Хроники неотложного - Михаил Сидоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вызовите скорую, тут человек повесился!
Молодой человек полулежал на кровати. Висеть ему довелось две секунды, но он, как водится, непроизвольно описался и сейчас, расставив колени, демонстрировал окружающим свою мокрую промежность.
Все чувствовали неловкость, но пострадавший этого не замечал. Он говорил о любви.
Девушке было мучительно стыдно. Северов осматривал ножик. Повертел в руках, попробовал лезвие и одним движением развалил чуть ли не надвое увесистую «Из рук в руки». Выразительно глянул на суицидника. Тот осекся. Менты понимающе ухмылялись.
Участковый пытал соучастника:
— Вы знакомы с пострадавшим?
— Нет.
— Вы здесь живете?
— Нет.
— Тогда что вы здесь делали в первом часу ночи?
— Шел в гости.
— В какую квартиру?
— А вам не все равно?
— Вы лучше отвечайте, молодой человек.
— А почему я должен вам отвечать? По-моему, вы не имеете права…
А вот это зря! Мусорам про «не имеете права» лучше не говорить. Это он крупно ошибся.
— У вас ведь нет ни сумки, ни рюкзака?
— А какое это имеет значение?
— Самое непосредственное. Раз у вас нет ни сумки, ни рюкзака, значит, этот нож был у вас в кармане, так? Так.
Теперь смотрим: лезвие больше десяти сантиметров, имеется кровосток и упор для пальцев.
Участковый саданул лезвием по бетону дверного проема и осмотрел кромку.
— Изделие выполнено из твердой, неотпущенной стали и остро заточено. Холодное оружие. Разрешение на ношение, пожалуйста.
— Да такие ножи в любом ларьке продаются!
— Разрешение есть?
— Да какое разрешение? Вам что, придраться, что ли, не к чему?
— Так. Разрешения нет. Незаконное приобретение, хранение и ношение холодного оружия плюс публичное оскорбление сотрудника правоохранительных органов при исполнении служебных обязанностей. Проедемте с нами.
Попал парниша.
— Так, теперь с этим. — Участковый обратился к Северову: — Данные мы сняли, куда вы его?
— Еще не знаю, запросить надо.
— Я никуда не поеду.
— Вопрос обсуждению не подлежит.
— Я еще раз говорю: Я Н-И-К-У-Д-А НЕ П-О-Е-Д-У!
— А хотят ли вас здесь видеть, вы не задумывались?
— Это уже не ваше дело.
— Ошибаетесь, мое. Уж коли вызвана скорая, то ответственность за пациента целиком и полностью ложится на меня.
— Я скорую не вызывал.
— Вы — нет, а ваш товарищ — да. Кстати, по предварительному сговору с вами же.
— Не несите чушь. Я не знаю его.
Веня ухмыльнулся.
— Ай донт ноу хим! Истинно говорю тебе: еще не пропоет петух, как ты трижды отречешься от меня. В общем, так, драгоценный, с боем или без боя, а ехать придется. Лучше это сделать без боя. Тогда я пишу в диагнозе «демонстрация суицида» и после осмотра ЛОРа вы свободны, как ветер прерий. В противном случае мы вас пеленаем, рисуем суицидальную попытку и везем в дурку, со всеми вытекающими.
— Вы гарантируете, что после осмотра меня отпустят?
— Я ничего не гарантирую. Сочтут нужным оставить — останетесь. — Северов повернулся к старшему: — Капитан, нам бы сопровождающего.
— Обратно отвезете?
— Не вопрос!
— Тит, съезди.
— Я без нее не поеду. — Суицидник посмотрел на мента. — И дайте мне слово офицера, что…
— ТЫ, ДЕШЕВКА СРАНАЯ, А НУ, ПОДНЯЛ ЖОПУ И ПУЛЕЙ В МАШИНУ! ЛЕЖИТ ТУТ ОБОССАННЫЙ, СУКА, ГОЛУБУЮ КРОВЬ КОРЧИТ! СЛОВО ОФИЦЕРА ЕМУ ДАВАЙ! ВСТАЛ! Я СКАЗАЛ!! ГОВНО!!! И ТОЛЬКО ВЯКНИ ЕЩЕ, ПАДАЛЬ, КЛИТОР ВЫРВУ!
Все посмотрели на меня с удивлением. Юноша откинулся на постель.
— Разговор окончен.
— Вы опять за свое?
— Я все сказал.
Влюбленного заломали. Он истошно орал и, повисая на руках, выкрикивал на весь дом: «Катя! Катя!», усиливая всеобщее омерзение. Менты озверели. Его спасало только наше присутствие, он это понимал и орал, брызгаясь, еще громче. Северов резюмировал:
— Я б такими наполнял баржи и топил в Финском заливе.
Щелкнули наручники, чмокнуло несколько оплеух. Девчонка не выдержала:
— Оставьте его. Я поеду.
— Не стоит — он же только этого и добивается.
— Я знаю. Он мне уже так надоел.
— Так оставайтесь. Слышь, парень, не пускай ее!
