Аббатство кошмаров. Усадьба Грилла - Томас Лав Пикок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
VIII. Мистер Вальтер Скотт, по-видимому, является исключением. Он долгое время восседал на поэтическом троне, прежде чем был свергнут с него лордом Байроном, однако с тех пор он еще более прославился, теперь уже как романист, и со времени выхода в свет «Песни последнего менестреля» продолжает оставаться самым популярным писателем своего времени. Более того, возможно, до него не было еще писателя, который бы пользовался при жизни такой славой. Он обладает редким даром угождать всем слоям и классам общества, от пэра до крестьянина, самым разнородным и разнозначным умам — от философа до продавца галантерейной лавки, разодетого в пух и прах. С появлением «Роб Роя», как и раньше с появлением «Мармиона», философ откладывает своего Платона, государственный муж оставляет свои расчеты, юная дева бросает арфу, критик с улыбкой подрезает фитиль у лампы, лодырь благодарит господа за удачу, а утомленный труженик борется со сном, чтобы в который раз перечесть волшебные строки. Но не будем предвосхищать события.
IX. Периодические издания являются немаловажной особенностью этой недолговечной литературы. Всякий, кто возьмется сравнить нынешние обозрения и журналы с обозрениями и журналами тридцатилетней давности, вне всякого сомнения обнаружит, что современные издания отличаются от старых как гораздо более высоким общим уровнем, так и участием в них большего числа ярких дарований; вместе с тем несомненно и то, что современные периодические издания отличаются гораздо меньшей литературной честностью, гораздо большей ограниченностью и избирательностью, значительно большим засильем в них мелких литературных группировок и фракций, значительно меньшим количеством публикаций классического характера и практически полным отсутствием философии. Создается ощущение, что обзор знаний расширился, однако, расширившись, обзор этот утратил глубину. Стало больше умных слов, больше наукообразия, стало больше тех знаний, которые рассчитаны на потребу общества, на то, чтобы оставить по себе в литературе неизгладимый след; при этом стало меньше, гораздо меньше того серьезного и трудоемкого исследования, которое ведется в тиши кабинета и во имя прочных и нерушимых основ истории и философии не стремится подстроиться под мимолетные, наносные, общепринятые воззрения.
X. Два ведущих периодических издания нашего времени — «Эдинбургское» и «Ежеквартальное» обозрения[590] — суть органы и глашатаи двух крупнейших политических партий, вигов и тори; их обширные тиражи обусловлены не столько заметным преимуществом в знаниях либо в дарованиях над своими менее влиятельными конкурентами, сколько любопытством читателя, который жаждет узнать или угадать из этих полуофициальных органов, что замышляют две вышеупомянутые партии.
XI. «Ежеквартальное обозрение» и газета «Курьер»[591] — издания, которые исповедуют те же принципы и пользуются услугами примерно таких же сотрудников. Эти издания зарекомендовали себя испытанными воинами во славу коррупции. «Британский критик», «Джентлменз мэгэзин»[592] и <...> — еще новобранцы по этой части, зато «Антиякобинское обозрение»[593] и «Нью таймс» готовы биться на смерть ради подлога и коррупции.
XII. Сельские сквайры, по-видимому, привыкли относиться к обозрениям как к объединенному усилию группы людей, якобы собирающихся за огромным столом, покрытым зеленым сукном с разложенной на нем свежей литературной продукцией, которой им предстоит вынести свой бесстрастный вердикт; когда же наконец достоинства каждого из вновь поступивших произведении всесторонне рассмотрены и взвешены, со своего места подымается какой-нибудь убеленный сединами и умудренный опытом литературный оракул, дабы подытожить и огласить миру компетентное мнение совета. Так одинокий знахарь предстает в обличье консилиума. Так одинокий театрал становится глашатаем любителей драмы. Так один избиратель выражает единодушное мнение многих. В этом, собственно, и выражается всепроникающее шарлатанство. Суть его во множественности. Таинственное «мы» невидимого убийцы превращает его отравленный кинжал в лес обнаженных за правое дело мечей. На самом же деле все обстоит совершенно иначе. Из десяти или двенадцати статей, которые составляют номер «Эдинбургского обозрения», одна состряпана на месте, другая пришла из Абердина, третья — из Излингтона, четвертая из Херефордшира, пятая с берегов Девона, шестая из прекрасного Данди и так далее и так далее, при этом ни один из сотрудников не связан ни с кем, кроме издателя. Единственное, что всех их объединяет между собой, это непоколебимая вера в магический круг, очерченный фракционной и национальной принадлежностью, в пределах которого царят тупость и невежество, а за его пределами влачат жалкое существование равно гонимые и презренные гений и знание.
XIII. Примерно так же обстоит дело с «Ежеквартальным обозрением», с той лишь разницей, что его сотрудники теснее связаны между собой, поскольку все они в большей или меньшей степени являются наймитами правительства либо ушедшими на покой джентльменами, которые жмутся поближе к центру, осязаемым воплощением которого является их казначей, мистер Гиффорд.
XIV. Ежемесячные издания столь многочисленны, что даже самый неутомимый читатель низкопробной литературы не смог бы за месяц охватить все ее содержимое; подобное обстоятельство несомненно приходится по душе весьма распространенному типу людей, для которых чтение обозрений и журналов составляет единственное дело их жизни.
XV. Каждое из этих изданий апеллирует к своему, весьма узкому и избранному кругу лиц, и бывает любопытно проследить, как встречающиеся в любом из номеров полдюжины модных имен пользуются невиданным успехом в одном ограниченном кругу людей, оставаясь совершенно неизвестными за его пределами. Говорят, что слава напоминает круги на воде, которые, расходясь и увеличиваясь в диаметре, становятся раз от разу все менее и менее заметными; что же касается славы жалких кумиров маленьких литературных группировок, то ее можно сравнить с одновременным попаданием в воду одинаковых камешков, каждый из которых образует серию собственных крошечных кругов, накладывающихся на круги своих собратьев; бывает, правда, что в эту тихую заводь мимолетных любимцев моды Скотт или Байрон запускают огромный булыжник, который своим тяжким всплеском поглощает все круги разом, — но вот водоворот стихает, вновь намечаются расходящиеся круги, и камешки радостно танцуют, покачиваясь на ряби своей самозваной славы.
XVI. Каждое из таких мелких дарований располагает собственным узким кругом приверженцев, которые, читая лишь то, что выражает взгляды их партии или группировки, впериваются в эти интеллектуальные телескопы, полагая, что им открывается вид на всю эпоху, между тем как в поле их зрения оказывается лишь мельчайшая ее часть. В подобном положении оказываются разобщенные читатели отдельных журналов; жители больших городов, завсегдатаи читален, которые поглощают их en masse[594] <...>.
XVII. В такого рода изданиях взаимная лесть, которая выражается в сочетаниях типа «Весьма эрудированные корреспонденты», с одной
