Приключения Кавалера и Клея - Майкл Чабон

Прошу тебя, Йозеф, не надо больше беспокоиться и тратить время на попытки выгадать для нас то, чего ты с помощью твоих друзей сумел добиться для твоего брата. Этого достаточно. Более чем достаточно. Твой покойный отец, как тебе известно, страдал хроническим оптимизмом, но мне и любому, не пораженному непроходимой глупостью или тяжелой глухотой, ясно, что мы хххххххх, а также что нынешнее положение дел продлится даже дольше, чем любому из нас потребуется. Отныне ты должен жить там ради себя, вместе с твоим братом, и отвратить все свои мысли от нас и от ххххх.

Я уже три месяца не получала от тебя ни словечка, и, будучи уверена в том, что ты продолжаешь исправно писать, я воспринимаю это молчание, пусть даже ненамеренное, как некий намек. Скорее всего это письмо до тебя не дойдет, но если такое все же случится, тогда, пожалуйста, послушай меня. Я хочу, Йозеф, чтобы ты нас забыл, раз и навсегда нас забросил. Не в твоей натуре так делать, но ты должен. Говорят, что призракам больно навещать живых, и меня мучает мысль о том, что наше скучное существование помешает тебе наслаждаться своей молодой жизнью. ТЫ должен перевернуть ситуацию, добиться того, что по праву тебе принадлежит, и ты представить себе не можешь, как я радуюсь, воображая тебя стоящим на яркой и людной улице в том городе свободы и джазовой музыки. Но тебе больше нельзя тратить ни секунды на заботу о нас, существующих в этом городе хххххх! Нет, ни в коем случае.

Я не стану снова писать тебе, если только не получу новостей, которых тебя по справедливости нельзя будет лишить. А до тех пор ты должен знать, мой мальчик, что ты в моих мыслях ежесекундно — как наяву, так и во снах (с клинической точки зрения весьма интересных).

Это письмо лежало в брючном кармане нового смокинга Джо, когда он входил в кремово-золотой главный танцевальный зал отеля «Пьер». Он уже много дней носил его с собой — невскрытым и непрочитанным. Всякий раз, как Джо задерживался, чтобы обдумать такое свое поведение, он находил его совершенно шокирующим; однако он никогда не задерживался слишком надолго. Всплеск чувства вины, не сомневался Джо, омывавший радиантные нервы его солнечного сплетения, когда он вдруг вспоминал о невскрытом письме, был столь же интенсивен, как все то, что он испытал бы, сломав хрупкую печать и выпустив на волю привычно-серое смешение дурных снов, голубиных перьев и сажи. Каждый вечер Джо не глядя брал письмо и клал его на туалетный столик. А утром перемещал в карман свежих брюк. Неточно было бы сказать, что оно лежало там тяжким камнем, затрудняя его продвижение по городу свободы и джаза, или ловило его как кость в горле. Джо было всего двадцать лет, и он по уши влюбился в Розу Сакс, на дико-схоластический манер двадцатилетнего молодого человека в самых мельчайших подробностях видя вокруг себя свидетельство систематического улучшения целого и доказательство благости сотворения мира. К примеру, он любил волосы Розы во всех формах, какие они только принимали на ее теле: легкую поросль на верхней губе, пушок на ягодицах, периодические щупики, что тянули друг к другу ее брови в промежутках между выщипываниями, грубый лобковый ершик, который она позволяла ему выбривать в форме крыльев бабочки, густые, пахнущие дымом кудри на голове. Когда Роза работала с холстом в своей комнате на верхнем этаже дома, у нее была привычка в минуты задумчивости стоять подобно цапле на левой ноге и нежно массировать ее большим пальцем правой, с выкрашенным в красно-лиловый цвет ногтем. Странным образом этот лиловый оттенок заодно с отголоском созерцательной детской мастурбации всякий раз поражали Джо не только своей прелестью, но и глубиной. Пара дюжин вполне обыкновенных детских фотографий — зимний комбинезончик, лошадка, теннисная ракетка, нависающее крыло «доджа» — служила для Джо неистощимым источником удивления, сведений о том, как Роза существовала до их знакомства, а также грусти по поводу того, что сейчас из десяти миллионов минут того черно-белого существования с аккуратными зубчиками по краям он не обладал ничем, кроме этих скудных свидетельств. Только приведенные в полную боеготовность стандарты капитальным образом сдержанного и разумного характера удерживали Джо от постоянной болтовни как друзьям, так и незнакомцам про каперсы, которые Роза подкладывала в куриный салат (именно так делала ее покойная матушка), кипу сонных слов, что ночь за ночью скапливалась возле ее кровати, ландышевый запах ее мыла для рук и тому подобное. Его изображения Джуди Дарк в наимоднейших нарядах и купальных костюмах, срисованных из «Вог», а также ее крылатого альтер эго в обтекаемой формы лифчике и трусиках становились все более рискованными и чувственными — как будто Лунная Бабочка получила от тайного совета Самого Секса приращение силы, подобное тому, что в самом начале войны было пожаловано Эскаписту. В конечном итоге на некоторых панелях, приобретших для американских мальчиков поистине сакральную и тотемическую важность, Бабочка оказалась на грани полной наготы.

