Под знаменем Сокола (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев"

— Эти вопросы я предлагаю решить тебе, отец! — отрезал Иегуда бен Моисей. — Не ты ли первый предсказал ее приход, как и появление Илии, который так и не захотел назваться моим сыном. Ты толкуешь мне про общину. Но ты разве не видишь, что ее члены бегут из Града и страны, как тараканы из вымороженной избы. Что же до девушки, я верю, она спасет Давида, и потому, если ты откажешься соединить их по законам веры Израиля, я сам совершу обряд, как это делали наши предки из рода Ашина!

***

Хотя площадь, где ликовала, насыщаясь дармовым угощением, чернь, беспощадно поливал раскаленной лавой зной, в покоях дворца кагана царили прохлада и полумрак. Плотно закрытые ставни и шторы не пропускали печного полуденного жара, принесенный из погреба лед медленно таял на блюде и на груди Давида бен Иегуды. Всеслава положила несколько кусочков в серебряный кубок с прохладным кизиловым шербетом и поднесла к губам юноши. На миг, как в том булгарском сне, ей представилось, что на его месте лежит Неждан, и сердце ее сжалось от муки и любви.

Впиться поцелуем в отравленные тлетворным дыханием болезни губы и сойти вслед за братьями в сумрачный мир теней. Авось, хоть одного из них удастся отыскать! Но прихотливый недуг, говорят, сам выбирает, кого отмечать своей роковой печатью. Вон, Рахим, например, и другие слуги день и ночь напролет находятся у постели больного, и им хоть бы что, а юная Руфь, мать Давида, как и все хазарские девушки жившая затворницей в доме отца, в жизни не встречала людей, пораженных злокозненной хворобой. Впрочем, болезнь молодого Ашина давала Всеславе еще одну возможность вскоре покинуть этот мир. Когда умирает каган, его жены обычно следуют за ним. Вот только, если брак свершится и Всеслава понесет, Иегуда бен Моисей не то что забудет все традиции, мир перевернет, лишь бы в старости иметь утешеньем внучка или внучку.

Ох, Нежданушка, сокол ясный, почему зимой не взял того, что хотела отдать? Теперь уж поздно. От срубленного дерева не дождаться плодов, мертвая плоть не продолжит жизни в этом мире.

Протолкнув внутрь несколько капель шербета, Давид бен Иегуда без сил откинулся на подушки. Глотать ему было больно. На шее уродливой лиловой змеей наливался отек. Эту пытку, называемую обрядом, едва выдерживали даже здоровые и крепкие мужчины.

— Ну, пожалуйста, ну еще глоточек, ну, не хочешь шербета, отведай хотя бы пару ягод шелковицы, твоей любимой, погляди, какие спелые, в два раза крупнее нашей малины. Ты ведь не ел со вчерашнего дня, а тебе еще нужны силы, чтобы поприветствовать бека и вельмож!

— И что бы я, госпожа, без тебя делал, — вздохнул Рахим, когда Всеславе удалось-таки, раздавив шелковицу в кашицу и отжав косточки, накормить юношу черной сладкой мякотью.

Подруженька Мурава говорила, что от грудной болезни хорошо помогает нутряной барсучий или медвежий жир, растворенный с неснятым молоком. Она своего хоробра Хельги, пока тот хворал, всю зиму топленым жиром убитого им медведя отпаивала. Но юный Ашина скорее умрет, чем согласится нарушить предписанный его верой запрет вкушать плоть нечистых животных или сочетать мясное с молочным. Впрочем, то, что касается молока, то его можно употреблять для лечения с маслом или с медом, а тут никакого запрета нет. Девушка уже повернулась к Рахиму, чтобы попросить его немного попозже приготовить лечебный напиток, но тут Давид открыл глаза, и старый слуга поспешно отвернулся. Как и большинство простых хазар, он верил, что взгляд кагана способен принести смерть.

— Хочешь еще шербету? — спросила Всеслава, поправляя постель юноши. — Или целебный отвар тебе приготовить?

— Лучше спой какую-нибудь песню своей земли, — одними губами попросил Давид. — У тебя такой красивый голос, а я теперь нескоро его услышу. Завтра отец огласит нашу помолвку, а по законам Израиля жениху с невестой после нее и до свадьбы видеться нельзя.

— Велика беда, — поспешила отшутиться девушка, — видеться нельзя, но слушать-то можно! Я буду каждый день приходить к дверям твоих покоев и петь для тебя!

