Варяги и Русь - Александр Лавров

Зыбата в это время успел протолкаться к самому крыльцу и, видя, что отец уходит вместе с другими, крикнул:

— Батюшка!

Прастен обернулся на оклик и, увидав юношу, застыл на месте.

— Зыбата! Сын! Ты! — восклицал он, не веря своим глазам.

— Я, батюшка, я, родимый, видишь, вернулся…

Юноша взбежал на крыльцо и кинулся к отцу.

Как ни суров был старый Святославов воевода, но он почувствовал, что все его сердце так и всколыхнулось от радости при виде сына, которого он уже считал погибшим…

— Где же ты пропадал? — спросил он.

— В лесу на той стороне заблудился.

— И выбрался?

— Видишь… Скорее бы выбрался, да недуг злой меня с ног свалил, все это время, почитай, валялся.

— Кто же тебя выпользовал?

— А там, батюшка, старик один, христианин. Так вот он.

— Прастен, — позвал появившийся в дверях дружинник, — тебя князь к себе кличет…

Отцу не хотелось уходить от сына, но тем не менее он поспешил на зов.

— Иди, Зыбата, домой, — сказал он, — вот матери радости будет.

— Я уже был там, оттуда и сюда прибежал!

— Иди, как освобожусь, приду!

Прастен поспешил к князю. «О каком старике христианине говорил сын? — думал он. — Нужно его расспросить толком…»

На другой день, когда Зыбата еще спал крепким сном, отец разбудил его.

— Вставай-ка, поговорим, — сказал он.

— Прости, батюшка, — весело встряхнул головой Зыбата, проснувшись, — я сейчас, вот сбегаю на Днепр, искупаюсь.

— Пойду и я с тобой…

— О каком старике христианине, — спросил Прастен, — ты говорил мне вчера?

— О том, который приютил меня в лесу… Ах, отец, — вдруг вырвался вздох из груди Зыбаты, — если бы ты знать только мог…

— Что знать? — спросил Прастен.

Зыбата со всеми подробностями передал все, что с ним приключилось.

— Старик-то знает тебя! — закончил он свой рассказ.

— Знает? — удивился Прастен.

— Когда я уходил, он назвал твое имя, а я никогда не говорил ему, как тебя зовут.

В ответ на это Прастен молча покачивал своей начинающей седеть головой.

— Все, что ты говорил мне, сын мой, — начал он, — не очень для меня удивительно. Я знаю христиан, и между ними у меня есть добрые друзья. Христиане далеко не плохие люди, но что бы они ни говорили нам про своего Бога, как он ни хорош, он нам чужой, да и к тому же он нам совсем непонятен. Как можно верить в то, что мы не видим?

— Но как можно и отвергать то, что мы не знаем? — горячо возразил Зыбата. — Если мы чего-нибудь не знаем, то и нельзя сказать, что этого нет.

— Вот и я хотел то же самое сказать, что и ты говоришь сейчас, сын мой, — наставительно сказал Прастен. — Пусть невидимый Бог христиан есть, но пусть христиане и веруют в него, а мы будем чтить Перуна. Ему поклонялись наши отцы и деды, мы привыкли к нему и не нам отвергать его. Если Бог христиан действительно столь могуществен, так он сам победит и изничтожит нашего Перуна и тогда мы все, видя его победу, поклонимся ему и принесем ему жертвы, а пока теперь останемся при наших прежних богах, ибо нехорошо оставлять то, что всегда было с нами, и менять на то, что нам совершенно неведомо.

Прастен помолчал, взглянул на задумчиво смотревшего на Днепр Зыбату и продолжал.

— Вот и князь наш Святослав Игоревич даже и не думает менять своей веры, а уж он ли не знает всего, что касается христианского Бога. Он не раз беседовал о нем с византийскими мудрецами и никогда не находил нужным следовать их увещеваниям.

— Но мудрая княгиня Ольга, — сказал Зыбата, — была христианка.

— Пусть так. Это было ее дело. Никто, ни сын ее, ни воеводы, ни народ не мешал ей веровать в этого Бога, да и князь с воеводами никому не мешает поклоняться ему. Мало ли христиан среди дружинников князя? Все они храбры и верны, и преданы князю Святославу, но, не скрою от тебя, что Бог христиан это Бог женщин, стариков и рабов.

— Почему так?

— Бог христиан требует прощения врагам, какой-то особенной любви к ним, требует, чтобы обиженные не мстили за обиды. А подумай-ка ты сам — разве это возможно! Как не отомстить врагу? Он перестанет тоща бояться тебя и уважать. Враг, не получивший отмщения, будет думать, что ты слаб, и гордостью исполнится сердце его, и придет он, и будет хозяином в доме твоем и господином твоим.