Вот так, словно исполняя просьбу матушки (хотя он понятия о ней не имел), Джо отвратил свои мысли от Праги, семьи и войны. Всякий золотой век суть в той же мере дело забвения, в какой и блаженства. Лишь когда Джо устраивался на заднем сиденье такси, лез за бумажником или задевал стул, следовал шелест бумаги — порханье крыла — призрачный шепоток из дома — и на мгновение его голова поникала от горького стыда.

— Что там такое? — спросила Роза.

Джо как раз снял с себя пиджак с приколотой к лацкану отмычкой, собираясь повесить его на спинку стула. Тут-то письмо и зашуршало в конверте.

— Ничего, — сказал он. — Ладно, посиди там. Мне нужно подготовиться.

Джо уже третий раз выступал в «Пьере» и прекрасно знал здесь все характеристики. Однако он всегда предпочитал потратить десять минут на новое знакомство с залом и на беглый его осмотр. Джо взошел на низкую эстраду, в задней части которой располагались три высокие панели, облицованные золочеными зеркалами. Эти панели следовало одну за другой снять и унести вниз по лестнице к боковой части зала, где они не выдали бы секретов его стола для фокусов. Джо настроил пять реостатов на средние показания, чтобы свет пяти массивных люстр не обнажил его черных шелковых нитей или ложного дна кувшина. Три хрустальные люстры были теперь задрапированы какой-то зеленой материей вроде крепа, которой предполагалось представлять водоросли, ибо темой сегодняшнего званого обеда, согласно программкам, разложенным на всех блестящих тарелках, было «Царство Нептуна». По всему залу из ковра торчали причудливые лиловые сталагмиты, а справа от эстрады высовывался нос с грудастой фигурой из папье-маше, принадлежащий погребенному в настоящем песке затонувшему галеону. А в самом центре всех этих декораций разевала пасть гигантская опалесцирующая раковина, из которой, как искренне надеялся Джо, Леон Дуглас Сакс появиться не планировал. С потолка свисали два манекена с гребешками на восковых грудях и расшитыми блестками хвостами хека и палтуса вместо ног. Тяжелые рыболовные сети с множеством деревянных поплавков были развешаны на стенах, и в каждой имелся славный улов резиновых морских звезд и омаров.

— А у тебя и впрямь такой вид, будто ты знаешь, что делаешь, — заметила Роза, наблюдая за тем, как Джо снимает зеркала и регулирует освещение.

— Это самая главная из всех иллюзий Кавалери.

— Еще ты очень симпатичный.

— Спасибо.

— Значит, нас в один прекрасный день тоже что-то подобное ожидает?

— Мы уже не в том возрасте, — ответил Джо, не уделив должное внимание вопросу. Затем он спохватился: — А. Ну да.

— Пожалуй, у нас могли бы родиться девочки.

— Девочкам теперь тоже такое устраивают. Кто-то мне рассказывал. Только тогда это называется бат-мицвах.

— А ты что предпочитаешь?

— Бах-мицвах. Бах или бух — что-то в таком роде.

— Ну Джо.

— Да не знаю я, Роза, — буркнул Джо, понимая, что должен бросить свои занятия и подойти к ней. Но что-то в этой теме его раздражало, и он почувствовал, что внутренне закрывается. — Я даже не уверен, хочу ли я вообще иметь детей.

Вся игривость Розы мгновенно испарилась.

— Очень хорошо, Джо, — сказала она. — Я тоже не уверена.

— Я только хочу сказать, разве сейчас в мире и впрямь такое время, чтобы мы захотели рожать детей?

— Да-да, конечно, — отозвалась Роза. — Все, забудь. — Тут она зарделась и огладила юбку. — Эти лиловые скалы на вид такие знакомые.

— Мне тоже так кажется.

— Не верю я этому залу, — сказала Роза. — Знаешь, вообще-то я никогда не залезала в Талмуд или во что-то подобное, но сложно себе представить, чтобы они там в Таршише или где-то еще из гигантских раковин выпрыгивали.

— Тем более что они моллюсков не съедали, — заметил Джо.