Варяги и Русь - Александр Лавров

Владимир с завистью смотрел на сборы своих сверстников. Ему страстно хотелось присоединиться к ним, но отец приказывал остаться, и юноша не осмелился ослушаться.

Среди собравшихся юношей особенно выделялся Зыбата. Он был еще очень молод — всего только восемнадцатую весну пережил он. Тем не менее в юноше уже чувствовался настоящий богатырь. Роста он был среднего, но широк в плечах и высок грудью. Голубые глаза смотрели ласково и приветливо. Легкий, едва заметный пушок появился уже на подбородке и на верхней губе, густые белокурые волосы низко спускались густой волной на плечи. Уже по этому было видно, что Зыбата не пришлый варяг, а природный славянин. Варяги носили чуб или связывали волосы в косу, славяне же, в особенности днепровские, всегда отпускали волосы, считая это лучшим украшением мужчины.

Впрочем, при Игоре и Ольге уже не было особенного различия между славянами и пришельцами: и те, и другие жили в мире, и если между ними происходили ссоры, то это было вовсе не последствием распрей, а только результат мимолетных вспышек. Зыбату же все среди варягов любили, как своего. Юноша был ласков и почтителен со старшими, справедлив и уживчив со сверстниками. В боях он показал себя удальцом, не уступающим в доблести дружинникам Святослава, но в то же время он отличался неизмеримой добротой к тем, кто был слабее его.

Зыбата одним из первых собрался на охоту, как только дружинники Святослава остановились на привале. Он тщательно выбрал себе рогатину, подобрал топор с удлиненной ручкой и занялся осмотром самострела.

— На медведя, Зыбата? — спросил, подходя к нему Владимир.

— Да, княжич! — весело отозвался юноша. — Их тут кишмя кишит, говорят!

— Один?

— А то как же! Ходить скопом и скучно, и нечестно… Один на один — справедливый бой!

— С медведем то?

— А что же?

— Да ведь зверь-то посильнее тебя будет?

Зыбата тряхнул головой.

— Ну, это еще кто как думает!

Владимир с восхищением посмотрел на юношу.

— Счастливый ты, Зыбата! — сказал он.

— Уж будто и счастливый! — пробормотал тот.

— Вот идешь, куда хочешь.

— А тебе, княжич, разве нельзя?

— Нельзя! Батюшка при себе велел остаться.

Зыбата усмехнулся.

— Чему это ты? — вдруг покраснел Владимир. — Уж не надо мной ли.

— Нет, нет, княжич, — поспешил успокоить его юноша, — я ни над кем не смеюсь, а тем более над тобой никогда смеяться не буду. Только…

— Что?

— Предсказание помнишь?

— Ах, да, — весело рассмеялся Владимир, — это что мне не следует бояться ни медведя косматого, ни тура разъяренного, ни печенега лютого, а бояться следует своей собственной крови.

— Вот, вот, княжич! Прости, тебя бегут звать к князю, а мне в путь пора.

С этими словами Зыбата легко вскочил на неоседланного коня и, сжав бока его коленями, быстро поскакал вперед.

Это был старый вековой лес, отживающий, переставший уже производить молодую поросль.

Зыбата стоял перед ним в нерешительности. Не то чтобы он испытывал какой-нибудь страх, нет, ничего подобного не было у него в душе: он думал теперь о том, чтобы не заблудиться, если он попадет в чащу. Но и этого он не боялся. Он не раз уже бывал в таких лесах. По звездам умел он находить в них дорогу; он опасался только лишь того, что заплутается в лесу и не успеет возвратиться назад к тому времени, когда отряд снимется с места.

«Чего это я, — вдруг пришло ему в голову, — ведь до Киева совсем близко; обратно на Днепре я найду дорогу, если и опоздаю, так не беда, всегда успею нагнать своих».

Это соображение успокоило его, но что-то удерживало Зыбату. «А не лучше ли подождать товарищей?» — размышлял он.

Зыбата оглянулся, и ему показалось, что далеко позади в степи движутся какие-то темные точки.

«Это товарищи! — решил он, — подожду».

Но только это решение было принято, как зеленая листва зашевелилась и великолепный тур вынесся на поляну перед лесом.

Животное остановилось и, не замечая человека, вытянуло вперед свою красивую голову и начало жадно вдыхать благоухающий воздух степи. Сердце Зыбаты так и забилось. Неужели же он упустит такую добычу? Что скажут товарищи! Нет, нет! Зверь сейчас почует его и уйдет… Нельзя упускать его.

Зыбата тронул коня. В то же самое мгновение тур заметил человека и с быстротой молнии повернул обратно в лес. Еще секунда — и он уже скрылся в зелени нижних ветвей вековых деревьев. Юноша гикнул и направил коня вслед за ним. «Тур прошел, и я пройду!» — подумал он.

