за матерью.

— Старинныя шашни, охъ, чертовски старинныя! Надо же польстить старухѣ.

— Ея обращеніе обличаетъ, кажется, даму высшаго круга, — замѣтилъ Домби.

— Еще бы! — воскликнулъ майоръ, пріостанавливаясь вдругъ и вытаращивъ глаза на своего друга. — Ея высокопревосходительство м-съ Скьютонъ, родная сестра покойнаго лорда Феникса и тетка нынѣшняго лорда этой фамиліи. Она не богата, пожалуй, даже бѣдна, потому что живетъ на свое приданое; но кровь ея, сударь мой, кровь, — гласилъ майоръ Багстокъ, насильно увлекая товарища, какъ будто вдругъ въ немъ забушевала его собственная кровь.

— A молодую лэди, кажется, вы называли м-съ Грэйнджеръ? — спросилъ м-ръ Домбипослѣ короткой паузы.

— Эдиѳь Скьютонъ на восемнадцатомъ году вышла замужъ за Грэйнджера, — началъ майоръ, останавливаясь опять и втыкая палку въ песокъ, какъ будто такой маневръ могъ оживить его воспоминанія. — Грэйнджеръ былъ тогда полковникомъ нашего полка, прекраснымъ мужчиной сорока одного года. Онъ умеръ черезъ полтора года послѣ свадьбы.

— Давно это было? — спросилъ м-ръ Домби.

— Да теперь, я думаю, этой красавицѣ еще нѣтъ тридцати лѣтъ! — отвѣчалъ майоръ, прищуривая глаза и перебрасывая палку на лѣвое плечо. — Да, сэръ, Эдиѳь Грэйнджеръ — звѣзда первой величины. Не такъ ли, Домби?

— Были y нихъ дѣти?

— Былъ одинъ сынъ…

Пасмурное облако набѣжало на лицо м-ра Домби, и глаза его опустились въ землю.

— Да и тотъ утонулъ, — продолжалъ майоръ, — на пятомъ году отъ рожденія.

— Право? — воскликнулъ м-ръ Домби, поднимая голову.

— Няньку угораздило зачѣмъ-то посадить ребенка на краю лодки, a онъ и бултыхъ въ воду. Это ужъ оконченная и забытая исторія, a Эдиѳь Грэйнджеръ, первостатейная вдова, непремѣнно превратилась бы въ м-съ Багстокъ, если бы старикашка былъ немного помоложе и побогаче.

— Разумѣется, въ томъ случаѣ, когда бы съ ея стороны не было препятствій? — холодно замѣтилъ м-ръ Домби.

Майоръ страшно заморгалъ своими раковыми глазами и захохоталъ, какъ Мефистофель.

— Джозефъ Багстокъ, скажу я вамъ, не привыкъ къ препятствіямъ такого рода. Нѣтъ, Домби, нѣтъ, вамъ, я вижу, не понять старикашки Джоза. A и то сказать, Эдиѳь могла бы выйти замужъ двадцать разъ, если бы не была такъ горда, такъ чертовски горда, сэръ.

Это обстоятельство, казалось, не уронило красавицу въ глазахъ м-ра Домби.

— Впрочемъ, гордость есть свойство высокой души, вамъ это извѣстно лучше моего. Вы сами чертовски горды, Домби, и за это то именно уважаетъ васъ Джозефъ Багстокъ.

Это, со стороны майора, была невольная дань хвалы, вынужденная обстоятельствами и стремительнымъ потокомъ разговора. Кончивъ рѣчь объ этомъ предметѣ, онъ такъ же невольно обратился къ воспоминаніямъ былыхъ лѣтъ и разсказалъ множество анекдотовъ, изъ которыхъ ясно значилось, что Джозефа Багстока въ старинные годы боготворили самыя блистательныя женщины обоихъ полушарій.

Черезъ день м-ръ Домби и майоръ встрѣтили ея высокопревосходительстзо м-съ Скьютонъ съ дочерью въ залѣ минеральныхъ водъ, потомъ на другой день они столкнулись на гуляньи тамъ же, гдѣ и въ первый разъ. Встрѣтившись такимъ образомъ три или четыре раза, они уже изъ одной учтивости должны были сдѣлать имъ визитъ. М-ръ Домби самъ собою никакъ бы не рѣшился идти къ почтеннымъ дамамъ, но на предложеніе майора отвѣчалъ, что готовъ сопровождать его съ большимъ удовольствіемъ. Туземецъ передъ обѣдомъ отправился съ порученіемъ свидѣтельствовать отъ имени майора и м-ра Домби глубочайшее почтеніе, вмѣстѣ съ извѣстіемъ, что они имѣютъ намѣреніе нынче вечеромъ явиться лично, если достопочтенныя леди благоволять принять ихъ. Въ отвѣтъ была принесена раздушеная записка, надписанная рукою м-съ Скьютонъ на имя майора Багстока. Отвѣтъ былъ лаконическій:

"Ты, неуклюжій, гадкій медвѣдь, — писала м-съ Скьютонъ, — и не заслуживаешь ни милости, ни пощады. Однако-жъ я прощаю тебя, съ условіемъ, если не будешь шалить. — Послѣднія три слова были подчеркнуты. — Можешь придти. Эдиѳь и я кланяемся м-ру Домби".

