Глаз бури - Екатерина Мурашова

Глава 15

В которой происходит – бал!

Вопреки ранее достигнутым договоренностям, Туманов то и дело оставлял гостей и, поправляя постоянно сползающую с плеча шкуру, подходил к Софи с тем или иным незначащим вопросом. Непрерывно окружающие хозяина дамы – в масках и без – явно были недовольны этими отлучками.

– Михаил, мы ж уговорились! – рассерженно шипела Софи.

Туманов никак не мог понять, на что она сердится. Все проходило именно так, как и было задумано. Гости, по виду и слышимым репликам, пребывали в изумлении и удовольствии. Вскорости должен был состояться аукцион…

– Софья, да мне с ними быть интересу нет, – гудел Туманов. – Я ж сто раз эти разговоры слыхал, до последней буквицы знаю. Мне с тобой сподручнее. Ты каждый раз чего-то новенькое скажешь. Да и снаружи не похожа на них…

– Да уж, непохожа! – с непонятной для Туманова язвительностью отвечала Софи. – Михаил, отчего вы не танцуете? – неожиданно спросила она.

– Да я эти танцы не очень-то умею… Да и охоты здесь нет…

Ответ, как и зачастую у Туманова, остался полупонятым Софи. Не танцует этих танцев? Здесь? Значит, где-то и какие-то он танцует? Какие ж и где?

Рыцаря в сверкающих доспехах Софи, вместе с остальными, отметила с самого начала и, как и Иосиф, задавалась вопросом, случайно ли совпадение или о теме бала ему кто-то заранее донес.

Аукциона она ожидала с нарастающим раздражением.

Мало того, что, по категорическому настоянию Туманова аукцион должен был проводить Нелетяга (а его саркастическая, ёрническая манера наверняка будет шокировать всех без исключения знатных гостей, за исключением, быть может, нескольких, знающих его по другой линии знакомств), так еще и «гвоздь программы» – рубиновое ожерелье, вызывало у Софи самые противоречивые, но отнюдь не радужные чувства.

То есть само тяжелое и старинное ожерелье, как ювелирное изделие прошлого века, было, безусловно, прекрасно и почти безупречно. Но вот воспоминания, которые оно оживляло в памяти Софи…

На своем первом балу девушки из общества дебютируют в белом. Такова непререкаемая традиция. Допустимые приличиями украшения для дебютанток – ниточка жемчуга на шее, белый веночек или голубая ленточка в волосах. Но у Софи всегда была слишком белая кожа, да и остальное… Слишком темно-серые глаза, слишком яркие, почти вишневые губы, слишком темно-русые волосы. В общем, в белом она отчетливо напоминала себе не то свежеутопшую русалку, не то – восставшего из гроба вампира.

Наталья Андреевна не хотела ничего и слышать о нарушении традиций и приличий.

– Что ж поделать? – вздохнула она в ответ на сетования Софи. – Мраморная кожа – это у тебя в меня. Но я тоже дебютировала в белом…

Софи, рыдая, кинулась к отцу. Павел Петрович сразу же понял проблемы старшей дочки и проникся ими. Под его руководством (и втайне от Натальи Андреевны) было изготовлено удивительное платье из темно-розового атласа, отделанное мехом норки и алой тесьмой. Белая кожа Софи в нем просто светилась. Павел Петрович, присутствовавший на последней примерке, сиял гордостью, а мастерицы что-то восхищенно лопотали на ломаном французском. Софи в зеркале не узнавала себя. В шестнадцать лет она, конечно, нисколько не сомневалась в том, что хороша, но и подумать не могла, что – настолько… Перед самым балом отец принес откуда-то продолговатый кожаный футляр, открыл его и сам застегнул на шее Софи замочек старинного рубинового ожерелья, принадлежащего еще бабушке Павла Петровича, и приладил к ушам дочери сережки, похожие на капли окаменевшей крови.

– Ты – моя старшая дочь, кшуля, и оно, несомненно, будет твоим приданым… А пока – поноси его немного. Смотри, как оно подходит к этому платью…

– Спасибо, папочка… – шептала Софи, благоговейно, кончиками пальцев поглаживая прохладное, еще не нагревшееся от тепла ее тела ожерелье.

Успех Софи превзошел все ожидания. Обморок Натальи Андреевны, случившийся после того, как она увидела старшую дочь, входящую в залу вместе с отцом, привлек к семейству Домогатских внимание тех, кто не интересуется дебютантками. Интересующиеся не сводили с Софи загоревшихся взглядов. Взгляды ласкали и щекотились… Боже, как давно все это было!

После смерти Павла Петровича и побега Софи ожерелье и сережки достались в приданое Аннет. Разумеется, ведь она не роняла честь семьи… Жалко, носить их ей было абсолютно некуда. Интересно, надевала ли она их хоть раз? Ведь Аннет-то непременно дебютировала в белом, да и к подвенечному платью невесты рубины тоже не очень подходят… Был ли еще случай?

Но вот наконец и на самой Софи скромненькое платьице… белое с голубым… нитка жемчуга, одолженная все у той же Аннет… Сестрица может торжествовать… Софи привычно напрягла скулы и заскрипела зубами, чтобы не разреветься. Слезы – это роскошь, которую могут позволить себе те, чьи утешители известны и расположены неподалеку. Сама Софи не плакала уже много лет. И сегодня не будет. Подумаешь, побрякушки!

Софи обвела глазами толпу разряженных гостей, собравшуюся возле сцены. Что-то в увиденном ее удивило. Аукцион начался недавно, и первые два лота – пейзажи кисти каких-то неизвестных Софи мастеров были уже проданы. Иосиф, как она и ожидала, кривлялся и изгалялся вовсю. Туманов стоял в стороне, прислонив к колонне меч и скрестив на груди руки. Для аукциона он пожертвовал серебряный кубок, а теперь – откровенно скучал. Поймав взгляд Софи, он подмигнул ей. Софи, окончательно взяв себя в руки, подмигнула в ответ, и тут же поняла, что именно удивило ее в общей картине. Среди собравшихся возле сцены и сидящих в креслах гостей не было рыцаря в сверкающих доспехах.

В курительной комнате меж тем тот самый рыцарь наедине объяснялся со своим камердинером, продувная рожа которого напоминала маску слуги из средневековой комедии.

– Митрошка! Сто рублей подарю, если сейчас как следует меня одолжишь! Клянусь! – быстро говорил рыцарь.

– Дак обманите ж, барин! – подмигнул слуга. – Щас-то божитесь, а после, как надобность минет…

– Не обману, Митрошка! Да ты не тяни! Давай, мчись! Найди лихача, да не скупись, не экономь гроши. Все возмещу! Все понял ли, чего мне надо?

Рыцарь давно уж снял шлем и теперь часто встряхивал не по моде длинными волосами, проветривая изрядно пропотевшую голову.

– Да вроде все! – Митрошка, скривившись, почесал щеку. – Да только сумею ли разобрать? И поверят ли мне? Не сочтут ли вором, не сдадут ли сразу в участок? Тогда и не выйдет ничего… Вы б, барин, цыдульку, что ль, какую черкнули…