Абрашкин Анатолий Русь - арийская колыбель - арийская колыбель

Известные мифы о племени, сотворенном Зевсом из муравьев (по-гречески мирмеков, отсюда и название «мирмидонцы»), чтобы заселить ими безлюдную Фес­салию, или о том, как для заселения пустынной Фесса­лии Пелей привел с Эгины, где сам был пришелец, от­ряды жителей, — эти мифы показывают выделенность Пелея из его свиты, спутников, «народа». Пелей, по сло­вам Нестора, «превосходный мирмидонян советник и вития». Богиня Фетида храбрейшим из мирмидонцев называет не своего сына Ахилла, а Патрокла! Об Ахил­ле же сказано, что он лучший воин в более широкой общности — среди греков вообще — ахейцев и арги­вян, причем, из текста совершенно ясно, что ахейцы и аргивяне суть общие обозначения греков, а особый «этнос» Ахилла не обозначен. И наконец: «Хочешь ли ты что-то сказать мирмидонцам или мне?» — спраши­вает Ахилл Патрокла, тем самым выделяя себя из мир­мидонцев.

Удивительно и то, что фтийцы (фтияне) у Гоме­ра — это не мирмидонцы, которые владеют Фтией, и вообще не то племя, что подвластно Ахиллу, а насе­ление территории, находящейся под властью другого вождя — Протесилая, затем Подарка и Филоктета, а еще позднее — Ладона. Уже древние пытались отли­чить подданных Протесилая и Филоктета от поддан­ных Пелея и Ахилла, именуя последних фтиотами, но гомеровский эпос такого этнонима не знает. Можно, конечно, предположить, что фтийцы — общее назва­ние для жителей большой области, включающей все три царства — и Ахиллово, и Протесилаево, и Филоктетово. Страбон, к примеру, именно так и поступает: он объявляет фтийцев подвластными всем трем вождям и отождествляет их с ахейцами. Однако Гомер все-та­ки называет воинов Ахилла мирмидонцами, а воинов Протесилая и Филоктета — фтийцами.

Любопытно также, как оказались во Фтие те мирми­донцы, чья судьба нам до какой-то степени известна. Они — изгнанники, причем совершают они пример­но те же преступления, что и царь Пелей, отец Ахилла. Как Пелей во время состязания убивает брата Фока и бежит во Фтию, так Патрокл убивает своего друга Клитонима, и бежит вместе с отцом. Как Пелей убивает теперь уже своего гостеприимна Евритиона и бежит в Иолк, так Эпигей убивает благородного родича и бежит во Фтию. Как Пелея пытается соблазнить жена его нового гостеприимца Акаста, а затем клевещет на него, и он снова изгнанником приходит во Фтию, так и история Феникса — это женские ревнивые козни и изгнание под угрозой смерти. Феникс тоже прибыва­ет во Фтию, и вот все такие изгнанники отправляются в поход на Трою и становятся самой свирепой силой ахейцев. Эпитет их — «браннолюбивые». Фтия не ро­дина для них, но их «дом», Пелей и Ахилл не соплемен­ники их, но вожди, сами они, как и царь Пелей, — при­шлые. Страбон обобщил эту картину, сказав, что все племя мирмидонцев — племя изгнанников. Откуда же родом Ахилл?

На этот счет интереснейшее мнение приводит ви­зантийский историк X века Лев Диакон: «Ведь Арриан (римский автор II в. — А. А.) пишет в своем «Описании морского берега», что сын Пелея Ахилл был скифом и происходил из городка под названием Мирмикион, ле­жащего у Меотидского озера (Азовского моря. — А. А). Изгнанный за свой дикий, жестокий и наглый нрав, он впоследствии поселился в Фессалии. Явными доказа­тельствами скифского происхождения Ахилла служат покрой его накидки, скрепленной застежкой, привыч­ка сражаться пешим, белокурые волосы, светло-синие глаза, сумасбродная раздражительность и жестокость, над которыми издевался Агамемнон, порицая его сле­дующими словами:

Распря единая, брань и убийство тебе лишь приятны.

Тавроскифы и теперь еще имеют обыкновение раз­решать споры убийством и кровопролитием. О том, что этот народ безрассуден, храбр, воинствен и могуч, что он совершает нападения на все соседние племе­на, утверждают многие; говорит об этом и божествен­ный Иезекииль (древнееврейский пророк VII-VI вв. до н. э. — А. А) такими словами: «Вот я навожу на тебя Гога и Магога, князя Рос» (анализ этого знаменитого фраг­мента еще впереди).

В аргументации византийского историка есть не­которые неясности. Русские князья действительно носили длинный плащ (корзно), застегивающийся на правом плече или на груди. У Гомера, однако, нигде не упоминается, что Ахилл носил такой плащ. Видимо, Лев Диакон черпал свои сведения на этот счет из ка– кого-то не дошедшего до нас источника. Непонятна и логика рассуждений византийского историка относи­тельно привычки скифов сражаться пешими. Очевид­но, что для Льва Диакона, как и для большинства сред­невековых авторов, понятие «скифы» включало, собс­твенно, не скифов-кочевников, пришедших откуда-то из-за Волги, а все население Русской равнины и южно­русских степей. Скифы-кочевники, как раз наоборот, изображались во всей античной литературе всадни­ками. Другое дело, русые кудри Ахилла. Для всего ком­плекса древних источников этот признак неизменно соотносился с народом ариев.

