Варяги и Русь - Александр Лавров

Часть восьмая

Перед рассветом

I

Князь Святослав Игоревич возвращался из похода. Он был не из удачных. Княжеская дружина сильно поредела. Много воинов полегло на берегах Дуная, но ни князь Святослав, ни его соратники над этим не печалились. Как-никак, а все-таки они из всех боев вышли победителями и возвращались на родимый свой Днепр по доброй воле.

Был уже близок и желанный отдых. Дружина киевского князя, пройдя морем из Дунайских гирл в устье Днепра, теперь поднималась вверх по течению реки.

Струги двигались медленно: трудно было грести против сильного течения. Близость Киева заставляла гребцов забывать усталость; они взмахивали веслами, не обращая внимания на пот, градом катившийся по их щекам. Испарина вымочила их рубахи, жар томил, но никто из гребцов даже и не думал оставить весла.

Святослав сам был для всех примером неутомимой выносливости. Он шел на передовом струге и правил его кормовым веслом. Князь сидел на кормовом возвышении, ни на мгновение не выпуская из рук тяжелого «правила», которым он так искусно управлял. Суденышко скользило по волнам, не уклоняясь от прямой, будто заранее проведенной по Днепру, линии.

Как и все обитатели Крайнего Севера, Святослав был русоволос. Густые, нависшие над запавшими глазами брови были седы, длинные усы, словно змеи спускавшиеся на грудь князя, также были тронуты сединой; клок волос, единственно остававшийся на выбритой голове, выцвел под лучами солнца.

Ближе всех к Святославу, на корме, полулежал, опираясь на подогнутую руку, совсем молодой воин. В чертах его красивого лица было отдаленное сходство с чертами лица Святослава. Голубые глаза его смотрели ласково и весело; иногда на губах красавца вдруг появлялась веселая улыбка, делавшая его еще более привлекательным, еще более милым. В чертах этого юноши уже проглядывала почти чистая славянская кровь, только немного сдобренная кровью холодного сурового Севера.

Это был младший из сыновей Святослава — Владимир, любимый воспитанник матери своего отца, княгини Ольги.

Мало обращал суровый отец внимания на этого своего сына. Он как будто не замечал Владимира, пока тот был ребенком. В то время, как старших своих сыновей он, лишь только поднялись они на ноги, стал приучать к трудностям походной жизни, учил проводить дни на коне, брал с собой на охоту, Владимир словно ускользал от его внимания. Когда Святослав бывал у матери в тереме, напрасно старалась княгиня Ольга показать своему сыну любимого внука. Святослав холодно смотрел на мальчика и равнодушно отворачивался от него.

Такая холодность беспокоила престарелую княгиню. Как-никак, а Владимир вместе с другими братьями все-таки являлся наследником. Ольге страстно хотелось, чтобы именно ее любимец, а не другие сыновья Святослава, стал великим князем киевским, но при всей своей мудрости и изворотливости княгиня не знала, как это сделать, и заботилась пока только о том, чтобы Святослав не обошел Владимира при наделении своих наследников уделами.

«Забудет он его, видит редко, — сокрушалась Ольга за своего любимца. — А он из всех внуков лучший!»

Ольга в то время уже была в преклонном возрасте. Вся нежность, на которую она была способна, обратилась теперь на внука. Ольга видела в нем обиженного, и своей нежностью стремилась возместить то, в чем отказывал ему отец.

Но вдруг все изменилось. Святослав, посетив как-то престарелую мать, заметил сына.

Владимир в то время был уже юношей. Высокий, статный, красивый, он произвел впечатление на отца. Святослав был мечтателем; это была богато одаренная натура, жаждавшая сильных ощущений.

— Вырос, поднялся, — говорил Святослав, — за дело пора!

Ольга ясно увидела, что во взоре сына отражается не обычная холодная суровость, а теплая, нежная ласка.

— На твоих глазах поднимался малый, — произнесла она.

— Спасибо тебе мать, такого молодца ты мне вырастила! Только он, быть может, молодец-то только с виду.

Лицо присутствовавшего при этом разговоре Владимира вдруг так и запылало ярким румянцем. Лоб нахмурился, глаза сверкнули недобрыми огоньками.

— Прежде испытай, батюшка, — твердо произнес он, — а потом уже и охаивай, а себя в обиду я никому не дам.

Святослав засмеялся.

— Ого, какой… волченок! — сказал он.

— Твой он сын, твой, — вступилась за любимца Ольга, — твоя кровь!

— Знаю! Только рос-то он меж женщин, этого боюсь.

