Под знаменем Сокола (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев"

Не заботясь более о сохранности богатых ковров и драгоценной резьбы, Неждан напружинился и, высоко подпрыгнув, ухватился за прутья решетки, подтянулся, уперся в стену ногами и напряг мышцы, вкладывая в безмолвное усилие весь свой гнев и всю обиду. Ну, Ашина-первопредок, помогай! Где это видано, чтобы волка, вольного сына лесов и степей, держали в клетке. Уж лучше сразу стрелу промеж глаз! Анастасий ромей рассказывал, как Иегуда бен Моисей, чтобы показать перед Ратьшиными кромешниками превосходство сынов Тогармы, переломил хребет медведю. Хотя Неждану с косолапым бороться врукопашную не приходилось, силушкой, он знал, Господь и хазарский батюшка его не обделили.

По лицу рекой лился едкий пот. Из-под ног сыпалась штукатурка. Ступни так и норовили соскользнуть. Спину ломило, и от недостатка воздуха темнело в глазах. Сердце колотило в грудь, точно преследуемый разбойниками путник или несущий важную весть гонец в ворота родного града. Но Неждан не собирался отступать, точно зная, что второго раза у него не будет. И потому, как не старались хазарские кузнецы, а решетка медленно, но начала подаваться. Куда она денется? Неждана сейчас больше заботило, чтобы в комнату снова не пожаловали стражники или его усилия не заметил кто-нибудь, наблюдающий за ним из окна. Но стражники, похоже, не имели приказа без особой надобности беспокоить то ли пленника, то ли сына тархана, а большинство окон по трем сторонам двора оставались темными. В одних из покоев, вероятно, в тех, которые принадлежали Давиду бен Иегуде, правда, горел свет и метались тени слуг. Ничего, у них нынче забот и с их юным господином хватает!

Хрясь! Решетка покинула-таки свое исконное место, оставшись у Неждана в руках. Он полетел спиной вниз на ковер и гору подушек. А все-таки не так уж плох этот здешний обычай. Почти и не больно, а главное — тихо. Снова наверх. Стараясь не ободрать кожу об острые обломки, просунул наружу голову и плечи. Край неба на востоке начал светлеть. Неужели до рассвета не получится? Плевать. Главное — добраться до крыши. Оказывается, расстояние от окна до узорчатого карниза не меньше, чем полтора человеческих роста. Без веревки никак, а где ее, спрашивается, добыть, разве что разорвать на полосы порты да подушки. Ладно, что-нибудь сейчас соорудим.

А как там стражи на галерее? В ожидании смены коротают время за разговорами, наверх никто не глядит. В доме тоже пока все спят, даже у юного Давида огни погасли. Похоже, на этот раз, слава Богу, вновь удалось костлявую от парнишки отогнать. Слава Богу? Эй, Незнамов, ты что? Когда это ты молился за поганых хазар? Неужто кровь вражья взыграла в твоих жилах? Мальчишку, впрочем, все равно жалко. В чем тут Правда, чтобы дети расплачивались за грехи отцов? Он еще раз глянул на окно комнаты сводного брата (брата по недоле, подумалось ему), и кровь застыла у него в жилах: Давид бен Иегуда собственной персоной стоял у окна.

В свете наступающего дня Неждан различал тонкие изысканно-изможденные черты лица, темные провалы глаз, копну густых, черных, как у всех Ашина, волос. Он понятия не имел, как долго юный хазарин там находился, но сразу понял, что тот видел все. «Интересно, почему он до сих пор не поднял тревогу? — с пугающей отстраненностью подумал Неждан, — Хочет насладиться зрелищем до конца?» И тут младший Ашина приблизил лицо к окну и его алые от неизменной лихорадки губы тронула улыбка. Нет, не злобная не насмешливо-торжествующая, не холодно-надменная, но понимающая и бесконечно печальная. Так улыбается человек, сделавший свой выбор, так только прошлым утром улыбался сам Неждан.

Бедный мальчик! Неужели никакого другого выхода нет? Хоть сам оставайся да каганом становись. И звучит-то как складно: Илия бен Иегуда! Вопрос только, от какого кагана выйдет больший толк: от здорового, но ненавидящего всей душой и эту землю, и ее народ, или от хворого, но такого, который вне этой земли и этой страны себя не мыслит. Впрочем, участь каганата все равно решена, а что до брата, пусть живет, сколько ему отпущено. На бранном поле им все равно не встречаться, а потом только Господь знает, какое им обоим уготовано потом. Во всяком случае, для Неждана все потом ограничивалось пока полуторасаженным участком кладки, отделяющим его от пути к свободе.

