Она и Аллан - Генри Хаггард

Таковы были доводы за и против. Все складывалось в пользу нападения, хотя дело было невероятно рискованное. Двое охранников или лежащие у костра могли проснуться в любой момент, ведь эти людоеды, как собаки, спят одним глазом, особенно когда знают, что их преследуют. Да и мы сами можем нашуметь, и они поднимут такой крик перед тем, как замолчать навсегда, что и мы, и Инес можем дорого заплатить за попытку побега.

Все это вихрем пронеслось у меня в мозгу. Минуту или около того я обдумывал проблему настолько серьезно, что чуть было не лишился рассудка от напряжения, но в конце концов пришел к выводу, что опасность огромна. Было бы лучше, несмотря на все преимущества этого плана, вернуться обратно и позвать остальных.

И это была одна из множества моих ошибок, которые я совершил в жизни. Большинство из нас чаще поступают необдуманно. Иногда я наивно считаю, что, несмотря на репутацию осторожного и предусмотрительного человека, я не всегда делаю все по-умному. И в самом деле, когда я оглядываюсь на свое прошлое, то вижу вовсе не цветы мудрости, которые украшают этот путь, а огромные уродливые деревья ошибок, затеняющие его!

Я забыл свои прошлые эксперименты, в которых принимал участие Ханс. Моя природная склонность двигаться на ощупь приняла форму отрицания любого суждения, кроме моего собственного. И хотя я составил определенное мнение по поводу того, что надо сделать, все за и против казались настолько уравновешенными, что я решил все же посоветоваться с Хансом и принять его вердикт. Это было всего лишь формой игры, как игра в мяч, хотя Ханс и был умным и находчивым человеком, да еще и опытным. Значит, я играл собственную роль, выжидая, что нельзя делать в игре со смертью. Промедление здесь смертельно. Однако я это сделал — и не в первый раз, к моему собственному огорчению...

Самым тихим шепотом я изложил Хансу свои опасения, спрашивая его совета: уйти или остаться. Он подумал немного, затем ответил мне голосом, которым обычно изображал полет ночного жука:

— Эти люди крепко спят, я знаю это по их дыханию. А у господина — Великий талисман. Поэтому я говорю: убей их и освободи Печальные Глаза.

Я понял, что судьба, к которой я обращался, против меня и я должен принять ее решение. С бьющимся сердцем — потому что мне не нравилось это дело — я подождал некоторое время, что позволило Хансу изложить свою точку зрения, которая была прямо противоположной той, что я ожидал от него. Конечно, здесь повлияли его предрассудки относительно Великого талисмана, но я был убежден, что это не все.

Потом я еще раз изложил ему оба своих аргумента. Первый из них гласил, что, если он хочет, можно положить конец этой бесконечной невыносимой охоте, которая вымотала нас, не важно, чем бы она ни закончилась. Вторым, более сильным аргументом было то, что при таком нападении он не сможет применить свои знаменитые бойцовские качества, потому что в его полудикой природе мозги леопарда и змеи перемешались с человеческими мозгами. Ведь хоть он и помнит о своей принадлежности к цивилизации, все-таки остается дикарем, чьи предки много поколений сохраняли себе жизнь именно такими коварными нападениями и уловками.

Кости были брошены, таким же тихим шепотом мы обсудили, как будем поступать дальше. Это заняло немного времени.

Мы должны подкрасться к охране Инес, и каждый из нас должен убить того, кто будет напротив, я — топором, а Ханс — ножом, помня, что это нужно сделать одним ударом, чтобы они не проснулись, не нашумели и не убили нас. Потом мы забираем Инес из ее укрытия в том виде, как она там находится, и убегаем с ней в темноту, которая должна скрыть нас, пока мы не окажемся в лагере.

Однако наша уверенность в том, что дело просто, как скорлупа ореха, основывалась на зыбкой платформе. Убить охранников было действительно просто. Но начнем с того, что скорлупа обычно раскалывается неправильно и по крайней мере один орех остается в скорлупе. Мы забыли о Дженни, и именно она была таким неправильным орехом.

Я не знаю, как мы могли забыть про нее. Ошибка была непростительная еще и потому, что Ханс даже часто указывал на ее глупость, а она лежала здесь, перед нашими глазами. Я думаю, что наши умственные способности были настолько настроены на убийство охранников и спасение трогательной и беззащитной Инес, что в наших мозгах не осталось места для стойкой и деловой Дженни. В любом случае она оказалась тем орехом, который, назло всем, не выскочил из скорлупы.

