Под знаменем Сокола (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев"

В самом деле, иначе, чем Божьим промыслом, их удачу он объяснить не мог. Они ведь не особо таились, пару раз даже ночевали у костров пастухов и рыбаков. Но, видимо, пастухи — холопы, присматривавшие за чужими стадами, — не имели оснований дорожить своей нынешней долей, а рыбаки на время прихода руссов намеревались отсидеться в болотах и плавнях, которыми изобиловали низовья Итиля. Во всяком случае, никаким дозорным никто из них ничего не сообщил.

От одного из рыболовов, сморщенного и высохшего, как изюм, путники узнали важную весть. За то время, которое они провели вдали от людей и событий, в Итиле умер каган.

— Туда ему и дорога! — жестко проговорил, на родном языке Инвар. — Дай Бог, и все их собачье племя скоро туда же отправят! Интересно только, кого там эти поганые на нашу голову изберут?

— Кого бы не избрали, — равнодушно отозвался Неждан, — нашим разницы никакой. Войско каганата в поход в любом случае вести не ему.

Действительно, вот уже сотню лет после того, как хазарские владыки, отвергнув Слово истины, принесенное в их землю просветителем славян Константином-философом, обратились к вере Иудиной, реальной властью в стране обладали лишь потомки узурпатора Булана, придумавшие для себя титул царя или бека. Что до кагана, по-прежнему избиравшегося из древнего рода Ашина, то он сделался фактически пленником в своем собственном дворце.

Конечно, носивший громкий титул «Тени Бога на земле» и считавшийся средоточием сакральной силы, оберегавшей весь хазарский народ, каган, дабы эту силу не истратить, и прежде почти не покидал своих покоев. Невидимый для взоров солнца, не ступавший ногами по земле, он лишь отдавал приказы, которые надлежало беспрекословно исполнять. Владетельные тарханы и сам бек и сейчас, входя в покои кагана, опускались на колени и не решались поднять глаз. Вот только если случалось какое-то бедствие или заканчивался срок, который каган сам называл в день вступления на престол, то приходил палач с шелковым шнуром в руке и приводил в исполнение приговор.

Вероятно, потому влиятельные тарханы Азария и Иегуда бен Моисей из рода Ашина, так же, как и их предки, не стремились менять реальное влияние в стране на призрачное величие, подыскивая на роль сакральной Тени родственников победнее. Так, к примеру, покойный каган прежде пас у берегов Итиля небольшое стадо, его предшественник торговал на рынке лепешками собственной выпечки.

— Нынешний, наверно, окажется рыбаком, — пошутил Инвар, намекая на ремесло гостеприимного хозяина походного очага.

Старик только покачал головой, разглядывая свои изрезанные сетями, искореженные работой, опухшие от соли и воды руки.

— Бедной родни у беев из рода Ашина уже не осталось, — проговорил он серьезно. — Сын Иегуды бен Моисея — последний в роду. Существует, правда, пророчество о кагане, который грядет с Полуночи, но никто не знает, как его толковать.

В тот вечер Неждан долго сидел на речном берегу, то терзая родимое пятно на правом плече, то обнимая за шею ручного волка. О чем устами безвестного труженика хотела поведать судьба? Зачем дорога вела Незнамова сына в проклятый хазарский град? В последние дни он не раз к этим вопросам возвращался, мучительно пытаясь найти ответ. Ну что же, завтрашний день, день последний, если все ему не объяснит, то все решит, избавив разом и от вопросов, и от ответов. В конце концов, пути Господни неисповедимы, а звенья цепи человеческой жизни задолго до его рождения выкованы небесным кузнецом.

С первыми лучами солнца, словно выплеснувшими на стены хазарского Града потоки жертвенной крови — его крови, которую он без сожаления готов сегодня пролить, — Неждан был на ногах. Он долго плескался в реке, пытаясь священной водой и усердной молитвой очистить тело и душу от скверны, наверняка приставшей к нему в течение его не совсем уж праведной жизни. Впечатанный в плечо волк сердито щерился на Кума, недоумевавшего, за что его посадили на цепь и почему хозяин отправился купаться без него. Неждан еще раз провел рукой по плечу. Может, все-таки свести пятно, а то не так поймут. Впрочем, рубаху он снимать не собирается, а когда отдадут в руки палача, вряд ли кому приспичит разбираться. Обсохнув и одевшись, он ласково потрепал на прощание волка. Тойво и Инвар не дадут ему пропасть, но сумеет ли серый брат понять и принять то, с чем и человеческий мозг согласиться не в силах.