Хватит на пустые размышления время терять! Рубаху долой, подушки, тем более, жалеть нечего. Но что там за серая тень мечется по двору, сея хаос и смятение. Да это же Кум! Как он сюда попал? Стражи с топотом и руганью несутся по галерее, силясь его поймать, а он только скалит острые зубы, ни на кого не нападая, но и не даваясь в руки.

— Эй, Незнамыч, это ты там что ль?

Вихрастая голова Инвара свесилась откуда-то сверху. Следом прилетел моток веревки.

— А решетка как же? Ты ее что, уже того?! Вот это силища! А я-то голову ломал, как с ней справиться! Кума во двор подпустил, внимание отвлечь!

— Я же, кажется, велел вам оставаться на берегу, — с притворной строгостью глянул на него Неждан, оказавшись наверху.

— Это все Тойво! — виновато начал Инвар. — Раз пятнадцать в город наведался, все про тебя разузнал. Ну не мог я его удержать, ты же знаешь, какой он.

«Ты, можно подумать, не такой!» — усмехнулся Неждан про себя, осторожно пробираясь вдоль водосточного желоба следом за побратимом.

— А сам-то он сейчас где?

— Остался снаружи, лодку на реке караулит.

На разговоры больше времени не оставалось. Дом пробуждался. Кто-то кричал «Держи вора!», и по двору грохотали сапоги эль-арсиев и хазар, собиравшихся в погоню. Сиганув в полумрак сада (ох, Всеслава, Всеславушка, о чем ты хотела поведать, явившись ему под крышей отчего, но не ставшего родным дома в образе дикой яблони) и перелетев через ограду, они помчались со всех ног, преследуемые, наверное, целой тьмой. Пушистый хвост Серого Кума, который выбрался наружу раньше них и теперь задавал темп, мелькал впереди, точно знамя вождя или манок собачьей упряжки финнов, а восходящее солнце и запах реки манили за собой, удваивая силы.

Вдыхая полной грудью благодатный утренний воздух, наполненный ветром, росой и ароматами трав, ощущая прикосновение заветной ладанки, колыхавшейся у него на груди, Неждан неожиданно постиг смысл сегодняшнего сна. Ох, Всеслава, Всеславушка! Из своего далекого далека ты продолжала милого хранить и беречь! Кто лишает жизни ближнего, убивает и себя, а тот, кто ищет смерти, Бога гневит, душу свою губит. Ну что ж, коли так, будем жить! Тойво дал им с Инваром надежду, Всеслава указывала путь, а там как выйдет.

Хотя ехавшие верхом люди Иегуды бен Моисея не могли разогнаться в лабиринте узких кривых улиц, расстояние неуклонно сокращалось. Сначала возле уха Неждана пропела стрела, потом в нескольких шагах от него в землю вонзился нож.

— Мой отец говорил, что воинов, погибших во время бегства, не пускают в Вальхаллу, — проворчал Инвар, вытаскивая из наплечника стрелу и стараясь не замедлить шаг и не сбить дыхание.

— Это не бегство, а временное отступление, — рассмеялся в ответ Неждан. — Мы еще вернемся, и поганым мало не покажется!

Им удалось отвоевать у погони около ста шагов, прежде чем они достигли разведанного днем Инваром перелаза, где с другой стороны ждал с лодкой Тойво. Сначала Неждан подсадил более легкого урмана, потом кинул ему Кума, затем полез сам. Он уже оседлал стену, глазами узника, нежданно обретшего свободу, обозревая умытую росой, одетую рассветными лучами степь и матушку реку. Различал внизу в причаленной лодке крохотную фигурку махавшего ему Тойво, маленького лебеденка, которому следовало доставить их на доступный только живым берег негостеприимной Туони…

— Вон он! Держите его! Я сказал, не стрелять!!! — граничащее с безумием отчаяние в голосе отца заставило его обернуться.

Одна стрела вспорола воздух рядом с его лицом, другая ожгла плечо, угодив промеж глаз дарованного предками волка. Неждан попытался увернуться, но тут подоспела еще одна и неестественно медленно, но совершенно неотвратимо вонзилась ему в грудь. Он пошатнулся, раскинул руки и начал падать навзничь. Туда, где призывно плескались воды реки, туда, где начинался иной мир.