Смертельный номер: Рассказы - Л. Хартли

Насколько он понял, Хелен заявила, что выпивка ее нисколько не волнует; но он не поверил, тем более, что самого его мучила нестерпимая жажда.

Внезапно у него появилась идея, которую он воспринял как озарение. В гостиной, конечно! Как он сразу не додумался? Поначалу его нисколько не насторожило, что их с Хелен принимают («приветствуют» было бы слишком сильной натяжкой) в столовой — причем за ненакрытым столом; теперь же это казалось очень странным, ведь существует гостиная, традиционное место, где хозяева, кто бы они ни были, принимают гостей. Перед его мысленным взором незамедлительно возникла гостиная с веселыми желтыми обоями, оживляющими мрачноватую комнату с окнами на север, и что самое главное, с раздвижным столиком в правом углу наискосок от двери, на котором всегда стоит поднос с бокалами и напитками, преимущественно безалкогольными, поскольку отец принадлежит к тому поколению, которое не слыхивало о сухом мартини, правда хорошо знакомо с виски и хересом. Пускай будут виски и херес, лучше, чем вообще ничего. В сложившейся ситуации гостиная представлялась единственным выходом из положения.

— Хелен, — снова обратился он к лицу под вуалью, — идем в гостиную. Может, что найдем. Из напитков, я имею в виду. И, по крайней мере, мы там будем одни.

Легкий кивок он воспринял как согласие и повел ее: четыре ступеньки, затем направо и к двери, отделанной разрисованными «под холст» панелями, которые, впрочем, нелегко было разглядеть, поскольку отец был человеком прижимистым и особенно рьяно экономил электричество.

Представьте себе поэтому их удивление, когда, распахнув дверь, они очутились в лучах ослепительного света (судя по всему, здесь пробки не перегорели), заливающего всю комнату от пола до верха, в том числе и потолок с балками, искусно расписанный в начале девятнадцатого века итальянским мастером. Но едва Валентин успел удостовериться, что раздвижной столик по-прежнему на своем месте, как его поразил очередной сюрприз. Миролюбивый по натуре, до сих пор все происходящее он воспринимал как неизбежные издержки, но это!

В комнате стояли шесть или семь маленьких коек, часть попарно, часть одна за другой; на каждой лежал ребенок неясно какого возраста и пола и мирно спал. Когда они с Хелен вошли, все дети спали; но как только вспыхнул свет, они принялись тереть глаза, после чего жалобно захныкали, причем многие усердно принимались хныкать ради того, чтобы поддержать соседа.

Лицо Хелен, скрытое плотной вуалью, которую не мог бы пробить и самый яркий свет, оставалось непроницаемым. Надо увести ее отсюда, подумал Валентин; это еще хуже, чем история со столовой.

— Сядь вот сюда, пожалуйста, — произнес он, указав на кресло с жесткой спинкой — единственное кресло в комнате, с которого к тому же были видны все кроватки, — а я вот тут примощусь. — И он присел на краешек кровати рыдающего ребенка.

Но не успели они с Хелен перекинуться хоть словом и разглядеть что-либо помимо сбитых от беспокойного верчения одеял и простыней, как в комнату вошла женщина. Это была больничная сестра, соответствующим образом одетая.

— Что это вы тут делаете? — строго спросила Сестра.

Валентин, впервые за много лет, вышел из себя.

— А вы что тут делаете, позвольте узнать? Какое право вы имеете тут находиться? Я хоть и не хозяин, но дом принадлежит моей семье. Уоковеры — слышали о таких?

Сестра потерла лоб, что могло означать что угодно.

— Да, слышала. Много лет назад Корпорация…

— Корпорация? Какая еще Корпорация?

— Корпорация. Она купила этот дом у неких Уоковеров — под приют для умственно отсталых детей.

— Для умственно отсталых детей?

— Да, и часть их перед вами. И могу вам сказать, что ваше непрошеное вторжение еще сильнее их растревожило.

Нытье и плач красноречиво подтверждали ее слова, Валентина же они еще больше вывели из себя.

— Не верю ни одному вашему слову, — заявил он. — Там внизу мои родственники, я их сейчас приведу, и они подтвердят, что вы незаконно вторглись в чужие владения. Незаконно — слышите меня?

Его страшно злило то, что скандал разыгрывался на глазах у Хелен.

— Я прикажу выставить вас вон! — прокричал он. — И освободить дом для тех, кому он по праву принадлежит. Я зашел сюда, чтобы напоить мою спутницу леди Федермор…

Нет, он не должен был подвергать Хелен такому унижению — представлять ее этой Сестре.

— На том столике в углу есть молоко, — сказала Сестра. — Пожалуйста, угощайтесь, но только не шумите, хорошо?

Валентин шагнул к столу, схватил бутылку молока и швырнул в Сестру. Вслед за бутылкой потянулся беловатый след, наполовину жидкий, наполовину из сгустков порошка, похожий на тот, что оставляет бомбардировщик в холодных верхних слоях атмосферы — своего рода Млечный путь, — и снаряд угодил в люстру, второй раз за сегодняшний вечер все вокруг погрузилось во тьму.

