Девятьсот семнадцатый - Михаил Алексеев (Брыздников)

Гончаренко и Васяткин переглянулись.

— Можно было бы из своих выделить, — недовольно заявил Воронин.

— В такую минуту наше дело не рассуждать, а подчиниться центру.

Воронин промолчал.

— ЧК предлагает следующее… — продолжал Грабуль.

Пока шло обсуждение практических мероприятий, Воронин сидел в раздумьи, глубоко уткнувшись в кресло. Мысли носились в голове его, как клочья табачного дыма в комнате.

«Не хотят меня за главнокомандующего. Не я ли им дал победу? Не доверяют. Как офицеру. А что хорошего у них? Бестолковье и развал. Со всех сторон наступают белые. Наверное, победят. Они хотят обкарнать меня. Нет, не удастся. За Воронина вся армия. Воронин сам сделает себя главнокомандующим. Только надо действовать, как некогда Наполеон. Армия — все. За кем она идет, тот царь и бог».

Мелькнула яркой лентой вся жизнь его, наполненная приключениями, как ночное ясное небо звездами. И всюду риск, отвага, и все во имя того, чтобы достичь высшей славы, первого места в жизни. Ради славы брошена карьера, оставлено офицерство, предпринята поездка на фронт, сотни подвигов, чтобы писали о нем газеты, чтобы повысили в чинах. Во имя славы, могущества, власти — он с красными. И его окружают почетом, и о нем пишут. Но нет безграничной власти. Он целиком зависит от воли ревкома, который он в душе глубоко презирает. Опять пропасть под ногами. Вновь необходим прыжок за счастьем.

Когда заседание закрылось, он, договорившие, с комиссией, хмурый, поехал на станцию. Мысли его принимали все более мрачный оттенок.

«В сводке есть много правды. Да, я ненавижу ревком, укрепляю власть свою против них. Хорошо же, вы начала со мной ссору. Посмотрим, кто победит… Посмотрим».

У своего вагона он столкнулся лицом к лицу со странным, топорного вида человеком, в кепке и голубой тужурке, на тупом лице которого выделялись толстые, оттопыренные губы.

— Посторонись, балда, видишь, на кого прешь! Я — Воронин.

— Знаю. Вот вам письмо.

— Мне? От кого же?

— Там написано.

— Хорошо, давай. А ты что, тут ждать ответа будешь?

— Да, велено ждать.

— Хорошо, подожди.

Воронин быстро вбежал в вагон, зашел в свое купе, заперся на ключ, сел на мягкое сиденье, сбросил папаху, распечатал конверт и углубился в чтение письма.

Содержание письма было краткое и излагалось в нем следующее:

По поручению его императорского высочества, великого князя Николая Николаевича, а также в согласии со штабом Добрармии, обращаюсь к вам по следующему поводу:

Небезызвестно вам, господин офицер, что красные накануне своего падения. Объединенные силы русской армии, не желая братского кровопролития, употребляют все меры для безболезненного разрешения кризиса.

Считаясь с вашими талантами и военным гением, Е. И. В. предлагает вам оставить службу у красных и вместе со штабом своим и армией перейти на сторону русских войск. Никаких репрессий, разумеется, ибо мы хорошо знаем трудности бытия русских офицеров в зоне красных. Напротив, Е. И. В. обещает вам — первое: на данное предприятие сто тысяч рублей в твердой в валюте; второе: учитывая ваше крупное военное дарование, обещает вам чин полковника Добрармии.

У вас, как у русского и к тому же офицера, не должно быть колебаний. Бог да поможет вам стать на верный путь.

В случае вашего согласия, в чем ни Е. И. В., ни штаб не сомневаются, зная вашу русскую душу и неприязнь советской власти к вам, надеясь на вашу честность, приглашаю вас к себе для личных переговоров. Остаюсь глубоко уважающий и преданный вам

Перечитав еще раз письмо, он подошел к окну. У вагона стоял, как ни в чем не бывало, принесший письмо толстогубый человек.

«Не боится, — подумал Воронин. — И прав, чего бояться. Дело красных проиграно. У них мне делать нечего. Нужно спешно уйти. Штаб пойдет за мной — но пойдут ли бойцы? Надо поговорить с полковником Сергеевым. Не зевай, Воронин, здесь есть чем поживиться. Счастье снова дается в твои руки».

Он быстро уничтожил письмо, вышел из вагона и, подойдя к посланцу, спросил.

— Где я найду писавшего письмо?

— Идемте со мной, — ответил толстогубый.

— Хорошо.

Миновав несколько улиц, они остановились у ресторана «Лебедь».

— Заходите и садитесь за стол. Они вас найдут, — сказал проводник.

— Хорошо, — ответил Воронин, в то же время думая: «А нет ли здесь какого-либо подвоха?» Но тут же он уверил себя в том, что опасности быть не может.

