Булочник и Весна - Ольга Покровская

Пока мы блуждали, ветер нагнал дурную погоду. И вот – на светлом, новом полу гостиной разложена одна из модификаций «Монополии», закупленная моей мамой вместе со шторами и подушками. Мы играем. Пока нельзя сказать, что мы – семья. Это похоже на самое начало романа, когда неизвестно, сложится ли что-нибудь или пикник закончится и никто не перезвонит.

За окнами гудит, вторгаясь в зелёную оборону холма, ветер августа. Кубики стучат о деревянный пол, и я чувствую себя режиссёром, который пытается выстроить нужную ему «картинку». Но актёры сопротивляются. Майя улыбается своим мыслям и совершает глупую сделку, а Лизка и вовсе смешивает карточки в кучу и с тихой твёрдостью заявляет, что ей надоело. Ей хочется, в конце концов, побыть хоть немного с Ильёй и с кошкой!

Нет ничего легче! Мгновение – и Илья с кошкой доставлены.

Лиза гладит Мурёнку и вглядывается ей в глаза – учится быть ветеринаром. У Ильи карандаш, он пристроился рисовать наше семейство. Но что-то не нравится ему. Нет, что-то не так. Он отворачивается и в сотый раз рисует одинокую Лизку. А Майя уходит звонить. Телефон – это крохотная квартирка её души, там всегда Кирилл и всегда счастье.

К обеду, спрятавшись за стеной дома от ветра, мы разложили в мангале костёр и взялись варить похлёбку из Майиных белых. За лето я стал спецом по такому супу. От него пахло сыростью и дымом. Ветер сносил огонь, нещадно черня котелок. Я бродил вокруг костра, а Майя лежала рядом, в шезлонге, глядя на ветреное полотно неба, в глубь своей мечты.

– Спать хочется! – улыбнулась она, когда я сказал, что суп готов, и, укутавшись в плед, положила мобильник рядышком, у груди. Поздний август сырым крылом накрыл её. Она заснула.

Когда сон Майи стал крепок, я осторожно взял её мобильный, на крыльце нашёл телефончик Лизки, присовокупил свой и отнёс эту связку гранат в бытовку. Отключил все по очереди, сунул под одеяло. Молодец – выкрал шкуру у царевны-лягушки!

Разумность моего бессмысленного поступка доказана во всех сказках. Он ведёт к разрешению подвешенного состояния через кризис. Но, если честно, я не думал об этом. Я попросту хотел, чтобы хоть какое-то время Майя не могла общаться с Кириллом.

Тем временем в гостиной Лиза, Илья и кошка весело поглощали остывающий суп. А Майя спала. Спала и спала. Я придвинул брусину и сел сторожить её сон, как, помню, мы сидели над болеющей Лизкой, считая, сколько времени продержится действие жаропонижающего. Не блеснёт ли под лампой вспотевший лоб, а вместе с ним надежда: может, уже и на поправку?

Тучи над лесом потемнели. Совсем уж холодный ветер пошёл трепать деревья. Я укрыл Майю поверх пледа своей чистой, только постиранной курткой. Её долгий сон начинал тревожить меня. Я вышел за калитку и прислушался. Что-то натянулось в сумеречном воздухе между холмом и долиной.

Приближение добра и зла всю жизнь ощущалось мной загодя. Вот и теперь, на холме, лицом к ветру, мне мерещилось невидимое перемещение сил. Я вовсе не удивился, когда заметил вползающую на холм букашку зелёной «нивы».

Кирилл ехал аккуратно, жалея подвесочку. Я слегка усмехнулся. Что за русские пошли – не любят быстрой езды! А может, просто меня боишься?

И решил, что, пожалуй, не стану встречать его, а вернусь на участок. Калитку откроем настежь – чтоб ты не разбудил Майю стуком. Войдёшь и увидишь, как мирно, счастливо она спит в твоё отсутствие!

Не знаю, что именно заставило её проснуться – может, особый дух бензина, пропущенного через дурацкий двигатель, или специфический шорох шин, или телепатия.

Я не успел сделать и пяти шагов по участку, а навстречу, как амазонка, как владеющая ветрами ведьма, уже неслась Майя. Она пролетела над заросшими хреном колдобинами и, едва не спихнув меня локтем с дорожки, стукнула калиткой.

Я вышел следом. На обочине деревенской улицы, одной ногой в глине, другой – в траве, стоял Кирилл и с силой отлеплял от себя возлюбленную.

– Не надо, – говорил он. – Подожди, потом…

Я подошёл слегка вразвалочку, как если бы этот футбольный мальчишеский шаг мог мне помочь, и сказал первую свалившуюся на язык грубость:

– Кир, а ты чего прикатил?

Ветер с плевками дождя налетел на моего врага, вздыбил волосы, открыв лоб с вертикальной складкой между бровей. Кирилл хмуро посмотрел на меня и всё-таки оправдался:

– Я с утра звонил. Сказал, что по дороге из Переславля заеду, – и, взглянув на Майю, строго спросил: – Ты не предупредила? Забыла?