По-прежнему рядом с ним была Хелен; как они выбрались из комнаты, он не помнил; как вышли из дома — тоже; зато он помнил — или ему казалось, что помнит, — как посадил ее в какой-то поезд.

«Где я? — подумал он, и вдруг понял, где находится на самом деле — в собственной кровати. — А почему мне так хочется пить? — Ему, как никогда в жизни, хотелось сухого мартини. — Вот бы сейчас сухого мартини!»

Должно быть, все происходило наяву — судя по вполне реальным ощущениям; ибо прежде ему ни разу не доводилось просыпаться среди ночи с такой мучительной жаждой. Он сел; где же находятся ингредиенты коктейля? Ясно, внизу, за запертой дверью; под рукой единственное средство утоления жажды — початая бутылка хереса. Он повернулся на другой бок, и постепенно першение в горле и сухость на языке стали исчезать. «Наверное, мне все это привиделось, — решил он. — Надеюсь, что и ей тоже».

Образ Хелен, растерянно озирающейся на забытом богом полустанке, так и не получившей не то что вина, но даже молока, стоял у него перед глазами настолько долго, что он с трудом уснул.

«Главное, — подумал он, засыпая, — я вызволил ее из Каслвик-хаус». — Он только сейчас вспомнил, как назывался их старый дом.

ТЕНЬ НА СТЕНЕ

перевод С. Володиной

Милдред Фэншоу была незамужняя женщина сорока с небольшим лет. Занималась она дизайном интерьера, и в этом качестве снискала большую популярность у весьма широкого круга заказчиков и друзей. Но еще больше она была известна своими неврозами. Впрочем, она делала вид, что смеется над своими страхами, точно так же, как и ее друзья, правда, они посмеивались над ней безо всякого притворства. «Милдред, как у тебя в последнее время складываются отношения с кошками? Я имею в виду — с черными?» «Опять соль на стол просыпала?» «Ты не разбивала зеркало? Признайся: разбивала, ведь без зеркала в твоей профессии не обойтись». И так далее.

Даже если в этих расспросах и было легкое ехидство, все считали, что таким образом заодно помогают Милдред избавиться от гнета суеверий — если они и вправду были для нее гнетом. Бесконечно любящим ее друзьям, наверняка, и в голову не приходило, что она им иногда подыгрывает. Смех, пусть даже недобрый, полагали друзья, — это единственное надежное средство от навязчивых идей.

Но сколько бы над вами ни подшучивали друзья, и сколько бы вы ни подшучивали над собой, это отнюдь не гарантирует избавления от чего-то, прочно засевшего глубоко внутри, что невероятно трудно объяснить словами и в чем еще труднее признаться.

Работая над заказом, Милдред, естественно, часто проводила полдня, а то и целый день, иногда даже все выходные у клиентов. Каждодневные визиты — это пусть, она ждала их даже с нетерпением. Но выходных она боялась до смерти, поскольку, оставшись одна, да еще в чужом доме, начинала еще сильнее опасаться неведомых сил, буквально тряслась от страха.

Друзья знали эту ее слабость и искренне ей сочувствовали, хотя и привычно посмеивались. «Прежде чем приглашать в дом Милдред, надо освободить его от нечисти!»

Джоанна Восток была постоянной клиенткой и верной подругой. Милдред уже давно на нее работала и прекрасно знала дом — точнее сказать, отдельные его части. В просторной передней имелись с двух сторон колонны медового цвета, которые делили пространство первого этажа на зоны.

С правой стороны — большая столовая с двумя высокими окнами по фасаду; слева — главная лестница с витражными окнами викторианской эпохи, а левее лестницы — библиотека и гостиная, из дверей которой (они бывали то закрыты, то открыты) миссис Восток и ее гости, если таковые наезжали, чинно поднимались по лестнице в спальни, вежливо пропуская друг друга вперед: «Нет, сначала вы, прошу вас», — передняя пустела, и миссис Восток или ее дворецкий, если таковой имелся, гасил свет.

Милдред приходилось ездить в Крэвенпорт довольно часто, и она хорошо знала двор и сад. К парадному входу вела гравийная дорожка, огибавшая овальный газон, украшенный фонтаном, по слухам — произведение самого Бернини, который, по идее, должен был работать, но вечно бездействовал. Вытянутый вширь, невысокий дом был построен из дивного красно-розового кирпича, чтобы сразу привлечь все взоры. Милдред, человек невероятно пунктуальный, выбиралась из машины и, если позволял запас времени, шла налево, туда, где западное крыло дома, не менее красивое, чем главный фасад, выходило на сад и на тюльпанное дерево — грандиозное растение, краса всего сада, — ради которого многие приезжали издалека, поскольку поместье иногда открывали для публики. До чего же величественно оно вздымалось к небу! До чего же экзотическими, по-настоящему сказочными были его цветки, не совсем тюльпаны, но очень, очень похожие. Считалось, что это самое высокое тюльпанное дерево в Англии. А если даже и не самое, не важно, Милдред все равно смотрела на него с благоговением.