— Не надо. Не надо, Саш, я поеду. Я с ним поговорю…
Мы курили, стоя на мозаичном полу приемника. Я, Веня, девушка Катя и мент Тит. Под ногами угадывалось выложенное при царе «SALUSAEGRОTISUPREMALEX»[31]. Надпись пересекали дорожки следов и разводы половых тряпок. Северов ухмыльнулся:
— Символично.
Ромео обследовался. Добившись своего, он, лежа раненым героем, всю дорогу рассказывал Кате о своих чувствах, а узнав, что по ее просьбе едем не в дурку, повеселел и даже попытался вести задушевную беседу с ментом. Но тот за все время не произнес ни единого слова и лишь в приемнике, склонившись над зажигалкой и глянув вслед, коротко бросил:
— Обсосок.
Катя частила затяжками, не зная, куда девать ломкие пальцы. Скулы ее заострились, глаза потемнели, лицо осунулось.
— Да-а, довел он тебя. Бить пробовали?
— Некому.
— А парень твой?
— Его самого несколько раз отметелили. Этот подослал.
— Что, сам не пошел?
— Да какое тут «сам», о чем вы?
Тит угрюмо хмыкнул.
— Он гопоту подсылал, а сам невдалеке стоял, прятался. Потом, когда понял, что Саня не отступит, — травиться начал. Нажрется таблеток, записку напишет и звонит, прощается. Со мной, с родителями, с друзьями… Они, естественно, в скорую. Те приедут — дверь открыта. Не запирался. И таблетки подбирал неопасные. Мамаша его достала, мои меня задолбали, друзей общих всех подключил. Мы уж с Сашкой и квартиру сняли втихую, и телефоны сменили — все равно выследил. Вот, теперь новое шоу придумал — вешаться.
— Ну, и на фига ж ты с нами поехала?
— Я не знаю… Ничего к нему не чувствую, одно от вращение. Поговорить хотела по-хорошему.
— Ну и как, поговорила?
— Ни слова не дал сказать. Вон, товарищ сержант слышал.
Товарищ сержант прикурил новую сигарету.
— Зря ты его, доктор, в дурдом не свез. Мы б с ним в следующий раз не церемонились.
— Черт его знает, может, и зря… дай-ка и мне одну… думаешь, будет следующий раз?
— Да, как два пальца!
— Знаешь, такие вещи даром не проходят, это все равно что Провидение искушать. Выберет другого напарника, а у того, скажем, зуб на него чуть ли не с детства — полюбуется на конвульсии и уйдет, насвистывая: а повиси-ка, брат, подольше!
— Слушай, — Тит обратился ко мне, — а это не с то бой мы прошлой осенью синюшника констатировали? Тоже на ремешке вешался, попугай.
Было такое.
— А-а, помню-помню. Он еще на ремень ваты навертел и бинтом обернул, чтоб не давило. А вешался стоя: просто подогнул ноги, типа, если что — встану об ратно.
— И что?
— Не встал, Кать. Осиротел город.
Появился спасаемый.
— Слушайте, я еще на входе хотел спросить: а что здесь на полу написано?
— Сюда на носилках, отсюда в гробу!
— Ха! — В голосе клиента проскальзывало недоверие.
— Как дела? Горлышко не болит?
— Ничего не нашли. Отпустили.
— Ну, еще бы! Готовился, наверное, в Сеть лазал, да?
Он уже держался свободно, с наглинкой.
— Зря иронизируете. Вам, как доктору, это было бы познавательно, особенно про отравления: все расписано — и дозы, и комбинации… Рекомендую.
Господи, как же она с таким жить-то могла? Веня хотел было что-то сказать, но опередил Тит:
— Ну, ты мудак! — Его вдруг конкретно прорвало. — Ну ты, бля, чмо! Вали отсюда, чтоб я тебя здесь не видел!
Спорить с представителем власти молодой человек не хотел. Он повернулся к Кате:
— Пойдем? — и потом к нам: — Вы нас не подвезете?
— Нас?
— Да. Ко мне, на Руставели, я заплачу.
ОН ЕЕ ДАЖЕ НЕ СПРАШИВАЕТ!!! От стыда и унижения Катя заплакала.
— Божья роса — да, чувак?
— Не понял.
— Пешком дойдешь.
Мы вышли.
— Слышь, сержант, сядь в кабину. Вова, давай туда же, а потом в отдел, ладно? — Веня достал мобильник. — Говори номер, Кать.
— Зачем?
— Говори, говорю.
— Восемь-девять-один-один, семь-семь-два, два-один-восемь-два…
— Алло, Саша? Северов, со скорой. Катя с нами, мы едем, минут через пять будем…
— Да зачем, не надо. Я сама…
— Все в порядке… Да… Встречайте…
— Ф-ф-фу-ты, ё! Сколько время? — Без пятнадцати три. Шесть часов продержаться… Остановились. Бирюк заглянул в салон. — Идите, смотрите — тело лежит. — Да твою ж мать!
Пьянец.
— Цел?
— Цел. Спит, сволочь. Может, вытрезвон вызовем?
— Ага, сейчас — помчались они к нам среди ночи, в рукава не попадая. Давай его лучше в подъезд затащим? К батарее прислоним, чтоб не замерз, а поутру сам уйдет.