Майя, смеясь, кивнула:

– Ой, да! Я, милый, представляешь, уснула! Чувствую – не могу так долго тебя ждать, нет сил! И прямо отрубилась!

Говоря, она задыхалась, как будто её только что выцарапали из плена, отбили, спасли. Я видел потом: куртка, плед – всё валялось на земле. Заслышав приближение избавителя, она сиганула из шезлонга, как из летящего поезда, ей было всё равно.

– Ах! Ну поедем? – щебетала она. – Только вещи надо взять. Милый, с тобой всё в порядке? Ты здоров? Как твоя мама? Дика с собой возил?

Этот лепет – куча соломок и пуха в воробьином гнезде – запорошил мне сознание.

Мне почудилось, что Кирилл забрал Майю не только у меня, но у целого мира, у животных и растений, у случайных встречных, у Господа Бога. Погрузил в отупляющую ванну счастья и лишил души, лишил ума и воли. Понимает ли он сам смысл происшедшего?

Я приблизился и, перерубая её блаженство, сказал:

– Майя, ты вот это всё лепишь при мне. У тебя с мозгами порядок? Или Петя прав на твой счёт?

Она очнулась и повернулась ко мне раскрасневшимся удивлённым лицом. Видимо, моё присутствие осталось для неё в прошлом, по ту сторону сна. Она и помыслить не могла, что я всё ещё здесь!

– А что Петя? – не поняла она. – Главное, ты не забудь, двадцать второго, да? – и улыбнулась – не то чтобы простив, но попросту не распознав за сверканием радости мою грубость. – Накануне созвонимся, ладно? Ты вообще теперь уж звони почаще! Спасибо за всё. У тебя такой чудесный дом! Такой великолепный, чудесный, правда! Ой, а Лизка-то! – вдруг спохватилась она. – Лизку чуть не забыла! – и выплеснула счастливый перелив смеха.

Этот звук лесного ручья, звонкий и бездумный, сжал меня вокруг горла, как цепь.

– А Лиза пока побудет со мной! – сказал я, мельком оглянувшись – сидит ли всё ещё моя дочь с Ильёй на крыльце? – Раз у меня такой великолепный, чудесный дом, надо, чтобы кто-то в нём жил. Каникулы ещё не закончились. А к школе я её привезу.

Задохнувшись остатком смешка, Майя умолкла и с вопросом поглядела на Кирилла.

Лицо моего врага переменилось – облачилось в латы к войне.

– Собирайся, – негромко велел он Майе. – Собирай Лизу. Иди.

Майя только приподняла бровки – выразив, как всегда, незыблемую веру в могущество своего «милого», – и помчалась к дому.

Я смотрел в хмельном кураже на противника: ну что, Кир! С платформы мы с тобой падали, снежками обстреливались. Что ещё придумать весёленького?

– Кофе? Чай? – спросил я, чувствуя, как начинают пульсировать кулаки.

Кирилл не ответил. Он был зол, как тысяча чертей, я впервые видел его таким. Мы стояли, упершись друг в друга взглядами. Что это ты, брат, осмелел? Ты, может, у нас тренировался, брал уроки самообороны? Глаза – серые, густо-серые, сплошняком, как будто все затяжные русские дожди стекли в их радужки. Смотрит зло, но лицо доброе. Хорошее, доброе, вымотанное лицо. Устаёшь на работе? Ясное дело, ты у нас теперь человек семейный. Нужны деньжата – крутись.

– Ты про Лизу пошутил, я надеюсь?

– Пошутил? – переспросил я, слегка подняв брови. – Почему пошутил? Нет, не было шутки. Лиза останется. И это я буду решать, а не ты. И даже не её мать, которая, как видишь, чуть не забыла, что у неё вообще есть ребёнок.

Кирилл вздохнул и, плохо сдерживая раздражение, произнёс:

– Такое впечатление, что ты – благополучный подросток. Не видел ни болезней, ни смертей и вообще не понимаешь, что чего в жизни стоит. Тебе предлагают нормально общаться с дочерью, а ты пользуешься человеческим к себе отношением и устраиваешь хрен знает что!

– Да ты, брат, у нас моралист! – удивился я. – Ну давай, выговорись, излей душу! Пройдёмся? – и кивнул в сторону Колиной лавки. – Значит, про что мы? Ты меня пожалел, убедил Майю приехать, а я не благодарю. Обидно?

Кирилл шёл молча. Дойдя до лавочки, сел и вцепился ладонями в доску.

В глухих сиреневых кустах за забором посверкивала искра – Коля курил поблизости, давая мне знать, что в случае чего готов подсобить.

– Ну, давай, толкай свои претензии! – велел я и, сев рядом, тряхнул его плечо.

– Нет у меня претензий, – зло дёрнулся он.

Это что же – всё? Салют окончен?

Сказать по правде, и у меня не было претензий к Кириллу. Откуда им взяться, когда я согласен со всем, что он сказал. Веду себя, как подросток. Бьюсь башкой о пальму в чужом саду и не могу найти мужества принять заслуженное поражение. Тогда как мой соперник всё сделал правильно. Не погнался за деньгами, не отрёкся от призвания, не продал души. Что говорить! Прекрасный, добрый человек – доктор.