Противостояние.Том I - Стивен Кинг

Напрасно его мать вышла замуж за этого шерифа Грили.

Когда Мусорщик перешел в четвертый класс, он начал поджигать почтовые ящики; в тот год он спалил пенсионный чек старой миссис Семпл, и его опять поймали. Салли Элберт-Грили устроила истерику, когда ее новый муж однажды предложил отослать мальчика в то заведение в Терре-Хоте («Ты считаешь его сумасшедшим! Как может быть безумным десятилетний мальчишка? По-моему, ты просто хочешь избавиться от него! Ты угробил его отца, а теперь хочешь избавиться от него самого!»). Единственное, что мог еще сделать Грили, — это взять мальчика на поруки, потому что нельзя отправлять ребенка в исправительную школу, если вы не хотите, чтобы он вышел оттуда с дыркой в заднице одиннадцатого калибра и чтобы ваша новая жена развелась с вами.

Вверх по лестнице — все выше и выше. Под его ногами тихонько позвякивали стальные ступеньки. Все голоса он оставил внизу, и никто не мог зашвырнуть камень так высоко; машины на стоянке были похожи отсюда на сверкающие игрушечные автомобильчики «корги». Здесь лишь ветер низко гудел у него в ушах и завывал в какой-то трубе да еще издалека доносился птичий щебет. Вокруг сплошной зеленой пеленой, чуть-чуть подернутой сонно-голубоватым утренним туманом, простирались перелески и поля. Теперь Мусорщик улыбался от счастья, взбираясь по стальной спирали кругами все выше и выше.

Когда он добрался до плоского круглого верха цистерны, ему показалось, что он стоит прямо под крышей мира и что если он потянется вверх, то сможет соскрести голубую побелку купола неба ногтями. Он поставил канистру с бензином и инструменты рядом с собой и огляделся. Отсюда был ясно виден Гэри, поскольку дым, обычно тянувшийся из фабричных труб, исчез и воздух в той стороне был так же чист и прозрачен, как здесь. Чикаго был окутан летним туманом, а далеко на севере виднелось слабое голубоватое мерцание — или озеро Мичиган, или просто мираж, рожденный игрой воображения. Воздух был пропитан мягким золотым ароматом, навевавшим мысли о теплом завтраке в хорошо освещенной кухне. Скоро день уже полностью вступит в свои права.

Оставив канистру на месте, он подошел с инструментами к насосному устройству и стал прикидывать, как оно работает. Он обладал интуитивным пониманием техники, мог управляться с ней точно так же, как некоторые слабоумные умеют делить и умножать в уме семизначные цифры. Это шло не от разума и не от каких-то познаний; он просто шарил глазами тут и там, а потом его руки начинали двигаться — легко и умело.

«Эй, Мусорщик, чего это тебе взбрело в голову поджигать церковь? Почему ты не спалил ШКОЛУ?»

Когда он учился в пятом классе, он разжег костер в комнате безлюдного дома в близлежащем городке Седли, и дом сгорел дотла. Его отчиму, шерифу Грили, пришлось запереть его в карцере, поскольку если раньше его нередко избивали стайки ребятишек, то теперь за дело захотели взяться взрослые («Черт, да если бы не дождь, мы могли бы недосчитаться половины города из-за этого проклятого сучонка-поджигателя!»). Грили сказал Салли, что Дональду придется поехать в это заведение в Терре-Хоте и пройти тестирование. Салли заявила, что уйдет от него, если он сделает такое с ее ребенком, единственным оставшимся у нее цыпленочком, но Грили настоял на своем — заставил судью подписать постановление, и, таким образом, Мусорщик отбыл из Поутэнвилла на некоторое время — на два года, — а его мать развелась с шерифом. В тот же год избиратели прокатили его на выборах, и Грили в результате отправился в Гэри — работать на автосборочном конвейере. Салли навещала Мусорщика каждую неделю, и глаза ее не просыхали от слез.

— Вот это да, ё… твою мать, — прошептал Мусорщик и тут же украдкой оглянулся, чтобы посмотреть, не услыхал ли кто-нибудь, как он произнес это плохое ругательство. Разумеется, его никто не слышал, потому что он находился на крыше цистерны № 1 «Чири ойл», но, даже если бы он стоял на земле, все равно никого здесь не осталось. Кроме призраков. И лишь пузатые белые облака медленно проплывали над ним.

Огромная труба диаметром больше двух футов, с резьбой на конце для присоединения того, что нефтяники называют «муфтой», высовывалась из клубка механизмов насосной установки. Она использовалась только при переливе или утечке, но сейчас цистерна была полна неочищенного бензина, и часть его, около пинты, выплеснулась наружу, оставив блестящие следы на тусклой, покрытой пылью поверхности. С горящими глазами Мусорщик отступил на шаг, по-прежнему держа в одной руке гаечный ключ, а в другой — молоток. Он разжал руки, и инструменты со звоном выпали из них.