Часто в своей жизни я чувствовал страх не за тех, кто оказался в опасности в сложных обстоятельствах по собственной воле, как поступают лишь глупцы, а за тех, кто, наоборот, вынужден страдать под давлением обстоятельств (вроде гидравлического пресса, которому никто не может противиться) и кто минует все испытания, используя скрытые резервы своей нервной системы. Я называю это силой духа, которая живет в нас и вдохновляет наши слабые тела.

Я вряд ли был когда-нибудь испуган больше, чем в тот момент. Я откинулся назад и заметил, что Ханс уже ползет по траве, как толстая желтая змея, с огромным ножом в правой руке. Он был уже на фут впереди меня. Я встряхнулся, сбросив оцепенение, и, почувствовав прилив энергии, как после преодоления препятствия, быстро поравнялся с ним. Затем мы стали двигаться так медленно, что любая змея могла бы нас обогнать. Дюйм за дюймом мы продвигались вперед, останавливаясь после каждого порывистого движения. Однажды нам пришлось замереть надолго, потому что нам показалось, что каннибал с левой стороны просыпается — он открыл рот и зевнул. Даже если он и проснулся, то он изменил свое решение и перевернулся на другой бок, продолжив храпеть еще более громко, чем до этого.

Через минуту или около того человек с правой стороны, то есть мой человек, тоже зашевелился, и я подумал, он что-то услышал. Очевидно, он был просто потревожен кошмарами или предвидением своего конца, потому что, взмахнув рукой и что-то пробормотав страшным голосом, он, бедняга, снова провалился в сон.

В конце концов мы подобрались совсем близко к ним, но помедлили, потому что не могли точно понять, куда надо бить, и знали, что единственный удар должен быть последним и смертельным. Небо покрылось тучами, и стало совсем темно, а мы должны были подождать, пока они рассеются. Это было долгое ожидание. Или нам так казалось.

Наконец небо прояснилось, и в смутном очертании я увидел голову моего амахаггера, склоненную в глубоком сне. Мое сердце билось так, как бьется сердце от любви или на войне. Я скользнул по траве по условному сигналу. Затем, поднявшись на колени, я поднял зулусский топор и ударил со всей силой.

Удар был сильным и точным. Сам Умслопогаас не мог бы ударить лучше. Жертва передо мной не издала ни единого звука и не сделала ни одного движения, только мягко упала на бок. Тело лежало так, как будто никогда не было живым.

Кажется, и Ханс проделал все хорошо, поскольку другой человек резко вытянул свои длинные ноги, которые ударили меня по коленям. Он тоже замолк навеки. Короче говоря, они оба были мертвы и не могли рассказать ни одной истории про Страшный суд.

Вытащив топор, который выпал из моей руки, я прополз вперед и приоткрыл похожие на занавески коврики или одеяла, я не знаю, что это было, в общем, то, что накрывало Инес. Я услышал ее шевеление. Движение разбудило ее, поскольку пленницы спали очень чутко.

— Не шуми, Инес, — прошептал я, — это я, мистер Квотермейн, пришел освободить тебя. Выскользни из укрытия и следуй за мной, ты поняла?

— Да, конечно, — прошептала она и начала подниматься.

В этот момент кровь снова застыла у меня в жилах, я помню это, как сейчас, хотя прошло много лет.

Звук раздался со стороны Дженни, которая, внезапно проснувшись, вскочила с земли. Ханс стоял над ней с ножом, как сам желтый дьявол. Она решила, что он пришел убить ее.

Потеряв самообладание, она завопила, поскольку у нее были хорошие легкие, — и тут началось нечто невообразимое!

Внезапно все спавшие вскочили на ноги и побежали в направлении криков Дженни. Освободить Инес в такой ситуации было невозможно, я мог только быстро прошептать:

— Притворись, что ты спишь и ничего не знаешь. Мы придем за тобой. Твой отец с нами.

Я снова нырнул в заросли, Ханс последовал за мной.

Через пару минут, когда мы были рядом с лагерем, Ханс обратился ко мне:

— Великий талисман действует, баас, правда, не очень хорошо, хотя что он может сделать против женской глупости?