Сторож сестре моей. Книга 1 - Ширли Лорд

Разумеется, они давно объяснились по этому поводу. Почему она не хочет иметь от него ребенка? Почему она обманула его? С тех пор как Бенедикт обнаружил противозачаточные таблетки, которые она столь беспечно забыла в номере отеля на юге Франции, их отношения так и не наладились. Тогда Бенедикт не звонил и не подавал никаких признаков жизни почти целую неделю. Она сходила с ума, так как сначала Чарльза, а затем Сьюзен и Дэвида Римера вызвали по каким-то таинственным делам компании, и она осталась одна, пытаясь дозвониться до Бенедикта в течение суток. Когда она приехала в воскресенье в Париж на встречу с ним и не нашла его там, она окончательно уверилась, что он умер.

Это был самый страшный день в ее жизни. Ее охватило всепоглощающее чувство вины, когда она вспомнила странное, необъяснимое влечение, возникшее к Чарльзу по дороге в Грасси, желание, которое она подавила, и она никогда не поймет, что же это такое было. Уклончивые ответы во французском офисе «Тауэрс», когда она пробовала выяснить местопребывание Бенедикта, смущенные заверения, что с ним все в порядке, заставили ее осознать, что он исчез умышленно, что ей преподают урок, что произошло нечто, поставившее их брак под угрозу.

Она оставалась в Париже, не осмеливаясь выйти из номера отеля, до смерти испуганная. Курьер доставил ей авиабилет до Нью-Йорка вместе с лаконичной запиской от Бенедикта, где было сказано, что он встретит ее в их квартире в Нью-Йорке, когда она вернется. Он никогда не рассказывал ей, где был, а она никогда не расспрашивала. Он держался холодно и отчужденно, и его совершенно не тронули ее полная капитуляция, мольба о прощении и попытки объяснить, почему ей необходимо еще немного времени, еще несколько недель, несколько месяцев, чтобы ее фирма окрепла и встала на ноги прежде, чем постараться забеременеть.

Луиза не винила Александру за то, что та рассказала ей о таблетках и предложила использовать все возможные средства предохранения для того, чтобы Луиза могла стать звездой, как ей предназначено судьбой, а не была обременена детьми, ведением домов и хозяйства, как некогда Хани. Бенедикт наверняка знал, какую роль сыграла в этом Александра Сэнфорд, — он заявил Луизе, что не желает, чтобы она часто встречалась с женщиной, которая, как Луиза чувствовала, была ее единственным настоящим другом.

Нет, Александра не виновата. Она сама приняла решение. Никакие доводы Александры не убедили бы ее принимать таблетки, если бы она не решила с самого первого дня открытия «Института Луизы Тауэрс», что не желает перерывов в работе, беременностей, детей — в тот момент, — которые могли бы помешать ей построить свою собственную империю красоты.

Луиза попыталась оправдать свой поступок волей провидения. Она сказала себе, что Бог, наверное, не хочет, чтобы у нее был ребенок, поскольку, несмотря на то что они занимались любовью днем и ночью до того, как она получила доступ к таблеткам, по какой-то причине она не могла зачать.

Тогда, в сентябре, началось ужасное противостояние. Бенедикт не прикасался к ней ни в то время, ни после, часто не ночевал дома, никогда не говорил ей, куда идет или где он был. Она сократила до минимума свои посещения института, переложив львиную долю забот на плечи Дэвида Римера. Она покорно ждала мужа дома и училась так же упорно, как она училась в прошлом, но на сей раз осваивала предметы не по указке Бенедикта, чтобы уверенно поддерживать беседу на высоком уровне во время званых приемов. О нет, она не занималась международными отношениями, французской драматургией или английской литературой, но изучала справочники по химии, старинные трактаты о теле человека и коже, о коже и мозге, стремясь узнать все, что можно, о коже, пока терпеливо дожидалась, когда Бенедикт изменится, простит ее — и однажды вечером прежний Бенедикт вернулся домой.

По крайней мере, ей так сначала показалось. Это произошло незадолго до Дня Благодарения[24]; она сидела в библиотеке и чувствовала себя столь же одинокой и потерянной, как в первые годы в Палм-Бич с Милошем. На ней было новое кашемировое желтое платье, узкое и прямое, с перламутровыми пуговками на воротничке-стойке. Оно напомнило ей желтый кардиган, который она надела в тот день, когда Бенедикт пришел в ее лондонскую квартиру, но, когда она начала представлять, как Бенедикт занимался с ней любовью, в ее сознании всплыло лицо Чарльза, вытеснив образ сурового, осуждающего Бенедикта, с которым она сейчас жила.

В тот вечер, когда он увидел ее, сидевшую у очага в библиотеке, с закрытыми глазами, погруженную в воспоминания, он на руках отнес ее наверх и с нежностью расстегнул пуговицы на высоком воротнике, сняв через голову мягкое шерстяное платье.

Она была в экстазе, уверенная, что теперь все опять будет хорошо, но, когда она осталась обнаженной, он лег на кровать и притянул ее голову вниз, заставив ртом довести его до оргазма и оставив ее неудовлетворенной, с разбитыми надеждами; потом он обстоятельно объяснил, что отныне все будет происходить именно так.

Эдикт просуществовал недолго, однако, лежа в объятиях Бенедикта, ощущая глубоко в себе его пенис, Луиза больше не чувствовала себя под защитой его любви. А так как его настроение металось по всей шкале барометра, из одной крайности в другую, она даже уже не знала, как к нему относится. Она придерживалась определенной модели поведения, сделавшись особенно чувствительной к проявлениям его неудовольствия, старательно следовала его указаниям дома и на работе, как поступали все окружавшие его люди. Одновременно росла ее потребность в утешении, в друге или по крайней мере соратнике по работе, которому можно было бы доверять; но ей некому было довериться — кроме Чарльза.

В течение прошлого года, с тех пор как стало очевидно, что у Сьюзен серьезный роман с Дэвидом Римером, Луиза нередко чувствовала, что Чарльз — единственный человек из всех, работавших в фирме «Луиза Тауэрс», на которого она может по-настоящему положиться: он всегда говорил ей правду о принятых корпорацией решениях, о долговременных планах. Поскольку она причинила Бенедикту столь сильную боль, он мстил, отказываясь обсуждать с ней будущее компании, которая теперь частенько упоминалась в прессе как «исключительно выгодное подразделение по производству косметики фирмы «Тауэрс фармасетикалз».

— У нас одна из крупнейших в мире компаний по продаже лекарств и косметики, Лу, — сказал ей Чарльз за ленчем пару месяцев спустя после свадьбы Леонарда и Марлен. Они вместе отправились в то утро в Вашингтон, намереваясь посетить министерство торговли и присмотреть более обширное помещение для того, что внутри семьи называлось «Институтом Луизы Тауэрс при Белом доме».