Маяковский и Шенгели: схватка длиною в жизнь - Николай Владимирович Переяслов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А в 1924–1926 годах Шенгели пишет поэмы «Наль», «Девятьсот пятый» и «Пушки в Кремле». Поэма «Девятьсот пятый» рассказывает о первой революции, где сливаются в новогоднем карнавале государь-император, матросы с боя из-под Цусимы, лейтенант Шмидт, матросы с броненосца «Потемкин», участники баррикадных боев и другие известные лица российской истории. Вот выплывает в частушечном ритме из январской метели небезызвестный создатель христианского профсоюза «Собрание русских фабрично-заводских рабочих», священник церкви Святого Михаила Черниговского при Санкт-Петербургской пересыльной тюрьме Георгий Аполлонович Гапон:
В черной рясе поп Гапон.
В нервном плясе бьется он.
Клик кликуши
Плещет в уши,
Ловит души
Лживый стон.
Черноглазый поп Гапон,
Весь заразой напоен,
У трибуны
Вьет буруны;
А драгуны
Длят свой сон.
Он прервется, этот сон,
Развернется лязг и звон:
Кинет скоро
В песню хора
Треск затвора
Поп Гапон…
Поэма мощными мазками рисует происходящие по всей России и даже за ее пределами (Мукден, Цусима) бурные события, наполняющие страну настроениями вызревающей впереди революции. Это еще отразится в русской поэзии и прозе – стихах, поэмах, романах, пьесах, в том числе и в таких поэмах Георгия Шенгели, как «Гарм», «Ушедшие в камень», эпическом цикле «Сталин».
В 1926 году Георгий Аркадьевич написал поэму «Пушки в Кремле», на которой под стать исторической надписи Василия Андреевича Жуковского, оставленной им на оборотной стороне своего портрета, подаренного А. С. Пушкину: «Победителю ученику от побежденного учителя», он поставил в подзаголовке к своей поэме о кремлевских пушках свою не менее историческую фразу: «Подражание Тарловскому». Между Шенгели и его молодым учеником действительно нередко возникали сюжетные переклички, хотя вряд ли решающее влияние в них оказывал младший на старшего, так как это Тарловский однажды заявился к Шенгели с фразой «Бей, но выучи!», но не Шенгели к Тарловскому.
Абсолютно не важно, похожа поэма Георгия Шенгели на аналогичную поэму Марка Тарловского или не похожа, но она у него получилась необыкновенно стройная и красивая, звонкая, как необычная симфония. «Пушки в Кремле» – это уникальная по своей поэтической ритмике поэма, выделяющаяся из ряда других своей густо насыщенной художественной образностью. Шагая по строкам этого удивительного произведения, невозможно удержаться от того, чтобы не повторять про себя сочные читаемые фрагменты:
…Пустынная площадь, покорная взорам, —
Ветров и туманов распахнутый форум:
Здесь консулы бури, сенаторы вьюг
В любой амбразуре сомкнули свой круг.
Пустынная площадь громадами встала:
Дворцы и казармы, стена Арсенала;
На выступе рослом омшаной стены
Вповалку лежащие пушки видны.
Их время в тяжелом порядке простерло,
И в камень вдавило глубокие горла,
И славой покрыло, и ярью ожгло,
И ветру открыло любое жерло…
Металл, из которого была отлита пушка, сначала использовался для отливки колокола, украшавшего праздники и отпевавшего похороны или же скликавшего людей на всенародное вече:
…Стонали канаты, скрипели стропила.
Я легкою стала, я в небо всходила,
Я в башне повисла на много веков,
Как медное сердце у розы ветров…
Потом этот колокол переплавили снова и отлили в великое множество медных кружочков, сделав эту медь «несметной и мутной монетой, в нещедрые числа нечисто одетой». И только спустя столетия эта груда монет была вновь переплавлена в печах и «пушкой воскресла на вольном ветру, декреты победы вручая ядру». Этой высокой нотой и заканчивается поэма Шенгели о пушках в Кремле:
Покрытая изгарью, пылью и потом,
Я верной подругой была санкюлотам,
Я взрыв обнимала, от страсти звеня,
И звали «Трубою Свободы» меня!..
Он верен – путь ветра, огня и металла:
Победой была я, и песней я стала,
И жребий всего, что есть в мире таков:
Стать песенным сердцем у розы веков!
Оглядываясь на прожитые Георгием Шенгели в Москве 1920-е годы, трудно представить себе, как он умудрялся соединять свою творческую деятельность одновременно с работой профессора в Брюсовском литературном институте, а также руководством Всероссийского Союза поэтов, возглавляемом в течение трех сроков, председательством секции изящной словесности Академии ГАХН и многочисленными выступлениями в аудиториях Москвы, заседаниями ВСП и поездками по России – Ростов, Керчь, Коктебель, Ленинград, Ялта, Переяславль-Залесский, Ашхабад…
Но Георгий Аркадьевич Шенгели – не просто один из российских поэтов, занимавший в двадцатые годы руководящие посты. Это искусный мастер по отливке золотых поэм, причем в равной степени как исторических, так и литературно-художественных. Именно такой является написанная им 3 июля 1926 года поэма (а скорее даже – баллада) «Искусство», первоначально имевшая называние «Гаммельнский Волынщик». Два с половиной месяца спустя после написания своей поэмы в его дневнике появилась запись: «18/XI <19>26 <года> узнал случайно от С. Г. Гехта, что в каком-то эмигрантском журнале недавно появилась поэма Марины Цветаевой “Крысолов”, являющаяся вариацией темы “Гамм<ельнского> Вол<ынщика>”!!!» И это совпадение «идей» побудило Шенгели изменить заглавие на «Искусство». Вместо отсылки к древней легенде – вынести в название саму суть написанного.
В отличие от традиционных толкований этой легенды, Крысолов у Шенгели вовсе никакой не «заклинатель крыс», он их скорее чарует, почти одухотворяет звуками своей волынки. Так возникает орфический мотив, несущий в себе неодолимость притяжения музыки. Она – высшее из искусств, витающее над словом. И ее зову следуют услышавшие ее крысы:
…И, бросив норки, одна за другой
Они пошли во двор,
Скользнули на улицу, а там
Им засиял простор.
И в этом просторе под полной луной,
Как песня, волынщик стоял
И, качаясь, как песня, под полной луной
На дивной волынке играл…
Музыка обходится без посредников, она не поддается ни пересказу, ни переводу. Музыка – тайна высшего порядка, подчиняющая себе и вбирающая в себя всякую загадочность. И эту музыку слышат не только крысы, но еще и дети. И они ей тоже подчиняются:
…А песня волынки была сильней,
Чем струна и стрела,
И, замки одолев, поплыла она,
Над кроватками поплыла.
И Джонни, и Вилли, и Кэт, и Маргрэт
Глаза раскрыли вдруг,
Привстали – и слышат странный