Чтобы порадовать и немножко поддразнить Давида, она завела подходящую к случаю величальную, но мысли ее заполошно неслись по замкнутому кругу, точно мотыльки, пойманные в решето. По закону Израиля. Стало быть, Иегуде бен Моисею удалось-таки уломать тестя и других влиятельных членов общины. Всеслава печально усмехнулась про себя: как все-таки причудливо сплетаются нити судьбы. Могла ли она предположить, что станет едва ли не радоваться браку, которого боялась всю свою жизнь и которого надеялась избежать? Мыслила ли, что в нем увидит единственную для себя опору в годину страшных потрясений и единственное спасение от гнусных притязаний Мстиславича. Жаль, что о принятии окончательного решения она узнала только сейчас. Ну да ничего, новость наверняка уже достигла и Ратьшиных ушей.

Дедославского княжича она повстречала в одном из переходов, соединявших покои кагана с дворцом бека, когда решила вместо Рахима сбегать в погреб за очередной порцией льда. Девушка знала, что Мстиславич недавно прибыл в Итиль после выполнения какого-то поручения, во время которого дорогу ему опять заступил Хельгисон, снова расстроив все замыслы. Ратьша, судя по всему, тоже ведал как о ее нынешнем местонахождении, так и о положении, которое она во дворце кагана во исполнении обещания, данного ее отцом, заняла.

— Ух, ты! — притворно удивился он, — Неужто княгинюшка моя во плоти, здоровая и живая?!

Он внимательно поглядел на Всеславу, и его синие глаза зажглись недоброй насмешкой:

— Не пойму я, однако, — заметил он, указывая на поднос со льдом, — на каких правах ты у кагана живешь? Думал, супругой, а, погляжу, так служанкой!

— Я тоже не пойму, — не осталась в долгу княжна, — на каких правах ты кагану и беку служишь? Присвоил себе положенный лишь брату Ждамиру титул алп-илитвера, а ни войска с боярами, ни союзников, князей меньших, не привел. Не стыдно ли дедославскому княжичу водиться с наемниками и прочим сбродом? А что до меня, то чего тут непонятного, разве жена не должна мужу прислуживать, разделяя с ним и радость, и горе?

— Ты мне, краса, зубы тут не заговаривай!

Гневно сдвинув брови, Ратьша сжал ее локоть так, что Всеслава едва не выронила поднос.

— Думаешь, я не знаю? Никакая ты пока не жена!

— Придет время — стану! — с усилием освободившись, возразила ему девушка. — Этот союз освящен и благословлен богами! Так батюшка завещал, так объявил всему народу вятичей на вече!

Напоминание о великокняжеском решении, одобренном в его родном Дедославле всем племенным союзом, немного отрезвило забывшего, где он и кто он, княжича.

— И на что тебе сдался этот дохляк Давид? — в сердцах вымолвил он, не найдя других возражений. — Ведь он же совсем мальчишка, ни обнять, ни поцеловать толком не умеет!

— Он брат Неждана! — с вызовом ответила Всеслава. — Нам есть, о чем поговорить!

— Незнамов сын, как я слышал, наконец подох, — со странной смесью ненависти и торжества проговорил Ратьша, — А твой брак с иудеем не более чем игра. Да и не брак это пока никакой вовсе! Пока вас не соединит раввин, даже если ты взойдешь к этому сосунку Давиду на ложе и родишь ему ребенка, твое положение, княгинюшка, останется таким же, как у прочих наложниц и рабынь! То-то твой братец обрадуется: светлейшая княжна у хазар чернавкой живет!

Поднимаясь по узорчатой лестнице, Всеслава глотала жгучие слезы обиды: за что, батюшка Велес, за что? Почему ни перед ее теткой, прожившей в гареме у кагана больше двадцати лет, ни перед ее предшественницами, ни перед булгарскими, буртасскими или аланскими княжнами до сего дня не вставал подобный вопрос? Что поделать, ни один из прошлых каганов не принадлежал к Белым хазарам.

Как удалось тархану решить проблему с тестем и иешивой, Всеслава так и не узнала, но тем же вечером ее призвал к себе ребе Ицхак для того, чтобы наставить в премудростях иудейской веры, необходимых для вступления в брак с Давидом. Всеслава внимательно слушала рассуждения старца о Танахе и Мишне, без запинки отвечала на вопросы, старалась правильно выговаривать слова древнего наречия, которые необходимо произносить невесте, погружаясь в микву, ритуальный бассейн для омовения. Вот только камень на ее душе рос и рос, грозя по величине сравняться с вершинами Рифейских и Кавказских гор.