Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ведь и жизнь, если разобрать, тоже пошлость, только не такая яркая… Мне кажется, что люди живут только по привычке жить. Сознание усыпляется сутолокой ежедневных мелочей, обманом собственных ощущений и вечною скукой.
После спектакля они уезжали куда-нибудь поужинать, чаще всего в «Эрмитаж». Елена Григорьевна обыкновенно сохраняла хорошее расположение духа, и со стороны все могли полюбоваться этой счастливою парочкой. Раз, в одну из таких хороших минут, Елена Григорьевна вся съежилась и проговорила:
– Он здесь…
– Кто?
– Муж… Вон столик налево, у окна.
– Что же, вы его боитесь?
– Не боюсь, но мне как-то совестно с ним встретиться… А впрочем…
Ее неожиданно охватило любопытство. Что он может с ней сделать, в самом деле? Решительно ничего… Относительно «совестно» она прилгала, потому что никогда не уважала этого человека.
– Вот что, Павел Максимыч, – проговорила она с веселою улыбкой. – Он сидит один, и, кажется, ему скучно. Идите и позовите его к нам… Все-таки не чужой человек. Мне даже жаль его, бедненького…
– Это каприз, Елена Григорьевна…
– Ну, голубчик, сделайте это для меня… Мне ведь неудобно подойти к нему. Пожалуйста, голубчик…
– Хорошо, сделаю по-вашему, но только это ваше желание…
Середин сидел за своим столиком в большом раздумье, так что даже не заметил, как подошел к нему Чванов.
– Здравствуйте, Ефим Петрович…
– А… что? Ах, это вы, молодой человек… Очень рад вас видеть. Присаживайтесь, пожалуйста…
Он крепко пожал руку Чванова и пытливо посмотрел ему прямо в глаза.
– Меня послала к вам Елена Григорьевна… Мы сидим вон там… Она желает вас видеть.
Елена Григорьевна встретила мужа с самой предупредительной улыбкой и сразу заметила в нем большую перемену. Он как-то опустился и точно выцвел. В глазах стояла тревога. Вообще получалось то, что называется почтенным подержаным джентльменом. Видимо, в его жизни произошел какой-то крутой переворот, и переворот не в его пользу.
– Я недавно узнал, что вы здесь, – мягко и немного заискивающе заговорил Середин, как-то неловко усаживаясь на стул. – И хотел как-нибудь завернуть к вам… да.
– Очень рада буду вас видеть, Ефим Петрович.
Чванов сделался свидетелем самой милой встречи супругов, добрых знакомых, и решительно не понимал, чего хотела Елена Григорьевна. Он очутился в самом дурацком положении.
– А я переехал в Москву, – рассказывал Середин. – То есть переехал пока… У меня есть одно дело, от которого зависит все. Вообще много неприятных хлопот…
– Извините за нескромный вопрос, Ефим Петрович, – заговорила Елена Григорьевна с деловым видом. – У вас ведь есть вторая семья… да?.. Неужели вы ее оставили там, на юге?
– Гм… Пока еще ничего неизвестно, где я и сам устроюсь, поэтому, конечно, они остались там.
– И много «их»?
– Две девочки и мальчик.
– А она? Мне очень хотелось бы видеть свою преемницу. Вы не обижайтесь на меня, Ефим Петрович, за такое любопытство…
Он только посмотрел на нее умоляющими глазами. Она поняла, что он потерял службу и бросил свою семью на произвол судьбы самым бессовестным образом, что и было в действительности.
– Я в Москве тоже пока… – заговорила Елена Григорьевна, нарушая неловкую паузу. – Вы, вероятно, тоже слышали, что Аркадий Евгеньич скоропостижно скончался прошлым летом.
– О, да… Читал об его смерти даже в газетах. Да, читал и не верю тому, что о нем писали… О мертвом можно все написать…
Эта деликатность тронула Елену Григорьевну, и она сдержала вздох.
– Да, хороший был человек, – продолжал Середин, наблюдая Чванова. – А главное, какая цельная натура… Мощный характер. Нет, не верно, что про него рассказывают на юге…
Чванова удивило, когда он взглянул на Елену Григорьевну: у нее на глазах выступили слезы. А Середин, точно назло, продолжал говорить об Аркадии Евгеньиче, припоминая разные эпизоды своих встреч с ним.
– Помните, Елена Григорьевна, как мы втроем обедали вон за тем столиком?
Середин усердно прихлебывал из своего стакана шампанское и заметно начал хмелеть. Подогретый вином, он точно весь распустился. Под конец ужина он не утерпел и рассказал о таинственном деле, которое его задерживало в Москве.
– Со службы, говоря откровенно, меня прогнали… да… За последнее время я сильно опустился и, конечно, сам во всем виноват. И никого не виню… Начинать службу с первой ступеньки поздно… Да… У меня сохранились кое-какие сбережения, и я хочу приобрести себе где-нибудь под Москвой небольшой клочок земли и буду жить трудом собственных рук…
У Чванова даже под ложечкой засосало, когда Середин заговорил его собственными мыслями. Да, он, Чванов, думал то же самое, что сейчас говорил Середин, и основанием этих мыслей служило одно и то же, именно, скромное желание уйти куда-нибудь от самого себя, как это бывает с больными, которые хотят с переменой места убежать от болезни.
– А ведь хорошо, – резюмировала Елена Григорьевна, перебивая мужа. – Возьмите меня, Ефим Петрович, в экономки…
Эта выходка даже не показалась смешной, и Середин ответил совершенно серьезно:
– Нет, Елена Григорьевна, без шуток – я живу этими мыслями… Моя последняя козырная карта…
XIV
Появление Середина усилило страдания Чванова и сделало его положение невыносимым. Елена Григорьевна точно прикармливала мужа, и Чванов испытывал первые муки ревности. Елена Григорьевна потихоньку от него назначала мужу свидания, и это больше всего мучило Чванова. Они о чем-то говорили между собой, чего он не знал, у них были какие-то общие интересы, проявлялось что-то сближающее до того, что Елена Григорьевна в присутствии Чванова начинала жалеть мужа.
– Я начинаю жалеть беднягу, – говорила она. – Он плохо кончит…
– Вероятно, так же, как все мы.
– Вы думаете?
– Почти уверен.
Она вызывающе улыбнулась и переменила разговор, как это делают с гостями, которые не умеют себя держать.
Середин быстро освоился со своей новой ролью и начал относиться к Чванову покровительственно, как к начинающему молодому человеку. Когда Елена Григорьевна была недовольна Чвановым, он заводил речь об Аркадии Евгеньевиче. Эта тема оказалась неистощимою и варьировалась на тысячи ладов. Подавали кушанье, – Аркадий Евгеньевич любил его или не любил, – мелочи домашней обстановки, костюмы Елены Григорьевны, удовольствия – все мерялось Аркадием Евгеньевичем.
С каждым днем Середин делался смелее и под хмельком пускался в самую обидную откровенность.
– А признайтесь, Павел Максимыч, достается вам от Елены Григорьевны? – спрашивал он, подмигивая. – Кто бы мог думать, что у нее окажется такой характер…
– Нам, Ефим Петрович, лучше не поднимать подобных тем…
– Отчего же? Я давно примирился со своей ролью мужа в отставке и могу смотреть на вещи совершенно беспристрастно… Помните, как Аркадий Евгеньич держал ее в ежовых рукавицах? Хе-хе… Что же, было такое дело, и я
