Глаз бури - Екатерина Мурашова

– Неужто Софья хоть одно доброе слово обо мне сказала? – с ленивой насмешкой вопросил Туманов, но все чувства Элен были напряжены до предела, и от нее не скрылось то жадное любопытство, каким на мгновение полыхнули его глаза.

– Софи говорила о вас много хорошего и дурного вперемешку, – ровным голосом сообщила Элен. – Я взываю теперь к вашей доброй и порядочной части, коли мы с Софи не ошиблись и она в вас сохранилась. Прошу вас, не ломайте окончательно ее жизнь и оставьте ее в покое. Именно теперь для Софи открылся шанс устроить свою жизнь так, как и подобает девушке ее происхождения, воспитания, образования и интересов.

– А ты… вы, Елена Николаевна, уверены, что сама Софи хочет устроить свою жизнь так… как подобает?…

– Я понимаю, о чем вы говорите, – кивнула Элен. – Да, на счету Софи безумные прошлые авантюры. Но тогда она была почти ребенком и находилась в крайнем отчаянии. Теперь ситуация совершенно иная. Софи вполне взрослая девушка. Ей самое время подумать об устройстве личной жизни. Я думаю, что не открою для вас Америки, если сообщу, что у Софи есть жених – Петр Николаевич Безбородко. Он не только любит ее и хочет на ней жениться, но и разделяет ее интерес к литературе и… прочие интересы. Молю вас, если Софи хоть сколько-нибудь дорога вам, не вставайте на пути ее счастья!

– Но сама-то Софи любит этого… Безбородку?

– Разумеется, любит! – без тени сомнения заявила Элен. – Во всяком случае, до встречи с вами никаких вопросов по этому поводу не возникало, и обсуждалась лишь приемлемая для всех дата венчания. Пожалуйста, постарайтесь меня понять, – Элен подошла к креслу, в котором сидел Туманов, и вдруг взяла его огромную грубую руку в свои – розовые и мягкие – ладони. Старый слуга пошевелился и отчетливо проскрипел заржавевшими от времени суставами. – Софи – человек страстей. Разумеется, если сравнивать по этому признаку, то вы сто очков вперед дадите Пьеру Безбородко. Но для того, чтобы эти страсти не погубили ее, ей как раз и нужен Пьер. Она будет жить с ним, писать романы (поверьте, это хорошо у нее получается!) и тем самым безопасно для себя и для окружающих ее людей…

– Елена Николаевна! – с ноткой отчаяния воскликнул Туманов. – Вы сами-то верите в то, что говорите?!

– Безусловно, да! – кивнула Элен и глянула на сидящего в кресле мужчину с недоумением. – Зачем бы иначе я стала это говорить? Врать вам? К чему? Я полагаю, только будучи предельно с вами честна, я могу рассчитывать на отклик с вашей стороны. Я ошибаюсь? К тому же… – Элен потупилась и против воли чуть сильнее сжала руку Туманова. Он осторожно, чтобы не испугать, ответил на пожатие, поощряя молодую женщину говорить далее. – К тому же… мне не очень удаются обычные женские игры… Никогда не удавались…

– В этом и состоит ваша прелесть, – твердо ответил Туманов. – Я тоже буду с вами откровенен. Но сначала – вопрос. Вы, замужняя женщина из общества, в одиночку пришли сюда, втайне от Софи, и от мужа… от всех. Афанасий, как я понимаю, будет молчать даже под пыткой, но есть ведь и другие возможности. Если о вашем посещении моего заведения узнают… Почему вы хотя бы не попытались вызвать меня запиской… куда-нибудь в нейтральное место?…

– Не думайте, что я так уж наивна. Прежде чем решиться… Я кое-что знаю о вас. Никакая записка от незнакомой женщины не заставила бы вас… Простите, но вы сами вынудили меня… женщин в вашей жизни и так больше, чем достаточно, это всем известно! И это еще один довод за то, чтобы оставить в покое Софи. Зачем вам она, если женщины всех сословий и так вешаются вам на шею!.. Да, если мой визит сюда откроется, моя репутация… и мой муж… – Элен побледнела еще больше, хотя на первый взгляд это казалось уже невозможным. – Но это, я полагаю, не ваше дело! Я пришла сюда, потому что я люблю Софи и желаю ей счастья. Я много думала, но я не вижу никаких путей, следуя которым она могла бы быть счастлива – с вами!

Туманов долго молчал, потом осторожно высвободил свою руку из ладоней Элен, поднес одну из них к губам и поцеловал. Элен вздрогнула.

– Я совершенно с вами согласен, Елена Николаевна, – севшим голосом сказал Туманов. – Но я не знаю, можно ли теперь что-то сделать… Впрочем, одну вещь я могу сделать прямо сейчас. Подождите минуточку.

Туманов вышел из комнаты. Элен растерянно смотрела на свою ладонь. Афанасий за ее спиной откашлялся и собрался что-то сказать.

– Молчи! Молчи! Молчи!!! – шепотом закричала Элен.

Туманов действительно вернулся через несколько минут. В руках он держал довольно большой коричневый конверт.

– Ваш муж – Василий Головнин? – уточнил он. Элен беззвучно кивнула. – Тогда возьмите вот это. – Туманов почти насильно вложил конверт в ослабевшие руки.

– Что это? – прошептала Элен.

– Это векселя. Векселя вашего мужа. Я дарю их вам за вашу смелость и преданность дружбе. Вы не сильны в уловках, поэтому вот совет старого мошенника. – Туманов заговорщицки подмигнул Элен. – Этот конверт вам следует припрятать и мужу до поры до времени не показывать. Пусть думает, что векселя по-прежнему у меня. Когда-нибудь, не дай Бог, конечно, но этот конверт может оказаться тузом у вас в рукаве…

– Я плохо играю в карты… – несчастно улыбаясь, обморочным голосом сострила Элен.

Туманов оценил мужество, с которым она перенесла нанесенный ей удар, и сам, лично, проводил до выхода. Мартынов, которому Федька не без удовольствия передал угрозу хозяина, переминался с ноги на ногу и отводил глаза.

– Вы можете обещать мне… – едва слышно прошептала Элен, снизу вверх заглядывая в непроницаемые глаза.

– Обещать, увы, Елена Николаевна, не могу, – ответил Туманов. – Но я попытаюсь…

– Спасибо вам… за все…

Когда Элен оказалась на тщательно разметенном, мощеном плиткой тротуаре, Афанасий облегченно вздохнул и размашисто перекрестился.

Уже усевшись в извозчицких санях (ехать в игорный дом в собственном экипаже Элен попросту не решилась), старик пробормотал себе под нос, но, впрочем, довольно громко:

– Вы меня, леди, простить должны. Я никогда того не скрывал, что эта ваша подруга Софья Павловна у меня всегда под подозрением оказывалась. Даже и в детских годах бывала излишне для барышни дерзка, а уж о дальнейших катавасиях и говорить нечего. Да и папаша ее, хоть и хорошего рода, а вон какую штукенцию выкинул…

– Афанасий, молчи! – Элен поморщилась и прижала руки к вискам, но слуга не обратил на ее слова внимания и докончил свою мысль со свойственной глубоким старикам упрямой обстоятельностью: