Сын красного ярла - Светлана Прокопчик

И, главное, в выходные тоже уматывала. Я почти рукой на нее махнула. Ну если она такая идиотка, что с нее взять?!

Моего дурака выписали. Приехал обросший бородой, тощий, под глазами круги черные… Я и плакала, и радовалась — живой все-таки. С Толиком он больше не общался, сказал, что тот много хочет. И все. Мне опять радость: Тамарку не увижу. Зато про Глеба рассказал.

Это ведь он звонил тем вечером. Сказал, что врачи не подтвердили наличие у него психических заболеваний. Предложил встретиться, чтобы показать документы. Специально выпросил у врачей, чтоб моему дураку в нос сунуть. И мой пошел! Уверял еще, чтоб отвадить его окончательно, на встречу согласился. Настроение у него такое было, что нагрубить кому-нибудь хотелось — он с утра с Толиком поцапался, из-за фирмы этой чертовой. Вот и решил, что повод есть зло сорвать…

И только ночью, когда я почти уснула, он тихо сказал:

— Не Глеб меня пырнул.

— Что?

— Я говорю, если б не норвежец, я б там окочурился. Это же он «Скорую» вызвал. Я в сознание пришел, а он как раз подбегал. Не он это…

— А кто?! Ну кто?!

— Не ори. Юльку разбудишь.

— Я и так не сплю, — сказала Юлька. Засранка, подслушивала! — Пап, ты уверен?

— Да видел я его! — разгорячился мой дурак. — Тот, первый, ростом пониже меня был, а Глеб каланча! И рыжий он, и одет не так был… Я и куртку ту запомнил, все запомнил…

— А следователю скажешь? — у Юльки глаза в темноте засветились.

— Иди спать! — не выдержала я. — Отец едва с того света выкарабкался, а она все о хахалях своих думает…

А утром к нам пришел симпатичный молодой человек, сказал, что адвокат Глеба. Ох, сколько я о своей дочери нового узнала! Меня чуть удар не хватил.

Мерзавка бросила институт. И на рынок торговать пошла. Чтоб на адвоката для своего ублюдка заработать. Нет, ну лучше б я аборт сделала, лучше б я ее в доме малютки оставила, это же не дочь, а позорище какое-то! Мужика увидит — и сразу можно в психушку ее класть…

Глеба я ненавидела. Что бы там мой дурак ни говорил — он его пырнул, больше некому. Ну просто ни у кого больше повода нет, ни у кого! Я так следователю и сказала, специально на прием пошла, предупредить. Да следователь и сам так думал. Успокоил меня: остались какие-то формальные процедуры, и он передает дело в суд. За уголовные преступления иностранцев не депортируют, тут отсиживают. Вот и хорошо, думала я, у нас небось колонии не такие, как благоустроенные тюрьмы в Норвегии. Там, говорят, в камерах телевизоры и на выходные домой отпускают, а по тюрьме экскурсии водят. Или это в Швеции?

Адвоката того я выгнала, а на Юльку вообще никакой управы не стало. Заявила, что из дома уйдет, навсегда, если я еще хоть слово против Глеба скажу. Ишь, напугала, Джульетта хренова! Правда, когда она проговорилась, что решила расписаться с ним, благо, через следователя это устроить легко, я передумала выгонять ее из дома, а вместо того пошла опять в прокуратуру, с подношением… Следователь обещал помочь.

Месяц так прошел, наверное. Мой дурак на больничном сидел, у него все плохо — после ранения инвалидную группу дали. Не работник. Пить не пил, но опускался прямо на глазах. Потух весь, потерял вкус к жизни. Мне, конечно, тяжело стало — у меня-то зарплата маленькая, каково мне троих тянуть? Юльке сказала, чтоб она со своей зарплаты — раз уж работает — мне на питание отдавала. А что? На всякую сволочь ей деньги тратить не жалко, так пусть родителям помогает! Так она швырнула на стол три стодолларовых купюры, мол, подавись, и ушла. И дома есть совсем перестала.

