В ожидании весны - Ованес Азнаурян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Правильно, – сказал он. – И мы пойдем на концерт в филармонию, я напишу потом статью, и у нас будет немного денег.
– Правда?
– Да…
– А хорошо, если у нас будет куча денег, правда?
– Да, мы купим квартиру и будем жить отдельно, – сказал Ваге.
– И у нас наконец-то родится ребенок…
Они помолчали, потом Тагуи сказала:
– А если у нас будет много денег, мы будем покупать вкусные вещи и есть.
– Послушай, да ведь ты голодна!
– Совсем нет…
– Мне-то не ври. Скажи просто: «Я голодна».
– Я голодна, – сказала Тагуи.
– А я, как идиот, пою тебя чаем!
– Чай тоже полезен.
– Не больше, чем еда.
– Хорошо, – сказала Тагуи. – Допьем чай и будем есть.
Он закончил пить чай и поставил стакан на ночной столик.
– Слышишь, пошел дождь.
– А что это означает? – спросила его жена.
– А то, что весна.
– Хорошо, когда весна!
Ваге пошел на кухню, помыл стаканы, потом положил в тарелки макароны, взял два куска хлеба, вилки и понес все это в спальную комнату.
– Ты взял не те тарелки, – рассмеялась Тагуи.
– Ничего, сойдет.
Они стали есть, а потом он закурил.
– Дождь все еще идет? – спросила жена.
– Кажется, да. Несильно, но пока идет.
– Знаешь, о чем я подумала, когда ты был на кухне?
– О чем?
– О том, как будет, когда у нас родится ребенок.
– А я не представляю, как это будет, – сказал Ваге.
– У меня это получилось. Я представила, как ты вернешься с работы, я дам тебе поесть, и ты будешь играть с малышом и говорить смешные слова.
– Например?
– Ну, не знаю…
– Такие, какие я говорил тебе?
– Да.
– А может, я придумаю что-то новое.
– Конечно, придумаешь. Ты же умный.
– Это еще вопрос.
– Не скромничай.
Дождь кончился, и Ваге поставил градусник Тагуи под мышку. Уже стемнело, и он включил лампу на ночном столике.
– Знаешь, – сказал он, – когда у нас будет куча денег, мы купим телевизор и будем смотреть его по вечерам.
– Не надо телевизора! – сказала Тагуи. – Ты все время будешь сидеть перед ним, а потом станешь дремать, и так мы постареем.
– Обещаю, что не буду.
– Правда?
– Честное слово.
– Ну, тогда можно купить и телевизор. – Тагуи вздохнула.
– Что случилось?
– По-моему, у меня температура поднимается.
– А ну, дай градусник. – Ваге подошел к лампе. – Боже мой!
– Сколько? Только не ври, пожалуйста.
– 39.
– Не волнуйся: температура по вечерам всегда поднимается.
– Знаешь. Ты лучше ложись. Не надо тебе сидеть.
– Но я устала лежать.
– Все равно.
Тагуи легла, и он укрыл ее потеплее и поцеловал.
– Да ты вся горишь!
– Ничего. Через два дня все будет в порядке, и мы пойдем на концерт.
– Это мы еще посмотрим, – сказал он и подумал, что они через два дня вряд ли смогут пойти на концерт.
Потом свет вырубили, и Ваге нецензурно выругался.
– Все. Отбой. Теперь спать! – сказал он.
– Не уходи, ладно?
– Я не уйду. Хочешь, возьми мою руку?
Тагуи взяла его руку в свою, повернулась на бок и закрыла глаза. Руки у нее были холодные. Ваге сидел так, пока свечка не догорела, и тоже лег спать. Пару раз Тагуи что-то бормотала во сне, но он не расслышал и пожалел об этом. Этой ночью он плохо спал.
На следующий день шеф в торжественной обстановке сообщил, что сотрудникам повысили зарплату. Ваге обрадовался, хотя и знал, что на это все равно нельзя будет купить ни квартиру, ни телевизор. Но зато через два дня, когда зарплату выдали, он купил полкило конфет, и они с Тагуи ели вечером конфеты и пили чай. Из термоса. Это они себе могли позволить…
8
Потом наступила настоящая весна, потом лето, потом опять, как всегда, наступила осень. И осень 1993-го еще очень долгое время не кончалась.
В тот день с утра было очень холодно, но потом к вечеру немного потеплело.
– Как дела? – спросил Тигран, пожимая руку толстому Гарику.
– Так себе, – ответил тот, и они пошли вниз по проспекту Баграмяна к Опере.
Наверное, пойдет снег, подумал Гарик, не слушая болтовню своего друга. Хорошо бы, если пошел снег. Ведь с начала этого года еще снега не было, и снег был бы очень кстати; хотя бы все вокруг стало белым, а то сейчас все серо и грязно… Погода была действительно мерзкой, и от этой самой погоды было тошно на душе. Мокрые улицы, мокрые дома, мокрые деревья – все было мокро и липко. Несмотря на то что уже был декабрь, погода была осенняя. Люди даже останавливались на мгновение и удивлялись: «Почему все еще осень?» Но это была уже не «больная, прекрасная осень» Аполлинера. Теперь она умерла, и от нее веяло отвратительным запахом истлевшего трупа… Грязные автомобили ездили вверх и вниз по улице, действуя на нервы шипением своих колес по мокрому асфальту, и это напоминало о том, что действительно что-то умерло, но все еще дает о себе знать. На улице не было многолюдно, но те, которые были на улице, были хмуры и, как все остальное вокруг, серы и мокры. Подняв воротники своих пальто и плащей и щурясь от холода, они спешили по своим делам, низко опустив головы.
Постепенно темнело, и вскоре стало уже совсем темно. Тигран и Гарик шли к площади Оперы, названой площадью Свободы с 1991 года. До 1920 года на месте нынешнего здания Театра оперы и балета был парк, где стояла церковь Гетсемена – самое старое место паломничества в Ереване. Потом оно было просто площадью Оперы, а после того, как в 88-м она стала местом митингов, площадь снова стала местом паломничества… Теперь там всегда, и днем и ночью последние месяцы было полно народу, а в эти дни – особенно. Каждые полчаса Общенациональное движение сообщало о положении в Карабахе и на границах. Люди на площади стояли и слушали, несмотря на холод. Когда Тигран и Гарик дошли, там стали сообщать, сколько человек было убито в течение последних боев. Тогда и пошел снег. Тигран сказал, что слава богу, что пошел снег, и одна пожилая женщина попросила его помолчать. Потом она объяснила: у нее там, на войне, сын и она хочет услышать все, что говорят. Гарик подумал, что ее сына, наверное, убили, потом удивился своей уверенности.
– Вы получаете от него письма? Он звонит?
– Нет, – ответила пожилая женщина и достала из сумочки платок, чтобы вытереть слезы.
«Значит, ее сына точно убили, – снова подумал Гарик. – Аствац им, почему я так уверен?»
