Колыбель колдуньи - Лариса Черногорец

Анисим насупился:

— Не взыщите, батюшка, только в соседнюю деревню Вам не попасть.

— Почему? — я опешил.

— Мост, батюшка, давеча мост обвалился. Телега, груженная дровами, через мост ехала, да под тяжестью мост и обвалился. Теперь не проехать.

— Да что же ты сразу не сказал!

— Не гневитесь, Данила Лексеич, не хотел я вам настроение портить, уж вы как дите малое, последнее время так всему радуетесь!

— Да как же я к жене попаду! Мост когда восстановят?

— Дык, никто не начинал. Уездное начальство друг на друга валит, а мы без приказу не могём.

— Так отдай приказ! — Я рассвирепел, — немедленно пусть чинят, собери мужиков, заплати им…

Обескураженный взгляд Анисима привел меня в чувство — я вспомнил про крепостное право.

— В смысле пообещай, что награжу за быструю и хорошую работу.

— Все исполню, не извольте беспокоиться.

Я сел на ступеньки усадьбы. Сколько дней нужно чтобы восстановить деревянный мост длиной метров в четыреста и шириной в полсотни метров вручную, без спецтехники. Алька, Алька, как ты там сейчас…Алька — и снова странное ощущение: всплывший перед глазами портрет в спальне. Там изображена не Алька — глаза, как мне кажется, её, но не Алька. Я напрягся и попытался вспомнить, как выглядит моя жена — тщетно. Пушистый рыжий одуванчик плюс глаза с портрета — и все… Профессор предупреждал, что воспоминания о реальности сотрутся, но не до такой же степени! Алька…как же мне вспомнить тебя?

Алька пришла в себя. Рядом сидел пожилой полный мужчина в пенсне. Он держал её запястье. Первым желанием было выдернуть руку из его холодных влажных пальцев, но, потом, успокоившись, она поняла — он измеряет ей пульс. Она вспомнила, как это было описано в исторических романах. Было странно и смешно — у людей её времени давно встроены датчики, измеряющие пульс¸ кровяное давление, сахар крови, холестерин, билирубин…да мало что еще — все измерялось автоматически и считывалось с запястья как штрих-код. Голова еще кружилась. Мужчина в пенсне вздохнул и покачал головой:

— Эдак вы, матушка, себя до полного изнеможения доведете. Когда вы последний раз ели?

Алька напряглась и попыталась вспомнить, когда она последний раз действительно ела, не считая поджаренного тоста с чаем. Даже во время семейных трапез с отцом она была настолько потрясена, что кусок не лез ей в горло:

— Я не помню, доктор!

— Вам надо хорошо питаться. В вашем положении…

— В каком положении?! — Алька, выдохнув, села на постели и голова закружилась вновь.

— Я пока не могу с уверенностью ничего утверждать, но вскоре вы сами поймете.

— Что я должна понять?

— Ваш организм предельно напряжен, причем не столько в нервном, сколько в физическом плане. Вы упали в обморок, а ваша служанка подробно описала мне, когда у вас должны начаться эти дни…ну вы понимаете.

— Мне не совсем ловко, доктор!

— Не тушуйтесь, моя дорогая, уж мне ли вас не знать — я с детства вас наблюдаю, но продолжим: по словам служанки у вас задержка около пяти дней. На самом деле это значит одно из двух — либо вы беременны, а как замужней женщине это вам просто положено быть, либо у вас истощение организма, приведшее к временной потере детородной функции. Будем надеяться на первое, тем паче, что моя супруга, после вашей совместной поездки к святому источнику о прошлом году, тоже понесла успешно и в июле мы ожидаем первенца…

— Поздравляю. — Алька опешила. Издевка программистов «Сторакса» или на самом деле… в ту последнюю ночь дома Даниил был рассеян и беспечен, не спросил, принимала ли она таблетку, пожалуй, впервые за всю их жизнь. Они не предохранялись. Неужели организм дает сигнал? Доктор встал с её постели и продолжил:

— Пока положение не прояснится, прошу вас, будьте предельно осторожны. Лежать и еще раз лежать. Питание самое легкое — овощи, рыба, бульоны. В город бы надо, да вот ведь незадача…

— А что случилось?

— Мост разрушен. Уездное начальство рядит, кому чинить, а мы дожидаемся. Данила Алексеевич тоже теперь за вами приехать не сможет. Надо ждать, пока поправят конструкцию. Что ж, пойду, пожалуй. На неделе буду в ваших краях, обязательно навещу. Берегите себя.

Алька приподнялась на подушках. Мысль о том, что она ждет ребенка, поразила её до глубины души. В любом случае, надо было найти способ увидеться с Даниилом, да как назло этот мост… надо как-то прийти в себя. Ей вдруг до смерти захотелось есть. Она схватила колокольчик и удивилась, насколько интуитивно это вышло, а ведь она всего несколько дней в прошлом. На звон прибежала горничная Анфиса — темноволосая девушка в форменном платье с испуганными слегка навыкате глазами.

— Чего изволите?

— Бульону мне подай, пожалуйста. Куриного бульону с ложкой сметаны и зеленью и с хлебом. Так хочется хлеба…

Спустя полчаса она с аппетитом поглощала бульон со сметаной, в котором плавали сухарики и мелко порезанные листочки петрушки и укропа, вперемежку с большими желто-оранжевыми пятнышками жира. Такой замечательный вкус! А хлеб! Что это был за хлеб! Душистый, ароматный, мягчайший, с хрустящей корочкой, он был совершенно не похож на хлеб из их супермаркета, который больше напоминал пластилин. Она наслаждалась каждым кусочком, каждой ложечкой душистого, насыщенного бульона. Так тепло и уютно было в этом доме, который как ни странно она искренне воспринимала как свой родной. Она вспомнила, как с испугом изучала строение, расположение комнат, как боялась показать прислуге и отцу, что она здесь впервые, как перепутала двери и на глазах у всех «вышла» в шкаф. Вспомнила, как впервые увидела в зеркале свое отражение и ахнула. Рыжий одуванчик прически сменился густыми темными локонами до пояса. Таллия стала тоньше, а грудь выше. Черты лица слегка заострились, и она стала похожа на благородную даму. Вспомнила, как впервые легла в свою кровать, на мягкую перину, как сладко пахли солнцем накрахмаленные кружевные наволочки. Столько новых впечатлений, звуков, запахов, событий. Не мудрено, что у неё задержка, а плохой аппетит последних дней и полуголодное существование сыграли свою роль.

— Барыня. — Тихий голос служанки прервал её размышления.

— Да, вот, возьми, — Алька протянула ей пустую чашку, — и спасибо, было очень вкусно.

— Барыня, там мужики у порожка, спрашивают, что с Гришкой делать. Он в темной закрыт. Спрашивают, вызывать ли полицейского исправника.

— В темной?

— Ну, в бывшем амбаре, в котором теперь преступников держат.

— Преступников?

— Барыня, да что с вами, — горничная сделала круглые глаза, — ну кто проворуется, или дебоширит, или еще хуже. Батюшка ваш всегда самолично разбирался, а до того в темную всех сажали.