Сел за стол и заказал себе чай. Тут же подошел к нему высокий стройный человек в сюртуке. Поклонившись, он присел к его столу.

— Господин Воронин? — полушопотом сказал он, протягивая собеседнику пакет. — Я доверяю вам. Вот обещанные сто тысяч рублей в долларах.

— Об этом после, — сухо ответил Воронин. — Нужно поговорить.

— Тогда пойдемте ко мне в номер.

Когда они вошли в небольшую комнату с кроватью, умывальником, креслом, с картинами на стенах, незнакомец закрыл дверь на ключ и отрекомендовался.

— Я полковник Сергеев.

— Приятно, — ответил Воронин. — То, что предлагаете мне вы, — мой идеал. С этой целью я стал командующим армией красных.

— В этом мы не сомневались, — ответил Сергеев.

— Но дело в том, господин полковник, что вряд ли армия пойдет со мной.

— Можно под другим соусом обезвредить красных.

— Именно?

— Объявите ревком агентурой немцев.

— А дальше?

— Арестуйте ревком.

— Это можно.

— Двиньте армию по нашим указаниям.

— Куда?

— К Пятигорску.

— Что этим достигается?

— Многое. Во-первых, обнажается фронт, второе — деморализуется крупная воинская часть, третье — мы имеем время и возможность под Пятигорском устроить засады и там истребить непокорных.

— Это будет необходимо.

— Вы, стало быть, согласны?

— Вполне.

— Тогда по рукам.

— Дело в том, что ко мне в армию выезжает комиссия, которая, возможно, захочет меня арестовать.

— Нужно арестовать комиссию.

— Значит, я с завтрашнего дня начинаю действовать.

— Действуйте, господин полковник. Вот деньги. Вот приказ о вашем производстве.

— Благодарю, полковник.

— Не стоит благодарности. Только действуйте энергичней. Я сейчас же отправляюсь в ставку и с инструкциями буду на днях у вас. Прощайте, желаю полного успеха.

Утром Василий Гончаренко зашел в ревком.

Дивизия таяла, как снег на солнце. Нужно было принимать решительные меры к предотвращению полного развала. Нефедов и Васяткин направились туда же за полчаса раньше и подождали его в кабинете Полноянова.

— Враг, как смертельно раненый зверь, особенно опасен в эту минуту, — говорил знакомый голос, когда Василий вошел в помещение. — Нужно немедленно повести самое широкое наступление и уничтожить кадетов. Наступление, кроме того, поможет удержать на высоте боевой дух нашей дивизии.

Говоривший эти слова повернул к Гончаренко свое лицо Сомнений не было. Перед Василием сидел Драгин, бледный, весь в седине. Завидев старого знакомого, он воскликнул:

— А вот и Гончаренко! Замечательно. Здравствуй, Василий. А я думал, что тебя давно в живых нет.

— Жив еще, товарищ Драгин.

— Вот это хорошо.

— Как дела, Алексей Алексеевич?

— Погоди, после заседания поговорим. Товарищ Полноянов, можно мне еще?

— Пожалуйста.

— Итак, мы разбиваемся на группы. Нефедов, Ляхин, — в воронинскую группу. Гончаренко и Кузуев — в ратамоновскую. Васяткин — во Владикавказ. Ревком от себя выделит еще товарищей. Создадим мощные трибуналы. В случае измены — немедленные расстрелы. Закрепим связь. Тем временем подоспеет посланный с донесением в центр комиссар Друй. Прибудут регулярные части Красной армии, и мы навсегда отобьем у белых охоту выступать против советской власти.

— На этом и порешили, — подтвердил Полноянов. — Итак, товарищи, будем действовать.

Когда заседание закрылось, Драгин и Василий, уединившись в коридоре, разговорились.

— Теперь в Б., — начал Драгин, — самая злющая реакция. Жалко товарищей, особенно Тегран. Способная девушка и выдержанная большевичка.

Гончаренко смолчал.

— Я ей обязан жизнью, — продолжал Драгин.

— Как так?

— Когда дашнаки-маузеристы зверски убили мою семью, я был очень потрясен и не мог превозмочь в себе желания взглянуть на бедных мучениц.

Голос Драгина стал глухим. Он откашлялся.

— Увидеть их мне не удалось. Дашнаки устроили засаду и, несмотря на мой грим, как только я появился в квартире, меня подвергли обстрелу. Уже раненый, я бросился бежать. Меня преследовали. Откуда ни возьмись — Тегран. Она самоотверженно помчалась наперерез моим врагам. Троих уложила из браунинга, остальные бежали. Я же упал, истекая кровью. Она, сильная и бесстрашная, подняла меня и, улыбаясь, успокаивала, пока не подоспела помощь.