Глаз бури - Екатерина Мурашова

– Вы меня, леди, простить должны. Я никогда того не скрывал, что эта ваша подруга Софья Павловна у меня всегда под подозрением оказывалась. Даже и в детских годах бывала излишне для барышни дерзка, а уж о дальнейших катавасиях и говорить нечего. Да и папаша ее, хоть и хорошего рода, а вон какую штукенцию выкинул…

– Афанасий, молчи! – Элен поморщилась и прижала руки к вискам, но слуга не обратил на ее слова внимания и докончил свою мысль со свойственной глубоким старикам упрямой обстоятельностью:

– То есть, сомнений никаких нету, что барышня изначально и в роду со странностями. Но даже и про нее подумать было невмочь, чтоб она на такого страшенного урода, да в таком общественном положении польстилась… Воистину, неисчислимы, Господи, твои произмышления!

Элен обернулась и внимательно поглядела на старика. В глазах ее блестели слезы.

– Ты ничего не разобрал, Афанасий! – тихо сказала она. – Это не в упрек, а потому, что ты мужчиной родился. Да, он страшно, болезненно некрасив, и похож на огромного беспородного пса, сорвавшегося с неведомой цепи… Он уродлив, опасен, умен… Но это-то и влечет к нему… Всех, всех… И Софи, конечно, тоже… А он… Что он к ней? Понять невозможно, но как хочется верить… И бедный, бедный Петр Николаевич!

Января, 2 дня, ввечеру.

Слава Христу нашему Вседержителю, нынче уж все позади! Славься, славься, славься!

Такого празднества у нас в Доме еще не бывало, это я могу где угодно засвидетельствовать. Все фантазии барышни Софьи хозяин воплотил со скоростью невероятной и с такой тщательностью, каковая только оказалась возможной. Глядя, как все вокруг преображается на глазах, поневоле принимая в том предеятельное участие и сталкиваясь с барышней Софьей едва ли не поминутно то здесь, то там, ловил себя порою на противоречивых чувствах.

Сейчас она мила, румяна и весела, хлопоты красят ее, а глаза горят под стать новогодним фонарикам. Но что ж потом, в перспективе? Думает ли она о том, или гонит прочь докучливые, трезвые мысли? Кто ж подумает за нее? Где, в конце концов, запропастился этот ее жених-поэт? Почему не приедет за ней, не заберет с шумом-скандалом из места, где незамужней девице и минуты-то быть невмочь ни с которой стороны, как ни глянь?! Что ж не торопится? Кабы потом и поздно не стало…

Пробовал говорить обо всем этом с хозяином, но удостоился лишь тумака, правда, по моему опыту – не от души, а так, чтоб только отвязался. Хозяин бегает в совершенном раже, словно лихорадка от ран догнала, водки почти не пьет, а все время – будто пьяный.

Однако, уместно будет описать здесь выполненные к балу приготовления, ибо они того, на мой взгляд, стоят.

По первости, задолго еще, хозяин нас всех собрал и на двоих с барышней Софьей объяснил, что к чему, и что где будет. Из их объяснений, честно сказать, мало кто из работников что понял. Я-то, по счастью, грамотен и успел соответствующую книгу почитать. А остальные уж так – по смекалке. Какие-то разъяснения давал слугам по ходу дела нечестивец Иосиф, но то все, полагаю, больше ему в развлечение, и не в строку делу, а лишь в надсмехание одно, как у него и водится.

В главном зале Дома, там, где поверху идет галерея, а в потолок встроен стеклянный фонарь, к новогоднему вечеру был мастерски устроен лес под названием Карлион. По легенде древних англичан именно в этом местечке поселился могучий король Артурус со своими рыцарями, один из которых как раз на картине в покоях хозяина и нарисован. В лесу у нас росли деревья в кадках, ветви были усыпаны искусственным снегом (который химик из чего-то зеленого изготовил), вокруг развешаны гирлянды фонарей и устроены всяческие причуды, вроде медвежьей берлоги (со спящим в ней медведем), чучелами зайцев под елкой, живыми клестами, снегирями и синицами на ветвях, специальной катальной горкой (тот же химик покрыл железо каким-то составом и оно стало скользким ничуть не хуже льда). В ветвях деревьев горели ароматические свечи, а потолок был украшен разноцветными фонариками и большой лампой, которые изображали звезды и луну соответственно. В центре леса располагался продолговатый пруд, покрытый припорошенным «снегом» стеклом, а в нем, как бы подо льдом, плавали золотые и красные пучеглазые рыбы с вуалевыми, полупрозрачными хвостами, росли водяные растения и ползали огромные улитки. В ресторане разместился Камелот – дворец самого Артуруса, с огромным круглым столом посередине, за которым отводились места для наиболее почетных гостей. По краям зала живыми изгородями в ящиках и виноградными лозами были отделены кабинеты, буквально нашпигованные всякими диковинками. Цветы на Сенной, надо думать, мы скупили все до последнего горшка и букета. Право, не знаю, как относился к цветам этот древний король, но барышня Софья их явно предпочитает всем иным украшениям.

Прямо посередине круглого стола стоял огромный закопченный котел, который Артурус по легенде привез, как я понял, из самого царства мертвых (Господи, прости!), а у нас Федька отыскал на чердаке в числе прочего никому не нужного барахла. Что варили в том котле англичане, я понять не сумел, у нас же, в полном соответствии с «адской» традицией (Свят, свят, свят!), в него в решительный момент наливали и поджигали пунш.

Вся эта староанглийская дребедень должна была оказаться для гостей сюрпризом.

С меню тоже было множество тревог и волнений. Накануне кто-то сболтнул мосье Жаку, что инкогнито, в масках ожидаются на карнавал господа и дамы из высшего общества, чуть ли не императорской фамилии. После этого достойный кулинар впал в такое неистовство, что в дополнение к уже закупленным припасам пришлось последовательно посылать на рынок и в магазины четверо саней друг за другом, с уточнением списка потребного. Когда Жак собственноручно готовил блюда для главной перемены, поварята ходили вокруг на четвереньках, чтобы не попадаться маэстро на глаза или под черпак.

Множество мелочей, как и всегда, делалось в последний миг, что-то где-то не склеивалось и не состыковывалось, два последних дня я почти не спал, и к самому времени праздника мечтал лишь о том, как бы вытянуться в самой распоследней кладовке и закрыть глаза, под веки которых, казалось, проказливой рукой сыпанули щедрую горсть песку.

Хозяин и барышня Софья, напротив, смотрелись бодрыми и возбужденными, успевали повсюду и между собой ладили удивительно хорошо. Михал Михалыч во всем с Софьей соглашался и велел делать по ее слову. Ей это, конечно, было лестно.