Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века - Коллектив авторов

– Жрите сами, я уже сыт по горло!

Цао-младший, не обращая внимания на настроение брата, то и дело подмигивал Хуан Лянь, они оба просто пожирали друг друга глазами. Глядя на эту сцену, Цао старший понял, что дело зашло слишком далеко и его не повернуть вспять. Его охватило отчаяние, как будто у брата не любовь случилась, а тот попал в логово тигра, который вот-вот его растерзает.

Подавленный этим обстоятельством, Цао Дашу решил в тот день больше не ходить на поле. Весь вечер он просто грелся на солнышке: поворачивался то одним, то другим боком, уподобившись фасоли, которую просушивают на солнце. Разморенный, он чувствовал, что размяк, точно попавшая в кипяток лапша.

Под конец дня к нему вышла Хуан Лянь и позвала ужинать. Вспомнив ее гладкое, скользкое, словно у рыбки, тело, Цао-старший покраснел и ничего не ответил, как будто ничего не услышал. Хуан Лянь с невозмутимым видом снова позвала его к столу. Но тот по-прежнему молчал. Тогда Цао-младший сказал:

– Он просто упрямится, зачем его звать? Ну не пойдет он, ты хоть надорвись, а он все равно есть не будет. Оставь его, пошли уже.

Цао-старшему не хотелось ужинать, но желудок говорил обратное, напоминая о себе непрерывным урчанием. Поэтому Цао Дашу все-таки направился к столу. Сегодня на ужин был тот же набор блюд, что и всегда, однако непонятно почему их вкус был совершенно другим. Цао-старшему казалось, что он ест просто безвкусную землю. Он жевал, а про себя почем зря крыл эту парочку негодяев.

Вечером Цао Дашу никак не мог уснуть, ему хотелось услышать, чем там занимаются его брат и эта хищница. Он долго лежал, навострив уши, но так ничего и не уловил. Это обстоятельство окончательно лишило его всякого сна; он никак не мог взять в толк, почему не раздавалось ни единого шороха.

На следующее утро, когда Цао-старший проснулся и увидел веселую перепалку между младшим братом и Хуан Лянь, он с горечью осознал, что репутации семейства Цао пришел конец. Когда он стал умываться, к нему подошел Цао младший.

– Брат, чего ты встал, поспал бы еще, – начал он.

«Ты тут еще будешь за меня решать, когда мне вставать», – подумал Цао-старший.

– Брат, я хочу кое-что с тобой обсудить.

Цао Дашу, сосредоточенно умываясь, продолжал хранить молчание. Младший начал терять терпение и громко спросил:

– Брат, ты слышал, что я сказал? Я хочу кое-что с тобой обсудить.

Кипя от злости, Цао Дашу огрызнулся:

– Не называй меня братом.

Цао-младший проявил пример послушания и на самом деле перестал употреблять слово «брат». На полном серьезе он объявил:

– Цао Дашу, я хочу поделить дом.

Цао-старший даже подпрыгнул от неожиданности:

– Повтори, что ты сказал? Сяошу, что ты сейчас сказал?

– Поделить дом, я хочу жить от тебя отдельно.

– Зачем это? – громко спросил Цао старший. – Мы нормально жили, что это ты надумал отделяться?

– Да это не я надумал, это Хуан Лянь хочет. Она говорит, что если мы не разъедемся, то не выйдет за меня.

– Оказывается, это фокусы твоей ведьмы. Что в ней такого, что ты ее слушаешься?

Вспылив, младший, тыча пальцем в лоснящийся нос Цао Дашу, сказал:

– Если ты еще раз обзовешь Хуан Лянь, я тебе врежу.

Цао-старший понял, что младшего брата ему не спасти.

– Так, значит, ради этой ведьмы ты и с братом старшим больше знаться не хочешь? – с горечью сказал он. – И что ты в ней хорошего нашел? Ведь она – сучка, с ней все деревенские мужики переспали. Что в ней может быть хорошего?

Едва Цао-старший произнес эти слова, как в его нос врезался увесистый кулак. Кулак младшего брата оказался твердым, словно молоток, после такого удара из глаз Цао Дашу потоком хлынули слезы, а вместе с ними таким же мощным потоком хлынула и кровь из носа. Цао провел по лицу рукой, размазав кровь. Казалось, что вместо лица у него сплошная зияющая рана. Зажав нос одной рукой, другой Цао-старший изо всех сил пытался нанести ответный удар. Все это время он рычал:

– Ну, Цао Сяошу, сейчас ты у меня получишь!

