Ноттингем - Лина Винчестер

Хлоя крепко обнимает меня на прощанье.

– Надеюсь, что к премьере постановки вы с Ви сможете все уладить, – говорит она, выпуская меня из объятий. – Это наш последний год вместе, пусть все будет как раньше.

* * *

«Лживая сучка» – гласит надпись жирными буквами на дверце моего локера. В другом конце коридора стоит Лайнел Карвет с такими же неудачниками из запаса футбольной команды. Поглядывая на меня с ухмылкой, Лайнел демонстративно вертит в руке маркер. Он что-то говорит, и кружок его подпевал взрывается волной хохота.

– Я в шаге от того, чтобы стать лживой сучкой, которая жалуется директору на порчу имущества, – широко улыбаясь, я приветливо машу Карвету средним пальцем и, отвернувшись, ввожу код.

– Хочешь стать еще и крысой? – спрашивает Лайнел, оказываясь рядом.

С напускным безразличием я перебираю учебники, забрасывая нужные в шоппер с надписью «Идеальный парень – книжный парень».

– Я же лживая, вот и проверим, поверит мне директор или нет.

Лайнел пристально смотрит на меня. Под таким взглядом обычно чувствуешь себя голой, даже если на тебе самая закрытая одежда. Я до сих пор не понимаю, как девчонки умудряются влюбляться в этого парня и на каждый День святого Валентина обрушивать на него кучу любовных посланий. Лайнел Карвет слишком смазливый. Слишком перебарщивает с «Aкс эффектом». Слишком похотливый. И слишком тупой. Он просто слишком.

– Слышал, вы с Каллумом окончательно разбежались?

– До тебя новости доходят с опозданием в пять месяцев. Мы разошлись еще в начале лета, а на календаре пятнадцатое ноября.

– Еще совсем недавно стоял запрет на приближение к тебе.

– Каллум снял его?

– Не думаю, но есть варианты, при которых он может и не узнать о том, что мы с тобой решили встретиться наедине и поразвлечься.

Смех сам собой вылетает из моих легких.

– Ты только что написал мерзость на моем локере, а теперь намекаешь на секс? Я все никак не пойму: тебе вскружили голову отголоски славы Каллума, за которым ты бегаешь, как верная собачонка, или же ты просто не в себе?

Потупив взгляд, Лайнел чешет затылок, будто я подкинула ему сложную математическую задачу.

– Это значит «нет»?

Цокнув языком, я захлопываю дверцу.

– Пообещай, что как-нибудь расскажешь увлекательную историю о том, каким образом ты пробрался в выпускной класс, а не остался в младшей школе, хорошо?

– Конечно. – Он барабанит маркером по напряженной ладони. – А ты тогда пообещай как-нибудь рассказать увлекательную историю о том, как стояла в мужской раздевалке на коленях перед Каллумом и умоляла позволить отсосать ему. Бедняга так отбивался, что грохнулся и повредил руку.

Я теряю ощущение твердой земли под ногами. Возмущение и злость превращают мою кровь во что-то тягучее, как смола, клокочущее, ядовитое и разъедающее. Оно проникает по венам прямо к сердцу, окрашивая меня изнутри во все оттенки черного. Ногти впиваются в ладони, но я не чувствую боли.

– Твоя работа? – слышу я голос Сойера.

Мне хватает сил только на то, чтобы моргнуть и повернуть голову. От Сойера исходит настолько мощная энергетика спокойствия, что его присутствие кажется мне миражом. Лайнел, который на две головы ниже Сойера, тяжело сглатывает и бегло осматривает коридор в поисках подмоги.

– Мы тут просто по-дружески болтаем, обсуждаем плохой ремонт в душевых, – он делает акцент на последнем слове. – Райли ведь из оргкомитета, и я подумал, что можно решить эту проблему через нее.

– Я задал другой вопрос.

– Нет, это сделал не я.

– У тебя маркер в руке, идиот.

Я не могу пошевелиться. Мне страшно от того, что Сойер может ударить его, и от того, что Лайнел может ляпнуть глупую ложь про минет, а потом раструбить об этом на весь Ноттингем.

– Лайнел предложил помощь, чтобы я могла закрасить это. – Мне стоит больших усилий улыбнуться.

Забрав маркер, я снимаю колпачок и обвожу «лживую сучку» в сердечко, а затем закрашиваю размашистыми штрихами.

– Райли Беннет! – раздается за спиной возмущенный голос миссис Гонсалес, и маркер выпадает из моих пальцев. – Это что за акт вандализма?

– Вы не так все поняли! Я… Я… Кто-то написал на моем локере гадость, и я ее закрашивала.

– Расскажешь это директору. Идем.

– Да бросьте, миссис Гонсалес, – окликает Сойер, когда меня подталкивают вперед по коридору. – Мы можем обойтись без директора и просто смыть это. Райли – жертва в этой ситуации.

– Это уже решит мистер Морроу. Райли сама может ответить за себя, Сойер, ей не нужен адвокат в твоем лице.

В кабинете директора стоит напряженная тишина. Нервно дергая ногой, я потираю вспотевшие ладони о вельветовую юбку и пытаюсь понять, насколько зол мистер Морроу. Я закончила свой рассказ пару минут назад, а он продолжает молча заполнять бумаги, словно меня здесь нет.

– Почему просто не смыла надпись? – наконец спрашивает он, ставя печать на подписанной кипе листов. – Ноттингем, конечно, не самое профинансированное учебное учреждение, но уверен, что у нас найдется пара лишних тряпок и чистящее средство.

– Я испугалась, что все увидят написанное.

Сложив локти на стол, мистер Морроу поднимает голову.

– Что у тебя происходит, Райли? Алкоголь на вечеринке в честь Хэллоуина, затем ты на матче подвергаешь опасности жизнь ученицы и репутацию тренера Кинни.

– Поверьте, мне очень жаль…

– Я не закончил. Члены оргкомитета жалуются, что ты на них давишь и обращаешься так, будто они твоя прислуга.

– Если это Элисон пожаловалась, то тут все понятно. Тедди на Хэллоуин, наоборот, сказал, что без меня они не справляются.

Это точно дело рук Элисон. Она опасалась меня, пока на мне был ярлык популярности, означающий неприкосновенность. Теперь же я в самом конце хит-парада уже долгое время, и она действует смело, не боясь осуждения.

– И ты справилась просто блестяще. Водка в пунше и пьяная гадалка – вот на что пошел бюджет школы.

Мои щеки вспыхивают, жар стыда волной распространяется по всему телу.

– Миссис Гонсалес сказала, что ты начала отставать по испанскому. Не знаю, как насчет других предметов, но пора взять себя в руки.

Взгляд директора вдруг наполняется сочувствием.

– Скажи мне, пожалуйста, тебя обижают?

– Что?

– Надпись на шкафчике. Кто-то неудачно пошутил или это сделано со злым умыслом? Как у тебя сейчас проходит общение со сверстниками?

– Все хорошо.

– Пойми меня правильно: ты всегда была примером для остальных. Сейчас у тебя сложный период, и я знаю, как жестоки могут быть подростки. В общем, если хочешь поговорить, то я всегда здесь. И двери психолога всегда открыты для учеников, которым необходимо выговориться. Понимаешь?

Вжавшись в спинку стула, я