Он не ошибся. Там, где скрылся красавец зверь, как раз начиналась тропа, протоптанная выходившими из чащи к степи животными. Тропа все расширялась и расширялась. Зыбата коленями понуждал лошадь ускорить свой бег. Тур все время был пред его глазами. Вот-вот, казалось Зыбате, он приблизится к нему на такое расстояние, что будет возможно бросить в него копье. Но нет, хотя тропа и была широка, все-таки ветви были так низки, что не было возможности размахнуться. Бросок не имел бы силы и мог бы пропасть даром. Конь несся все быстрее, и вот он вынес на обширную лесную поляну. Крик радости вырвался из груди Зыбаты. Уж теперь-то в открытом месте он непременно нагонит тура! Зверь ослабевал. Еще несколько скачков, и копье можно бросить. Зыбата так сжал бока своего коня, что тот словно молния бросился вперед. Тур был уже совсем близко. Юноша метнул копье, и оно полетело, со свистом разрезая воздух. Раздался яростный рев раненого зверя. Тур остановился, повернулся и, нагнув голову, кинулся на охотника. Как ни опытен был Зыбата в охоте, но такого он не ожидал. Его конь взвился на дыбы, захрапел, заржал, и в его ржании слышался крик мучительной боли. Разъяренное животное, обезумевшее от полученной раны, подняло его на воздух. Рога тура вонзились в грудь коня. Зыбата соскочил на землю и со страшной силой ударил тура по голове топором. Удар пришелся по черепу. Кость треснула, хлынула горячая кровь, слепя глаза обезумевшего зверя. Тур повалился на бок, конь Зыбаты упал вместе с ним. Торжествующий крик вырвался из груди юноши. Он кинулся к бившемуся в судорогах туру и ножом вскрыл горло. По локоть погрузил он руки в огромную рану, словно желая искупаться в горячей еще крови. Тур уже замирал, его предсмертные движения становились все тише. Ликующий победитель принялся свежевать свою добычу.

Жалобный стон, раздавшийся совсем близко, заставил юношу вздрогнуть. Это был его конь, лежавший около тура и рывший ослабевавшими ногами землю. Конь издыхал, и Забыта слышал его предсмертный стон. Юноша вскочил на ноги. Ему вдруг стало жутко. Лес зеленой стеной окружал его. Во время борьбы Зыбата позабыл заметить место, где кончалась тропа, выведшая его на эту поляну. Напрасно он глядел на небо, вечер тихо опускался над лесом, тучи плыли над поляной, закрывая собой звезды.

«Заночую в лесу, — подумал он, — завтра найду путь по солнцу. Нужно развести костер, пока не совсем стемнело».

Он отправился собирать сухие сучья, потом принялся разводить огонь. Кремень и огниво были при нем, и юноша, привыкший ко всяким случайностям походной жизни, быстро принялся поджаривать на костре вырезанные прямо из туши куски мяса.

Конь уже смолк, и только изредка храпение вырывалось из его пробитой рогами тура груди. Зыбате стало жалко мучившееся животное, и он ударом топора покончил с мучениями коня.

Вечер уже сменился ночью. После знойного дня стало заметно холодно. Зыбата, насытившись, чувствовал, что его клонит в сон. Юноша примостился поближе к огню и скоро заснул крепким сном.

Юноше снились веселые хороводы, он ясно слышал чье-то пение. Ему чудился Киев, с его дивным видом на Днепр. Днепр катил все вперед и вперед свои волны, и вдруг Зыбатё показалось, что он идет по степи. Зной так и палит его. Он хочет пить. Днепр так близко. Юноша кидается к нему, но река все уходит и уходит от него, словно отказываясь утолить своей студеной водой его мучительную жажду…

Зыбата проснулся и сел. Он долго не мог прийти в себя и вспомнить, где он. Костер догорал. Юноше хотелось пить. Напрасно Зыбата прислушивался, не слышно ли где журчания ручейка, — ночь была безмолвна. Снова затрещал, отбрасывая свой красный свет, костер, разведенный вновь, и Зыбата примостился около него, стараясь заснуть.

Ночь тянулась нестерпимо долго. Юноша уже не засыпал, а только забывался. Забытье это было тревожно, томительно и, унося силы, нагоняло на Зыбату все более и более уныния. Невольно для самого себя он стал думать о своем положении, и уныние стало переходить в отчаяние. Теперь для него уже не было сомнений в том, что он заблудился, что, даже найдя утром тропу, по которой он мог бы добраться до края леса, он все-таки не застанет Святославова отряда.

Лес был полон таинственных звуков. Каждый порыв набегавшего ветерка вызывал шум ветвей. Звуки были так разнообразны, что, казалось, будто лес ожил в эти мгновения и каждое деревцо в нем заговорило друг с другом. Иногда вдруг начинали хрустеть сухие сучья — верно, какой-либо обитатель леса пробирался в свое логово. Каждый звук вызывал невольную дрожь в суеверном Зыбате. Костер давно уже потух. По временам Зыбате казалось, что он слышит совсем близко от себя чей-то отвратительный хохот.