Маяковский и Шенгели: схватка длиною в жизнь - Николай Владимирович Переяслов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Памир, Памир! Вершина мира!
Льдом блокированный века,
Он до Тарима, до Кашмира
Свои проносит облака.
В его изломах, срывах, сбросах
Лишь клочья трав жестковолосых
Да жилы драгоценных руд, —
Но, женским ртом пьянея алым,
Красавец – бадашахским лалом
Хафиз и Саади зовут!..
Одни поэмы написаны свободным стихом, без рифм и отчетливых ритмов, другие из них наоборот – снабжены четкими, классическими рифмами, выстроены в определенных ритмах. Шенгели прекрасно владел техникой поэзии, с ранних лет изучал это по книгам других поэтов и писал свои стиховедческие учебники. А главное – он четко понимал, о чем он пишет и что хотел бы сказать людям своей поэмой. И чего они ожидают от поэзии:
…Сто тысяч лет нам было надо,
Чтоб в нас опять взошла звезда,
Чтобы от крови и распада
Мир отвернулся навсегда,
Чтобы проклятьем заклейменный,
Еще недавно – раб согбенный,
Взглянул в невиданную высь,
Чтоб взоры светом налились
И мышцы волей непреклонной;
Чтоб сын Природы и Труда,
Трудом освобожденный дважды,
Исполнен был великой жажды —
Сиять и волить, как звезда!
Нет, выпал нам не Кантов жребий!
Иной предстал моей стране:
Закон свободы в синем небе
И небо звездное во мне!..
Проведя 1942–1945 годы в эвакуации в Средней Азии, Шенгели после окончания войны вернулся в Москву и, начиная втягиваться в мирную жизнь, написал небольшую светлую, немного грустную поэму «Голубой бювар». Она была создана 7 октября 1945 года, герой поэмы мечтал в ней о голубой папке из сафьяна, в которой хоть и не было особенной нужды, но было столько красоты и изящества, что он просто не мог выбросить ее из своей головы. Видел этот бювар в ночных снах, а затем снова шел днем к витрине магазина и опять любовался своей пока еще не реализованной мечтою:
Лежал в комиссионном магазине
Меж разным дрязгом голубой бювар.
Сафьяновый. Разутые разини,
Ища сапог, презрели сей товар.
Сафьян был легче тенора Мазини
И синь, как бы сапфировый отвар,
И от него, хочу ли, не хочу ли,
Задумчивыми веяло пачули.
При чем «хочу ли, не хочу ли» тут?
Для рифмы, что ли? Нет: для реализма.
Ведь образ из подробностей плетут,
И музыка не дышит без мелизма;
Голодной средь широких амплитуд
Душе нужна питательная клизма,
И вот – деталей золотой бульон
Мы цедим сквозь измаранный брульон…
По сути дела, поэма эта абсолютно ни о чем, разве только о влечении души поэта к безделушке – красивой, но в принципе ненужному и излишнему предмету. Но как запретить себе не тянуться к красоте, если последние годы ты жил по чужим домам, окружая себя посторонними, не радующими душу и сердце вещами. А так хочется хотя бы раз позволить себе приобрести что-то хоть и дорогое, но зато красивое и элегантное:
…Я иногда о нем мечтал ночами:
Как он лежит, «осеребрен луной»,
Как статуэтки с севрскими плечами
И натюрморт с багряной ветчиной
Над ним молчат, и синими очами
Он смотрит… Я проснулся весь больной…
Я шел к нему; торговец (был урод он
Презренный!) мне сказал лениво: «Продан!»
А в 1946 году Шенгели вдруг написал большую мощную «византийскую повесть» под названием «Повар базилевса», в котором некоторые из читателей, которым Георгий прочел свою работу, увидели прозрачные намеки на Иосифа Сталина. «Если у Шенгели и были скрытые намеки на сталинский режим, то они содержались в неопубликованной при жизни автора стихотворной исторической повести “Повар базилевса”: критикой тиранического византийского режима Шенгели стремился здесь, вероятно, искупить грех прославления Сталина в “эпическом цикле” из 15 поэм, одна из которых – “Ушедшие в камень” – была опубликована в 1937 году в журнале “Новый мир”», – написал литературовед Михаил Федорович Пьяных.
Однако, чтобы внести хоть какую-то ясность в происхождение этой тревожащей читателей поэмы, Георгий Аркадьевич в послесловии к ней написал следующее (я немного сокращаю этот длинный текст):
«Я не вполне уверен в моем праве поставить мое имя в титуле настоящей поэмы. Я, конечно, ее написал, но я ее не выдумал. Она представляет собою частично сокращенное, частично амплифицированное переложение одной весьма странной рукописи, найденной мною в бумагах моей бабушки, Марии Николаевны Дыбской, умершей в декабре 1914 г. в Керчи. Рукопись эта, к несчастью, не сохранилась: меня обокрали в Москве на Курском вокзале весною 1915 г., и с похищенным моим чемоданом бесследно исчезла и она. В протоколе, составленном у дежурного по вокзалу жандарма, в перечне похищенных вещей упомянута и эта рукопись; протокол, возможно, сохранился где-нибудь в архивах.
Содержание рукописи сводилось к нравоучительному рассказу о том, как в древние времена некий Вардан путем множества предательств и преступлений достиг византийского престола и возомнил себя повелителем мира, но был отравлен своим поваром, в результате чего его планы рухнули…
Словом, все обстоятельства повествования, до мелких подробностей, правдивы как разрозненные факты и вымышлены как комплекс. Повествование, таким образом, представляет собою любопытный и опирающийся на изрядную осведомленность экстракт кровавой византийской истории, пронизанный интересной историографской идеей и насыщенный бесспорным гуманизмом. Автор брезгливо говорит о моральной низости “византийства” и иронически – о его схоластике и догматизме…
Мне показалось интересным воскресить, хотя бы в переработке, погибшее произведение неведомого автора (которым, может быть, был мой прадед), отразившее, возможно, свободолюбивый дух и ненависть к тирании, порожденные Великой французской революцией».
Работая над своим произведением, Шенгели создал совершенно новый тип поэмы, где стих берет на себя функцию прозы, что роднит этот новый жанр с прозой Андрея Белого. Но как сладко эта прозо-поэзия читается, как ласкают слух ее накатывающие друг на друга волны-строки! И это – несмотря на жесткие по смыслу слова, несущие в себе какую-то затаенную в них угрозу:
…А на город глядеть не стоит:
В запустеньи