Молодой урман и внучок волхва хотели проводить его до ворот.

— Нет уж, оставайтесь лучше здесь.

— Может, все-таки стоило бросить жребий? — в последний раз попытался повлиять на решение побратима Инвар.

— Негоже отроку лезть в пекло поперед воеводы! — с улыбкой отозвался Неждан.

Он уже почти дошел до переправы, когда его догнал Тойво:

— Я тут вспомнил кое-что, о чем говорил мой дед, — покраснев, как маков цвет, сказал мальчишка. — Он как-то спросил у меня, в чем величье героев, которые в песнях путешествуют в иной мир. Я решил, что оно заключается в победе над врагом. Тогда дед улыбнулся и сказал мне, чтобы я запомнил. Мало пересечь границу миров, мало победить коварного врага, главное — вернуться живым обратно, дабы не оскудела земля!

Неждан с благодарностью потрепал мальчишку по вихрам, но ничего не сказал.

***

Когда он подошел к Граду, ворота еще не открыли и возле плавучего моста, как и у входа в каждый крупный город в такой час, собралось достаточно много народа. В основном это были рыбаки и торговцы рыбой, которым не терпелось доставить на рынок свежий улов, а также окрестные земледельцы, чьи утлые челны, как и спины их лошаденок и ишаков, отягощали корзины, наполненные благоуханными свежими плодами. Здесь же томились в ожидании немало горожан, а также двое или трое степенных купцов с охраной и верблюдами, груженными красным товаром. Все они, вероятно, накануне прибыли слишком поздно и не успели попасть до заката в град.

В ожидании люди проводили время за разговорами. Торговцы скоропортящимся товаром почем зря ругали медлительную стражу, заставлявшую их ждать (сколько подобной незаслуженной хулы Неждан наслушался, когда гриднем у братца Ждамира в Корьдно служил). Рыбаки хвалились друг перед другом уловом. Крестьяне сетовали на засуху и сборщиков податей, которые в этом году лютовали, как никогда. Купцы обменивались свежими новостями и прикидывали, удастся ли убраться восвояси до того, как начнется война, и получится ли хоть что-нибудь здесь продать. И все дружно в один голос ругали царя Иосифа и белых хазар, которые из-за непонятного многим упрямства отказались от условий Хорезмшаха и бросили свой народ по сути на произвол судьбы. Для большинства из присутствующих вопрос о выборе веры так остро, как для бека и его вельмож, не стоял, черные хазары или исповедовали ислам, или продолжали, как и их предки, почитать великих Тенгу. Впрочем, находились и такие, которые, убежденные в непобедимость эль-арсиев, утверждали, что никакой войны не будет и что руссы разбегутся, как овцы от волка, едва увидят знамя кагана, начертанное на его сияющем серебром, огромном как сама луна щите.

Стоящий неподалеку от Неждана старый изможденный рыбак, уж не тот ли, который принимал их в своем маленьком лагере у реки, услыхав подобные разговоры, только вздохнул:

— Ну и где же этот каган? Старого похоронили, а нового никак не выберут. Всё ждут исполнения предсказания. Каган, грядущий с полуночи, придумают же!

— Да что тут думать! — сердито отозвался его спутник, муж помоложе с почти не тронутой сединой черной, густой бородой и копной всклокоченных кудрявых волос. — Будто неизвестно, что с полуночи на нас только каган руссов идет!

На него опасливо зашикали, кто-то попытался что-то ему возразить, но тут заскрипели, отворяясь, тяжелые створки ворот, и обо всех разговорах пришлось забыть. Начались обычные повседневные возня и суета. Град обреченный продолжал жить, не желая задумываться о своей судьбе.

Хотя Неждан по рассказам побратима и новгородцев примерно представлял себе, где расположен дворец бека, плутать по извилистым пыльным улочкам меж одинаковых заборов и домов он не захотел. Чего доброго, еще за шпиона примут.