Ему вообще не понадобится бензин, который он притащил с собой. Он поднял канистру, с криком «бомбим!» швырнул ее вниз и стал с интересом смотреть за ее сверкающим полетом. Проделав треть пути, она ударилась о лестницу, хрустнула и полетела к земле, вертясь и разбрызгивая янтарный бензин из трещины, образовавшейся от удара о стальные ступеньки.

Он повернулся обратно к отводной трубе. Взглянул на сверкающие лужицы бензина. Достал из нагрудного кармана коробок спичек и виновато уставился на них со смешанным чувством трепета и восторга. На коробке была наклейка, сообщавшая, что вы можете получить практически любое нужное вам образование в заочной школе «Ла Салль корреспонденс» в Чикаго. «Я стою на бомбе», — подумал он и закрыл глаза. Он весь дрожал от страха и экстаза — того хорошо знакомого холодного возбуждения, от которого у него немели пальцы рук и ног.

«Эй, Мусор, придурок, поджигатель ты ё…й!»

Из заведения в Терре-Хоте его отпустили, когда ему исполнилось тринадцать. Вылечили его или нет, там не знали, но утверждали, что вылечили. Просто его комната понадобилась для какого-то другого сумасшедшего ребенка на очередные несколько лет, и Мусорщик отправился домой. Он здорово отстал от школьной программы и, похоже, уже не мог наверстать упущенное. В Терре-Хоте его лечили шоковой терапией, и он вернулся домой с нарушениями памяти. Он мог готовиться к очередному экзамену, а потом забыть половину выученного и при аттестации получить всего лишь 60 или 40 баллов.

Однако на какое-то время он перестал устраивать поджоги — хоть этого по крайней мере им удалось добиться. Казалось, все вновь встало на свои места. Убийца его отца, шериф, исчез: он торчал в Гэри, ставил фары на «доджи» (приделывал колеса к «выкидышам», как иногда говорила мать). Его мать снова работала в поутэнвиллском кафе. Все было в порядке. Конечно, существовала еще «Чири ойл» с высящимися на горизонте белыми цистернами, похожими на громадные, отмытые добела консервные жестянки, за которыми виднелись клубы фабричного дыма в Гэри, словно город, где жил убийца отца — шериф, уже полыхал огнем. Он часто прикидывал, как взорвутся цистерны «Чири ойл». Три отдельных взрыва, таких громких, что барабанные перепонки лопнут, как воздушные шарики, и таких ярких, что глаза поджарятся в глазницах, как на сковородках? Три столпа огня (отец, сын и святой отцеубийца-шериф), горящих дни и ночи напролет много месяцев? Или они вообще не загорятся?

Он это выяснит. Мягкий летний ветерок задул первые две зажженные им спички, и он выронил их почерневшие останки на заклепанную сталь. Справа от себя, возле невысокой, до колена, ограды, окаймлявшей крышу цистерны, он увидел жука, слабо барахтающегося в лужице бензина. «Я точно как этот жук», — подумал он и подивился, что же это за мир такой, где Господь не только допускает, чтобы ты очутился в большой вонючей помойной яме, как жук в луже бензина, но еще оставляет тебя там живьем барахтаться часы, быть может, дни… А в его случае — долгие годы. Это был мир, заслуживающий огня, — вот что это было такое. Он стоял с опущенной головой, и когда приготовился чиркнуть третьей спичкой, — ветерок стих.

Какое-то время после того, как он вернулся домой, его обзывали и психом, и полудурком, и чокнутым, но Карли Йейтс, который к тому времени учился уже на три класса выше, вспомнил про мусорные баки, и из всех остальных прочнее всего прилепилась кличка «Мусорщик». Когда ему исполнилось шестнадцать, он с разрешения матери бросил школу («А чего вы ждали? Они искалечили его там, в Терре-Хоте. Я бы подала на них в суд, если бы у меня водились деньги. Сеансы шоковой терапии — так они это называют. Проклятый электрический стул — вот что это по моим понятиям!») и стал работать на мойке машин «Скрубба-Дубба»: мыл фары, протирал молдинги, пристегивал щетки, чистил зеркала — эй, мистер, хотите, пройдусь полировочкой? И вскоре все пошло так, как и должно было. Люди окликали его с тротуаров и из проезжавших мимо машин, желая узнать, что сказала старуха Семпл (она уже четыре года как почила), когда он спалил ее пенсионный чек, или напрудил ли он в кровать после того, как поджег тот дом в Седли; и они перебрасывались обидными для Мусорщика словечками, ошиваясь возле кондитерской или торча в дверях «О’Тулса»; они окликали друг друга — дескать, не забудь спрятать спички подальше и потушить свой бычок, а то вдруг повстречаешь Мусорщика. Все эти голоса со временем превратились в шепот призраков, но невозможно было отмахнуться от камней, со свистом летевших из темных аллей или с противоположной стороны улицы, Однажды кто-то швырнул недопитую жестянку с пивом из проезжавшей мимо машины, и жестянка ударила его в лоб так, что он рухнул на колени.