Ея высокопревосходительство м-съ Скьютонъ и дочь ея м-съ Грэйнджеръ занимали въ Лемингтонѣ довольно приличную и дорогую квартиру, но уже слишкомъ тѣсную и сжатую, такъ что, отходя на покой, ея в-пр. должна была класть ноги на окошко, a голову въ каминь, между тѣмъ какъ горничная ея в-пр. помѣщалась въ такомъ крохотномъ чуланчикѣ, отгороженномъ отъ гостиной, что она принуждена была вползать и выползать оттуда, какъ хорошенькая змѣйка. Витерсъ, долговязый пажъ, спалъ на дворѣ, подъ черепицами сосѣдней сливочной лавки, a кресла, бывшія вѣчнымъ камнемъ для этого молодого Сизифа, проводили ночь въ сараѣ подъ навѣсомъ, гдѣ на ослиной телѣгѣ засѣдали куры, высиживая цыплятъ и неся свѣжія яйца для той же лавки.

М-ръ Домби и майоръ нашли м-съ Скьютонъ въ воздушномъ нарядѣ, возлежащую на софѣ, обложенную подушками, точь-въ-точь, какъ Клеопатра, — далеко однако-жъ не шекспировская, — на которую время не оказываетъ разрушительнаго вліянія. Взбираясь по лѣстницѣ, гости слышали звуки арфы, умолкнувшей при входѣ ихъ въ гостиную. Эдиѳь оказалась теперь еще величественнѣе, прекраснѣе и надменнѣе. Довольно характеристическая черта, что красота въ этой леди обнаруживалась сама собою и даже противъ ея воли. М-съ Грэйнджеръ знала, что она прекрасна, — иначе и быть не могло, — но въ гордости своей она, казалось, презирала свою красоту. Быть можетъ, она считала слишкомъ ничтожною и недостойною себя дань удивленія, возбуждаемую этими прелестями и, быть можетъ, вслѣдствіе тонкаго разсчета, она надѣялась этимъ способомъ еще болѣе возвысить могущественное вліяніе на чувствительныя сердца.

— Надѣюсь, м-съ Грейнджеръ, — сказалъ м-ръ Домби, подходя къ гордой красавицѣ, — не мы причиной, что вы перестали играть?

— Вы? конечно нѣтъ.

— Отчего-жъ ты не продолжаешь, милая Эдиѳь? — спросила Клеопатра.

— Вздумалось — начала, вздумалось — и кончила. Кажется, я могу имѣть свои фантазіи.

Равнодушіе и гордый взглядъ, сопровождавшій эти слова, совершенно согласовались съ безпечностью, съ какой пробѣжали ея пальцы по струнамъ арфы. Затѣмъ она отступила на нѣсколько шаговъ.

— Знаете ли, м-ръ Домби, — заговорила мать, играя вѣеромъ, — y насъ съ Эдиѳью доходитъ иногда чуть не до ссоры по поводу этихъ холодныхъ приличій, которыя наблюдаются въ разныхъ мелочахъ?

— Однако-жъ все-таки мы не ссоримся, мама, — сказала Эдиѳъ.

— Конечно, милая! Фи, фи, какъ это можно! — воскликнула мать, дѣлая слабое покушеніе дотронуться вѣеромъ до плеча дочери. — Отчего мы не болѣе натуральны? Боже мой! Со всѣми этими стремленіями, изліяніями сердца, со всѣми высокими побужденіями, которыя насаждены въ нашихъ душахъ, и которыя дѣлаютъ насъ столь очаровательными, отчего мы не болѣе натуральны?

— Правда, — сказалъ м-ръ Домби, — совершенная правда.

— A мы могли бы быть натуральными, если бы захотѣли! — воскликнула м-съ Скыотонъ.

— Конечно, — сказалъ м-ръ Домби.

— Позвольте съ вами поспорить, сударыня, — сказалъ майоръ. — Иное дѣло, если бы міръ населенъ былъ такими откровенными добряками, какъ ващъ покорнѣйшій слуга; тогда натуральность была бы y мѣста.

— Замолчи, негодный! — проговорила м-съ Скьютонъ.

— Клеопатра повелѣваетъ, — отвѣчалъ майоръ, цѣлуя ея руку, — и Антоній Багстокъ повинуется.

— Нѣтъ въ тебѣ ни чувствительности, ни симпатіи, безстыдное созданіе! — воскликнула м-съ Скьютонъ, слегка ударяя майора вѣеромъ, чтобы заставить его замолчать. — A что и жизнь безъ симпатическаго влеченія сердецъ, безъ магнетическаго стремленія душъ, проникнутыхъ уваженіемъ одна къ другой? Какъ холодна была бы наша земля безъ живительныхъ лучей солнца, и какъ мертва была бы наша жизнь безъ симпатическихъ увлеченій! О, если бы весь міръ составлялъ одно сердце!.. какъ бы я любила его?… Слышишь ли ты, лукавая тварь?

Майоръ объявилъ, что тогда весь міръ принадлежалъ бы Клеопатрѣ безъ раздѣла, a это было бы слишкомъ обидно для другихъ. Клеопатра напомнила, что терпѣть не можетъ лести, и что она принуждена будетъ прогнать его домой, если онъ не станетъ держать на привязи неугомоннаго языка.

Въ это время долговязый Витерсъ началъ разносить чай. М-ръ Домби подошелъ къ молодой леди.

— Кажется, здѣсь не слишкомъ большое общество? — заговорилъ онъ, принимая джентльменскую позу.

— Очень небольшое. Мы почти ни съ кѣмъ незнакомы.