Словно обнявшись, братья вцепились друг в друга мертвой хваткой. Перепуганная Хуан Лянь ринулась к ним, чтобы разнять, однако по силам она явно уступала братьям. Она уже взмокла от усилий, но все было без толку. Решив оставить их в покое, она уселась рядом перевести дух. Чувствуя, что у нее пересохло во рту, она сходила глотнуть воды, а потом вернулась и стала дальше глазеть на их драку, словно то были просто две обезьяны. Она никак не могла взять в толк, почему эти двое здоровых, крепких мужиков все никак не могут отлипнуть друг от друга, выбрав такую вялую тактику.

Хуан Лянь посмотрела на них еще немного. Похоже, ничего интересного больше не предвиделось, и она, почувствовав, что ее клонит в сон, решила прилечь. Но в тот момент, когда она, зевая, приготовилась уходить, Цао-старший подмял под себя младшего, на какое-то время одержав верх. Оседлав, словно лошадь, младшего брата, Цао старший занес над ним кулак и ударил так, что расквасил Сяошу физиономию. Увидав, что дело приняло слишком плохой оборот, Хуан Лянь схватила скамейку и с яростью обрушила ее прямо на голову Цао старшему. На какую-то секунду он замер, после чего весь обмяк, словно у него не имелось никаких возражений. Не издав не единого звука, он повалился на землю, разом и бесповоротно.

Цао-младший приподнялся и стал ругать Хуан Лянь:

– Ты зачем его так сильно ударила? Неужели не боишься убить насмерть?

– Если бы я его не вырубила, то он бы тебя забил насмерть, – ответила Хуан Лянь.

Беспокоясь, как бы и впрямь чего не стряслось, Цао-младший принес таз с холодной водой и окатил брата. Тот очнулся и повращал глазами, прежде чем наконец вспомнил, что произошло. Почувствовав нестерпимую боль в затылке, он протянул руку, чтобы пощупать его. И тут обнаружил, что среди спутанных, как трава, волос совершенно на ровном месте выросла огромная шишка. Он тотчас вскочил и рассерженно заявил:

– Отделяться так отделяться, иначе жить все равно будет невыносимо…

Цао-старший и Цао-младший разделили дом.

Это дело оказалось непростым. Ну как, к примеру, поделить дом, в котором было три помещения: гостиная и примыкающие к ней две боковые комнаты? Однако младший нашел выход: он предложил каждому отвести по одной боковой комнате, а в гостиной провести известкой разделительную черту, чтобы каждому досталась ровно половина, включая дверь со створкой. Такой способ разделения представлялся, на его взгляд, совершенно справедливым и наименее затратным. Итак, дом они поделили, однако оставались некоторые моменты, вызывающие неудобство. Не поделишь ведь такие штуки, как чан с водой. В противном случае потребность в воде станет причиной конфликтов из-за вторжения на чужую территорию. Но делать нечего, и Цао-младший, рассердившись, все-таки распилил чан на две половины. Забрав свою часть, он сказал, что сделает из нее корыто для свиней.

Эта выходка вконец вывела из себя Цао-старшего. Он отшвырнул оставшуюся половину и громко объявил, что ее выбрасывает.

Разделив имущество, Цао-младший тут же приступил к хлопотам, связанным с подготовкой к свадьбе. Пару дней до назначенной даты очень многие приходили им помочь. Это весьма обрадовало младшего, который воспринял это как знак хорошего расположения к нему. Ведь в противном случае, размышлял он, и сама свадьба получилась бы скучной. Он и не подозревал, что на самом деле все эти люди стремились к Хуан Лянь, с которой у них раньше или сейчас были «теплые» отношения. Именно поэтому они и проявляли такое усердие. Все эти люди воспринимали свадьбу Цао-младшего как свою собственную, ведь они, можно сказать, были его соратниками и воевали в одном окопе. Доходило даже до того, что, помогая ему, они подшучивали, мол, тут свои люди собрались, чужаков нет!

Фактически, если бы не особый статус отдельных людей, не позволявший им показаться в этой компании, то свадьба была бы еще веселее. Являясь по большей части уже женатыми мужчинами или руководящими лицами, эти люди вынуждены были маскировать свои чувства, а потому им приходилось лишь сожалеть, что они не могли присоединиться к многочисленной армии поклонников Хуан Лянь.

В сложившейся ситуации Цао Дашу также имел полное основание занять свое место среди других. Но он никак не мог смириться с тем, что Хуан Лянь станет женой его младшего брата, поэтому, проявляя непреклонность, не переступал проведенной известкой черты. А чтобы выразить свой протест, Цао-старший стал нести вахту у пограничной черты, и когда замечал, что кто-то пытается переступить границу, он тотчас прогонял нарушителей со своей территории. Он говорил: «Это мой дом, и свадьба вовсе не у меня, зачем вы ко мне приходите?»

Все это очень раздражало Цао Сяошу, он даже специально притащил скамейку и поставил ее у границы, чтобы гости не заходили куда не надо.

– Будьте внимательнее, – предупреждал он, – только на этой половине вы находитесь в «освобожденном районе».