— Андрей мне говорил другое, — сказал Зыбата.

— Что же он говорил тебе, сын?

— То, что самая тяжелая месть, когда добром отплачивают за причиненное зло.

— Все христиане так говорят. Но мало ли, что и еще они говорят! Разве можно верить всем их словам?

— Можно, отец!

Прастен строго взглянул на сына.

— Все это одни только христианские бредни, — проговорил он.

— Нет, отец, нет, — горячо, пылко заговорил Зыбата, — ты бы не стал так думать, если бы послушал этого старого христианина Андрея. Он говорит…

— Погоди, ты вот опять вспомнил об этом старике.

— И всегда буду вспоминать о нем, отец!

Прастен поморщился.

— Ну как хочешь, — перебил он сына, — я хочу увидать его. Ты говоришь, что он выпользовал тебя от недуга.

— Он спас меня от смерти. Без его помощи я погиб бы в лесу и ты никогда не увидел бы меня.

— Я и хочу поблагодарить его за тебя.

— Ты, отец!

— Да, чему ты удивился?

— Как же ты это сделаешь? Андрей не выйдет из лесу.

— Я пойду к нему сам, а ты проводишь меня; найдешь ты дорогу?

— Найду, отец, найду! Я заметил ее, когда возвращался из лесу.

— Тоща мы сегодня же пойдем к твоему старику. Я сейчас побываю у князя, отпрошусь у него, и мы пойдем.

Отец и сын замолчали. Каждый из них отдался своим мыслям. Юноша думал о том, что он скоро увидит доброго старика, которого он успел полюбить всей душой, но еще более его радовало то, что он приведет к нему своего отца.

Прастен тоже погрузился в воспоминания. Припомнились старому воину его молодые годы — далекие годы.

Сколько прошло времени, сколько воды утекло в Днепре, сколько пережито было!

Прастен тоща был простым дружинником. В то время пришельцы-варяги были главными людьми при князьях, и только с Ольги пошло, что славяне начали не только выдвигаться, но и занимать положение при княжеском дворе. Прастен же был честолюбив. Он решил, что добьется того, что княгиня Ольга призовет его и поставит во главе самостоятельного отряда. Был он и деятелен, и сметлив, и умен, но, чтобы выдвинуться, ему постоянно кто-нибудь да мешал. И ожесточилось сердце Прастена, и озлобился он. Он стал ненавидеть людей, а более всех ненавидел варяга Стемида.

Этот варяг отличался благородством характера, правдивостью, но для Прастена он был особенно ненавистен тем, что он более всех мешал ему выбиться из положения рядового дружинника. Не любил Стемид Прастена, не любил более всего за то, что тот хотел выдвинуться не личной храбростью, не заслугами, а именно другим путем. И часто Стемид укорял этим Прастена, возбуждая еще большую его ненависть.

Когда древляне убили Игоря, Стемид был с несчастным князем. Он успел спастись и явился в Киев. Здесь он, рассказывая об ужасной смерти князя, нисколько не скрывал того, что во всем случившемся более, чем кто-либо, виноват сам Игорь. Он говорил, что корыстолюбие заставило его пойти собирать раз уже полученную дань. Словом, Стемид во всем винил князя Игоря и оправдывал древлян. Прастен задумал воспользоваться этим, чтобы погубить ненавистного ему человека. Он явился к воеводе Свенельду, воспитателю Святослава, и наговорил ему о Стемиде много такого, что тот, пожалуй, никогда и в мыслях не держал. Прастен обвинил Стемида в том, что тот завел Игоря к древлянам и помогал им в убийстве князя. Свенельд потребовал Стемида, и тот не только оправдался, но еще уличил Прастена во лжи. Это еще более озлобило дружинника, и Прастен поклялся в ужасной мести своему врагу. Скоро представился и случай. Ольга, Святослав, Свенельд, Асмуд ушли из Киева с дружинами в древлянскую землю.

А дружина, где были вместе Стемид и Прастен, осталась на Днепре, чтобы оберегать Киев от нападений печенегов. Прастен воспользовался отсутствием воевод и, подговорив десятка два дружинников из числа своих товарищей, ночью ворвался в дом Стемида. Варяг был связан, и на глазах несчастного отца торжествующий Прастен убил его малолетнего сына. Было бы все кончено и для Стемида, но товарищи Прастена не допустили этого. Они не решились пролить кровь варяга, но понимая, что, если после совершенного злодейства Стемид останется между ними, несдобровать и им всем. Как раз случилось так, что около Киева появились печенеги, и негодяи продали им своего пленника. Потом, когда вернулись княгиня и воеводы, все случившееся было свалено на печенегов, и так как такие происшествия вовсе не были редки в то время, то особенного внимания на исчезновение Стемида не было обращено. Прастен занял его место в дружине…