И вот возвращаюсь я с работы, а холодно было, дождь, а в подъезде на лестнице Ванька сидит. Бледный, глаза больные. Говорит, в дверь звонил, только не открыли ему. Ну, я уж его пустила. Мальчик он хороший. Опять же, думала, Юлька поговорит с ним, может, и помирятся…

Мой дурак спал. Ванька сказал, что ему очень нужно с ним поговорить. С ним и с Юлькой. Я его чаем напоила, только он молчал все время. Тут и Юлька пришла, окрысилась на него с порога. Пока она орала в коридоре, мой дурак проснулся.

— Дядя Коля, — сказал Ванька, глядя в стену, — это все мой отец сделал.

— Что?! — спросили мы с Юлькой в два голоса.

Ванька вытащил из-за пазухи смятую, в коричневых пятнах клетчатую ветровку. Мой дурак побелел, губы затряслись.

— Я у отца нашел, — сказал Ванька. — Это ж моя куртка. Ну я и спросил — откуда на ней кровь? А я слышал про всю эту историю… В общем, он мне рассказал. И про то, как он ваши вещи крал и Глебу в карман подсовывал…

Юлька протяжно закричала, схватившись за голову. Тут уж не до откровений стало, потому что у дочери началась форменная истерика, пришлось врача вызывать… Мой дурак тем временем позвонил кому-то, и все остальное я только наблюдала.

Сначала приехали Глебовы дед с бабкой. Затем — интересная дамочка с тем самым адвокатом. Оказалось, Глебова мать, специально приехала. Тепло так с Юлькой поздоровалась — оказалось, Юлька с ними часто встречалась. Она ж сначала сама адвоката наняла, а потом Глебова родня подключилась. За адвоката стали платить, еще и Юльку поддерживали. Она-то на своем рынке не так много зарабатывала, те три сотни баксов, которыми она в меня швырнула, — это все, что она за полтора месяца получила.

А потом явился Толик.

Увидел сына, на губах — пена, кинулся к нему. Думала, убьет. А Юлька с воем на него прыгнула, когти наружу, только что зубами порвать не пыталась. Еле оттащили. А потом он увидел Наталью — и сник, только шипел, как проколотая шина.

— Я о сыне своем заботился, — твердил он. — Об этом слизняке, который отца предал. Да, и фирма эта мне была нужна для него! Ты, Коля, напрасно отказался, ты об этом еще пожалеешь. У меня ребята есть, они тебе еще устроят веселую жизнь. А ты, слизняк, домой лучше не приходи.

— Я завтра в армию ухожу, — бросил Ванька. — Хватит мне косить. Без тебя проживу. Сам.

В дверь еще раз позвонили, я открыла — стоит среднего роста мужчина, светловолосый такой, очень приличный. Ну очень. Русские такими не бывают.

— Простите, немного заблудился, — сказал он, заметно шипя на согласных. — Я в Москве бываю редко, не сразу адрес нашел.

Оказалось, это отец Глеба. И только Елена Петровна сказала — «папа Глеба» — как Толик разразился диким хохотом.

— Папа?! — кричал он, захлебываясь слюной, прягая как мартышка. — Папа?! Да вы хоть знаете, что эта сумасшедшая сама говорила про «папу»? А она считала, что ее трахнул мертвец из кургана!

Я слушала, разинув рот. И так мне захотелось удавить мерзавца — слов нет. Наверное, даже больше, чем Юльке.

Им всем было по девятнадцать. На лето завербовались разнорабочими в археологическую экспедицию в Гёупне. Есть в этом определенная студенческая романтика, когда устраиваешься на низкооплачиваемую работу в Европе, чтоб попутешествовать. И не важно, что ребята учились на биофаке, а работа никакого отношения к биологии не имела.