В целом, доказательная сила аргументов византий­ского историка, надо согласиться, не слишком велика. Но все же сам факт утверждения, что Ахилл был тавроскифом, от этого не становится менее значимым. Ведь мы не требуем каких-либо доказательств для ин­формации, полученной из первых рук. Лев Диакон жил существенно позднее эпохи Троянской войны, до пего дошел текст Арриана, что родина Ахилла находится где-то на берегу Азовского моря и что он был изгнан оттуда. Историк попытался с позиций своего времени обосновать эти сведения, и сделал это не очень убеди­тельно. Но, как бы то ни было, мы имеем совершенно четкое свидетельство о том, что Ахилл был русским.

Лев Диакон был не единственным историком, кото­рый говорил об этом. Автор XII века Евстафий Фессалоникский считал Ахилла и его воинов-мирмидонян тавроскифами, а живший в тот же век Атталиот прямо отождествлял воинов Ахилла с русскими. Эти в высшей степени важные свидетельства не находят интереса у большинства современных историков, считающих русских народом молодым, только-только ступившим на дорогу мировой истории. Но это неправда! В ста­тье «Византия и печенеги», написанной известнейшим византологом и славистом Василием Григорьевичем Васильевским (1838-1899), имеется совершенно ре­шительное утверждение: «Никто другой, кроме русс­кого князя, не может разуметься под князем мирмидонян… Светлые волосы, голубые глаза и другие при­знаки служат доказательством, что Ахилл был скиф и даже тавроскиф (выделено Васильевским. — Л. А), то есть русски й». Лев Диакон специально, ссылаясь на еврейского пророка Иезекииля, подчеркивает связь Ахилла с народом росов. Для большинства историков и комментаторов этого библейского изречения упо­минание о росах в VII-VI вв. до н. э. представляется в высшей степени необъяснимым. На сегодняшний момент они договорились видеть в росах скифов. От­носительно же самого упоминания имени русских в середине I тыс. до н. э. вроде бы даже и заикаться не­удобно, иначе прослывешь простофилей-дилетантом. Но все решительно меняется, если учесть, что Иезеки– иль помнил о Средиземноморской Руси. Русские были в Средиземноморье до прихода туда скифов — вот и все объяснение загадочного текста Иезекииля!

У Льва Диакона имена русские и тавроскифы были равнозначны. Рассказывая о переговорах в 972 году патриция Калокира, посла византийского императора Иоанна Цимисхия, с русским князем Святославом, ис­торик пишет: «Почтив достоинством патриция наглого и неосмотрительного Калокира, он (император. — А. А) послал его к тавроскифам, которых народ обыкновен­но называет россами». Лев Диакон в своей «Истории» один только раз говорит о народе Русов, а обычно пользуется для обозначения его именем «тавроскифы». Вот, к примеру, фрагмент текста, описывающего битву воинов Святослава с греками: «Тавроскифы, сомкнув щиты и копья наподобие стены, ожидали их на поле сражения». Передав пламенный призыв Святослава своему войску: «У нас нет обычая бегством спасаться в отечество, но или жить победителями, или, совершив знаменитые подвиги, умереть со славою», — греческий историк завершает свой рассказ такими словами: «Го­ворят и это о тавроскифах, что они до сих пор никогда живыми не сдавались врагам, но, потеряв надежду на спасение, вонзив меч в живот, они убивают себя».

Знаменательно, что, по свидетельству опять же са­мих древнегреческих писателей, топонимика Север­ного Причерноморья, то есть названия местностей, сохраняла в их время целый ряд наименований в честь и память Ахилла: среди них такие, как «Ахиллов бег», «Ахиллов остров». На Ахиллов остров Черного (древ­ние авторы называли его также Русским) моря богиня Фетида перенесла будто бы душу своего сына. Флавий Арриан так описывает этот остров: «Если плыть от ус­тья Истра (Дуная. — А. А.) под северным ветром в от­крытое море, на пути встречается остров… Говорят, что Фетида подняла этот остров из моря для своего сына и что на нем живет Ахилл. На этом острове есть храм Ахилла и его статуя старинной работы. Остров без­люден, на нем пасется лишь несколько коз, которых, как говорят, посвящают Ахиллу те, кто сюда пристает. Много приношений находится в храме: чаши, перс­тни, драгоценные камни. Все это благодарственные дары Ахиллу… Ахилл, говорят, является многим во сне: одним, когда они пристанут к острову, другим — когда они еще в море и находятся недалеко от острова. Он указывает, где лучше пристать к берегу и где стать на якорь». И храм, и статуя, и дары были делом рук жи­телей северных берегов Черного моря, но не греков. И это только один, наиболее известный из храмов, а были и другие. Например, неподалеку от Ольвии (го­род в районе устья Южного Буга и Днепра) знамени то­му герою была посвящена песчаная коса, так называе­мый «Ахиллов бег», а в городе и на ближайшем острове ему было воздвигнуто два храма. Дион Хрисостом, по­сетивший Ольвию в конце I века, отмечает, что жите­ли Поднепровья (борисфениты) питают особое при­страстие к Гомеру и чрезвычайно почитают Ахилла. Хотя они и не совсем правильно говорят по-гречески, но «Илиаду» «почти все знают наизусть». Следует на­помнить, что борисфениты в подавляющей своей мас­се были вовсе не греками, а местными жителями, впи­тавшими элементы греческой культуры. Ахилл погиб под стенами Трои, на берегах Дарданелл, но культ его на протяжении веков царил в Крыму, в низовьях Днеп­ра (Борисфена), где обитали «скифы-пахари». Чужого так не чтут!