— Сам виноват!

— Теперь поздно говорить, кто прав, кто виноват, — нахмурился князь, — а попытать попытаю, каков он…

С этими словами отец махнул рукой, подавая сыну знак, чтобы он оставил его наедине с матерью.

Владимир поклонился отцу и ушел. Святослав и Ольга остались одни.

Святослав, оставшись наедине с матерью, некоторое время молчал, не решаясь начать разговор.

— Вырос сын Малуши, — наконец вымолвил он. — Спасибо тебе, мать, это ты подняла мне его.

Святослав заметил, какое впечатление произвели его слова, продолжал:

— Боюсь только, не обратился ли он и сам в женщину, живя между женщинами.

— Посмотри прежде, а потом и говори, — воскликнула она, — сказано ведь тебе…

— Я так и сделаю, мать, так и сделаю!

Святослав засмеялся. Ольга посмотрела на него. Она поняла, что сын уже принял решение относительно ее любимого внука.

— Что ты задумал? — воскликнула она.

— Посмотрю, каков сын Малуши, — отвечал Святослав, — Ярополком я доволен, Олегом тоже. Молодец! Я ему отдам древлян, — Святослав беззвучно засмеялся, — а о Владимире у меня свои думы… Посмотрю, каков он, да и пусть принимается за дело… Я, мать, может быть, отдам ему Новгород, если только он окажется достойным.

— Новгород? Владимиру! — воскликнула Ольга.

— Отчего же ему не сесть в Новгороде?

— Святослав, он так юн еще!

— Я дам ему Добрыню в пособники.

— Новгород и вся Ильменская земля полна язычников.

— Я забыл, мать, что ты уже христианка.

— Да, я христианка, и молю Господа моего, чтобы он и тебя просветил, чтобы и ты стал христианином. Святослав, крестись, умоляю тебя!

Князь покачал головой и сказал:

— Нет, мать, не будет этого, быть не может!

— Отчего?

— Поздно, мать… Потом же я задумал одно дело.

— Скажи какое, сын?

— Мне Киев давно уже скучен, я не хочу оставаться в нем. Простору здесь мало, воли мне мало.

— Что же ты думаешь?

— Уйду с Днепра!

— Куда?

— На Дунай! Там простор, приволье.

Ольга покачала своей седой головой.

— Дай мне умереть сперва, — сказала она.

— Нет, мать, ты должна жить. Ты будешь править Русью за меня. Ярополк, Олег, Владимир будут твоими помощниками; остальным сыновьям тоже дам земли, воды и народу, и все они будут у меня править Русью, а ты станешь над ними. Вот что, мать, собирай Владимира. С виду он красная девица, посмотрю, какой он будет в бою. Прощай, мать.

Ольга знала, что удерживать сына бесполезно.

— Ты пойдешь на Дунай с Владимиром? — спросила она. — Не рано ли ему?

— Нет, я спущусь по Днепру. Есть у меня на низовьях дело. Мне бы поглядеть только, каков Владимир, а там, если не надумаю взять с собой, сделаю так, как говорил тебе. Прощай же.

Дня через два струги с дружинами князя уже плыли вниз по Днепру. Владимир был с отцом. Бабушка нежно простилась с ним. Юноша до слез был тронут той лаской, той нежностью, с которыми старая княгиня проводила его до струга, но лишь только он очутился в кругу воинов, новые впечатления овладели им.

Поход был не из трудных. Восстало одно из племен, живших в низовьях Днепра, и если князь Святослав пошел на непокорных сам, то лишь для того, чтобы посмотреть, каков будет в схватках его сын, которого он так долго не замечал.

И юный Владимир доказал себя воином, не уступающим в доблести даже старым, испытанным соратником своего отца. Во всех сечах он был первым; когда же возмутившиеся были укрощены, он выказал себя и мудрым правителем, сумевшим так очаровать побежденных, что они просили у Святослава оставить им своего сына правителем. Но у князя были уже планы относительно сына Малуши, и, покончив с подавлением мятежа, он, побывав в Дунайских гирлах, поспешил вернуться в Киев.

До древней столицы южной славянщины оставался всего только один переход, когда князь решил дать отдых своей дружине и причалил к берегу свой струг.

II

Едва только раскинулся лагерь, несколько юношей, товарищей Владимира, начали собираться на охоту в черневший на горизонте лес. Не сиделось молодцам, так и кипела молодая кровь. Вечно бы скакать им стремглав в погоне за турами, вечно бы выслеживать медведя, вечно бы переживать мгновения смертельной опасности.