В ожидании весны - Ованес Азнаурян

– А я не могу писать весело, когда все плохо!

– Не кричи…

Ваге помолчал, и опять стало тихо, и слышно, как гудит печка и стучат часы.

Ваге был самым серьезным из всех друзей и всегда был худой как скелет (а в тот день, когда Тигран к нему пришел, он казался и вовсе прозрачным), а потом, когда отрастил волосы и бороду, стал похожим на Христа. Раньше Ваге очень упрямился. Теперь перестал.

Вернулась Тагуи, одна, без родителей. Сказала, что ей надоело там, у своих родственников, и она решила вернуться домой.

– И хорошо сделала, – заметил Ваге. – Нечего слушать охи и вздохи стариков.

– Я подумала точно так же. – И Тагуи поцеловала Ваге.

У нее, как у ее мужа, были голубые-голубые глаза, но волосы у Тагуи были огненно-рыжими. Тигран называл ее «кусочком солнца», и Ваге нравилось, когда он ее так называл.

Тагуи заварила чай, и они пили его там же, в большой комнате, где стояла печка. Ваге и Тигран стали вспоминать годы, когда они были еще «молоды», «наши золотые, лучшие годы», что они теперь уже постарели (нам уже 36 лет!)…

– Фи! – вдруг сказала Тагуи и встала. – Вы ничем не отличаетесь от мамы и папы: те же старики. Даже противно! – И вдруг она перешла на крик: – Да, старики! Скучно с вами. Почему вы не веселитесь? Почему вам не весело? Вы же пока еще совсем мальчики! Конечно, мальчики! А стонете, как старики! Я хочу веселиться. И я часто танцую, Тигран! Смотри, как я танцую!..

Тагуи стала кружиться по комнате в каком-то бешеном вальсе и время от времени задирала юбку и делала неприличные движения…

Когда стемнело, Ваге зажег свечу (не было света).

– Сам сделал, – сказал он о свечах.

Ему было очень неловко. И Тиграну тоже было неловко. Он не хотел видеть то, что увидел. Он не хотел слушать рассказ Ваге. Теперь, вспомнив рассказ, Тигран уже был уверен в своей догадке: Тагуи помешалась. Прямо Зельда какая-то! Он подумал, что хуже всего то, что и Ваге знает это, иначе он бы не написал такой рассказ.

Тигран Гаспарян долго еще бродил потом по темным, неосвещенным улицам Еревана, прежде чем пошел к себе домой.

Падал снег. Он падал так тихо! И зима подходила к концу. И никто не знал, когда же закончится Эпоха Страшных Зим.

7

В Эпоху Страшных Зим, в тот день, когда Ваге Саакян задержался в редакции газеты «Новое слово», где ему удалось с недавних пор устроиться на работу (март!), вдруг резко похолодало. Оказалось впоследствии, сотрудников «Нового слова» задержали напрасно. Шеф сказал сотрудникам, что должен сделать важное сообщение, и все думали, он будет говорить о повышении зарплаты, но потом секретарша объявила, что сотрудники могут разойтись: шефа сегодня не будет. Арам Назарян, ведущий отдел криминальной хроники, сказал секретарше, что это свинство со стороны шефа и что вообще пора бы выдать сотрудникам газеты, зарплату.

– Вероятно, шеф сообщит завтра нечто важное, – сказала секретарша снова.

– Нет уж, – сказал Арам. – Я завтра не останусь, как идиот, до восьми в редакции.

Ваге Саакян вышел вместе с Арамом.

– Свинство! – сказал Арам. Они шли в сторону метро, и Арам Назарян, красавчик «АН», как все его называли, бросал свирепые взгляды на прохожих. – Второй месяц не получаем зарплаты! – Он был похож на какого-то рьяного деятеля профсоюза. – Послушай, если у тебя есть немного денег, мы купим по пирожку, прежде чем пойдем домой. У тебя есть деньги?

– Нет, – ответил Ваге Саакян.

– Тогда извини, я куплю себе один, а то я до дому не доберусь.

Ваге подождал, пока друг покупал пирожок у какой-то старушки, утверждавшей, что ее пирожки самые свежие и вкусные во всем этом районе, и они отошли в сторону.

– У тебя дела совсем плохи, да? – спросил Арам. – Культурных событий становится все меньше и меньше, тогда как криминальных все больше…

– Что же ты жалуешься? Ты должен быть доволен, – сказал Ваге, но Арам обиделся:

– Зря ты так говоришь. Очень зря.

Потом он предложил Ваге поехать к нему в гости, но тот отказался, потому что не успел бы вернуться к себе домой на метро, которое закрывалось в девять. AN не стал настаивать и, доев пирожок, попрощался, сказав, что свинство было их задерживать в редакции до семи. Ваге согласился с ним и пошел домой, который был, слава богу, близко. Дома его ждала Тагуи, его «кусочек солнца», по выражению Тиграна. Она была больна и лежала в постели.

– Ну, как ты? – спросил он.

– Ничего. Температура спала.

– Сколько?

– 38,5.

– Прогресс, нечего сказать!

– Почему ты опоздал? – спросила жена. Ваге переодевался.

– Потому что наш шеф – идиот! – И Ваге рассказал обо всем Тагуи, добавив к тому же пламенные речи Арама Назаряна.

– Слушай, а может, тебе зарплату повысят? – предположила Тагуи.

– Вряд ли. К тому же если даже повысят, то все равно все съест инфляция, продукты тоже подорожают. А вообще давай не говорить о работе и инфляции.

– Это ты начал об инфляции и еще о повышении цен.

– В таком случае извиняюсь, – сказал Ваге. – Где твои родители?

– Я тебя извиняю, – пошутила Тагуи и закрыла глаза. – Опять у родственников. Смотрят какой-то сериал.

Ваге вспомнил, как себя чувствовал неделю назад, когда у него тоже была температура 38,5, и понял, что жене сейчас очень плохо.

– Я тебе принесу чаю, – сказал он.

– В термосе есть кипяток, налей оттуда. А чайник поставь на плиту.

Ваге сделал, как сказала Тагуи, и вернулся в комнату с двумя стаканами чая. Ему не хотелось чаю, но он налил и себе.

– Сядь. Я поправлю тебе подушки, а потом будем пить чай.

– Я буду всем говорить, что у меня очень заботливый муж и очень внимательный, – сказала Тагуи.

– Да. Это ты можешь сказать. А вот что твой муж зарабатывает хоть мало-мальски нормальные деньги, ты не можешь сказать.

– Это не важно.

– Нет. Очень даже важно.

– Давай не будем об этом. Я устала. Вот выпьем чай, потом пойдем в кухню и будем обедать. У нас сегодня опять макароны.

– Макароны – это здорово! – бодро сказал Ваге.

– Не притворяйся, пожалуйста. Ведь тебя от этих макарон уже, наверное, тошнит, бедненький!

– Не говори так.

– Ладно.

– И потом, не надо вставать. Я все принесу сюда.

– Я же говорю, у меня очень заботливый муж!

– В этом ничего особенного нет.

– Нет, есть!

Тагуи пила чай большими глотками, и ее глаза от температуры блестели.

– Бедная моя, ты совсем плоха, – сказал Ваге Саакян.

– Ничего. Через