Варяги и Русь - Александр Лавров

Лес был полон таинственных звуков. Каждый порыв набегавшего ветерка вызывал шум ветвей. Звуки были так разнообразны, что, казалось, будто лес ожил в эти мгновения и каждое деревцо в нем заговорило друг с другом. Иногда вдруг начинали хрустеть сухие сучья — верно, какой-либо обитатель леса пробирался в свое логово. Каждый звук вызывал невольную дрожь в суеверном Зыбате. Костер давно уже потух. По временам Зыбате казалось, что он слышит совсем близко от себя чей-то отвратительный хохот.

Но вот наконец тьма начала мало-помалу сменяться белесоватою мглой. Юноша вздохнул с облегчением. Наконец белесая мгла сменилась неясным светом. Лес разом оживился. Вместо прежних звуков вдруг защебетали сотни еще невидимых птиц. Откуда-то пробился первый робкий солнечный луч. Поляна вдруг вся озарилась его чистым светом. Зыбата вскочил на ноги и огляделся вокруг. Все вокруг него было в том же положении, в каком его застала наступившая ночь. Неподвижно лежал тур, неподалеку валялся труп коня. Юноша скользнул по трупам равнодушным взором: теперь ему было не до них. Нужно было во что бы то ни стало найти тропу, по которой он забрался сюда, и тогда, следуя только по ней, легко можно было выбраться из леса. Зыбата помнил, что до поляны он добрался, не делая никаких поворотов, стало быть, если только найти тропу, выход был совсем легким. Но увы! Напрасно юноша обошел несколько раз всю поляну, раздвигая ветви — тропа, казалось, исчезла. Вдруг в одном месте, раздвинув ветви, он увидал тропу. Не обращая внимания на то, что она была чуть заметна и узка, он, захватив с собою оружие, кинулся по ней, надеясь на то, что куда-нибудь она его да выведет.

Юноша шел по тропе, иногда останавливаясь и начиная прислушиваться, не журчит ли где ручеек. Солнце между тем поднялось уже высоко. Ветви защищали Зыбату от палящих лучей, но все-таки становилось жарко. К тому же юноше приходилось теперь нести на себе все свое, оружие. Наконец после нескольких часов пути почувствовалась усталость. Ноги отяжелели, плечи ломило. Жажда начала мучить невыносимо. Он остановился и присел. Стало немного легче. Усталые члены как будто почувствовали облегчение, только жажда мучила по-прежнему.

Наконец он встал и побрел дальше. Тропка вдруг прекратилась: и Зыбата уперся прямо в лесную чащу. Ходу дальше не было, приходилось пробираться сквозь густой кустарник. Юноша давно уже бросил копье и рогатину, отягощавшие его, и теперь у него были только топор да нож. Собирая последние силы, он начал прорубаться в этой чаще; кустарники и молодые деревья падали под его ударами, но все это было напрасным трудом: Зыбата только все дальше и дальше уходил в глубь чащи. Кончилось все это тем, что юноша окончательно потерял направление и сам уже не знал, куда он идет.

Вдруг ему показалось, что впереди блеснул просвет. Это придало ему новые силы. Еще живее заработал топор, и он наконец выбрался на открытое место.

Однако его радость сейчас же сменилась отчаянием. Все труды его пропали даром. Столько усилий было затрачено, а между тем, покружив по лесу, он вышел на ту же самую поляну, на которой он провел эту тревожную ночь.

Все на ней было по-прежнему. Неподвижные, были трупы тура и коня. Только воронье слетелось и начало свою трапезу. За вороньем могли явиться сюда и волки.

— О Перун, — воскликнул он, — ты все можешь, помоги же мне выбраться отсюда! Я не поскуплюсь на жертвы и хорошо заплачу тебе за свое спасение; ты останешься доволен. Спаси только меня, я отдам тебе лучшего быка и коня из стада и табунов моего отца. Ты видишь, я не скуплюсь, помоги только, и я щедро отблагодарю тебя!

Произнося это обещание, Зыбата ожидал, что сейчас перед ним откроется выход на тропу, по которой он явился сюда, но лес по-прежнему был безмолвен, только вспугнутое воронье кружилось над поляной.

Зыбата подождал еще немного. Перун и не думал приходить к нему на помощь. Юноша чувствовал, что начинает сердиться.

— Тебе мало, ненасытный, того, что я обещал, — с гневом воскликнул он, — ты хочешь больше? Так хорошо же! Я дам тебе всего вдвое и прибавлю еще. Отец мой Прастен богат и ничего не пожалеет, чтобы вызволить меня из леса.

Но и это обещание оказалось бесполезным.

— Или ты не веришь мне, Перун, — закричал, раздражаясь все более и более, Зыбата, — берегись тогда! Мой отец пользуется большим почетом, да и сам я известен князю Святославу. Я иду с добром к тебе, а ты ничего не хочешь сделать для меня. Берегись! Если мне только удастся выбраться отсюда, я сумею жестоко наказать тебя. Горе тебе тогда!

Но и угрозы так же мало действовали, как и обещания. Перун был глух к мольбам Зыбаты. Вдруг его озарила совершенно внезапная мысль: «Уж не обратиться, ли к Богу христиан?»

В первое мгновение эта мысль показалась юноше совсем нелепой… «Какое дело христианскому Богу до нас, поклонников Перуна? У Него есть свои, им Он благоволит и помогает, а для нас у христианского Бога не может быть милости…» Но в то же время словно какой-то тайный голос шептал ему: «А ты все-таки попробуй… Разве не слыхал ты, как велико милосердие христианского Бога? Он милостив ко всем, кто обращается к нему в беде. Но что же мне пообещать ему? — размышлял юноша. — Перуну я могу обещать обильные жертвы, но Бог христиан не нуждается в них».

Зыбата был в затруднении.

— Знаю, знаю, что обещать мне христианскому Богу! — радостно воскликнул он, и, упав на колени, он поднял к небу сложив ладони, руки: так, он видел, молились христиане в Киеве своему Богу.

Несколько минут он смотрел на небо и наконец заговорил:

— Ты, Боже, Которого я не знаю, но о Котором столько слышал, помоги мне! Все, кто верует в Тебя, говорят, что Ты добрый и помогаешь всем, кто находится в беде. Помоги же Ты, неведомый Боже, и мне! Ты знаешь, я заблудился в лесу и не могу выйти. Ты знаешь, что я умираю от жажды и не могу найти воды, чтобы утолить ее. Укажи мне путь из этого леса, дай мне воды, и я прославлю Тебя! Только не обещаю я Тебе того, что стану христианином. Мой князь Святослав кланяется Перуну, а мне не идти против князя, но я всегда буду помнить Тебя и, в память о Твоей милости ко мне, постараюсь всегда быть добрым… Помоги же мне, Неведомый… Укажи мне путь, дай мне воды…

Треск сучьев заставил юношу вскочить на ноги. В то же мгновение на поляну выскочил молодой тур. Он остановился, но, увидав человека, быстро повернул назад и, наклонив голову, опять скрылся в лесной чаще. Хотя тур появился на поляне всего только на мгновение, но и этого было вполне достаточно, чтобы заметить то место, куда он скрылся…

Зыбата бросился по следам тура и, раздвинув ветви, радостно вскрикнул. Пред ним открылась широкая просека.

Теперь он нисколько не сомневался в своем спасении. Он поспешил оставить поляну и смело пошел по просеке.

Нервное напряжение заставило его позабыть мучившую его уже столько времени жажду, но когда Зыбата стал мало-помалу успокаиваться, истома вернулась снова, и жажда стала мучить его еще сильнее.

Наконец ноги юноши стали подкашиваться. Невыносимая усталость овладела им. Зыбата чувствовал, что дальше он идти не может и в бессилии опустился на мягкую траву.

День уже близился к концу. Солнце склонялось к западу; кое-где легли предвечерние тени. Зыбата содрогнулся невольно при мысли, что ему и эту ночь придется провести в лесу. Одиночество казалось ему теперь невыносимым. Он начал громко кричать, не надеясь, что его кто-либо услышит, а просто для того, чтобы подбодрить себя. Причудливое эхо передавало его крики, и Зыбате казалось, что он не один в этом страшном лесу. «Неужели мне придется погибнуть здесь? — думал юноша. — Или Бог христиан, указавший мне этот путь, покинул меня и желает меня погубить, как и наш Перун?.. Быть этого не может. Бог христиан добр и милостив… Хочу любить Его, хочу узнать Его».

III

Сколько времени прошло, Зыбата не знал. Он то впадал в забытье, то начинал, открыв глаза, изумленно оглядываться по сторонам, не узнавая места, где он находится. Голова его горела, губы запеклись, во рту и в горле было сухо его начало лихорадить. Воображение рисовало ему всевозможные картины. То ему казалось, что он сидит с друзьями в просторной горнице дома своего отца и пьет вкусный мед, приготовленный его матерью, то вдруг Зыбате чудилось, будто он лежит у чистого ключа и, жадно приникнув к нему воспаленными губами, пьет студеную воду, пьет — и напиться не может… Но сознание возвращалось к нему, и Зыбата опять видел пред собою ужасную действительность.

Вдруг где-то далеко раздался громовой раскат. Зыбата сразу ожил. Он спасен! И снова душа юноши наполнилась благодарностью к доброму Богу, который посылал эту грозу.

Гром ударил ближе, небо потемнело, совсем низко над лесом понеслись, как клубы густого дыма, темные грозовые тучи, упало несколько крупных дождевых капель. Сердце Зыбаты забилось надеждой и радостью.