Знак Пути - Дмитрий Янковский

– Остался… – все еще не веря глазам, прошептал Ратибор. – Великие Светлые Боги… Остался… Ну, теперь точно полякам конец!

9.

Ратибор хлопотал над раненным Перемыхой, а Микулка не мог отвести глаз от князя, бреющего щеки острющим ножом из запасов Волка. Владимир хмурился – одной рукой непривычно делать даже то, для чего две не нужны, но левый кулак был накрепко замотан грязной тряпицей. Ратибор поначалу пытался выяснить что там такое, но князь наотрез объяснять отказался, только злой огонь ярче запылал в грозных глазах. Было видно, что за последние три седьмицы он впервые чувствовал себя в относительной безопасности – усталость иссушила лицо, щеки провалились резкими тенями, а глаза воспаленно моргали бессонными веками. Но в этом же взгляде чувствовалась гранитная воля, о которую даже булат затупится жаркими искрами.

– За богатырями когда послали? – спросил он, отложив нож и поглаживая гладкую кожу на щеках.

– Четвертая седьмица пошла. – отозвался Ратибор. – Вот-вот явятся!

– Хорошо… – Владимир чуть прикрыл веки. – Я собрал кого смог, точнее кому доверял без остатку. А это почти вся малая дружина, точнее те, кто остались после боев. Два десятка воев, в основном желторотые гридни. Со мной же остался Претич, кое кто из бояр, да те, кому доверяет Людота, поскольку среди трудового люда тоже не все об одном кошеле думают. Но самое главное, что остался Белоян. Ему прятаться труднее всего, но когда я отказался ступить в колдовские ворота, он даже думать не стал. Остался… Вот такое у нас воинство. Теперь еще вы, а это уже сила. Когда подойдут богатыри, сможем ударить из города, а то под стенами половина наших останется… Богатыри-то больше в чистом поле мастаки!

– Надо бы твоего Претича, да и Белояна тоже, переселить сюда. – предложил стрелок. – Хватит по пустым землянкам хорониться.

Князь кивнул, соглашаясь.

– И еще… – чуть усмехнулся Ратибор. – Объявился у меня еще один богатырь сильномогучий, колдовским огнем швыряться мастак. Так колотит, что ноздри заворачиваются! Только он такой… Ты его не неволь, ладно? Просто по-людски советую. Для него воля, это как для всех божьих тварей дышать. Потому служить не станет ни за какие богатства, а вот подсобить подсобит. Русич он. До мозга костей.

– Поглядим… – уклончиво молвил князь. – Кого из богатырей покликали?

– Отправились за Муромцем, за Лешаком, за Русланом. Про Добрыню, ясное дело, не забыли.

– Мало…

– Что? – Ратибор чуть не уронил смоченный в отваре бинт. – Мало? Да мы и так чуть из порток не выскочили… Мало… Если хоть один из моих людей дойдет, уже дело будет! За двоих я спокоен, а вот третий… Малявка, из рыбарей. Это уж как Боги решат.

– Мало! – чуть громче повторил Владимир. – Этого хватит, чтоб поляков погнать, а я хочу все вражье войско оставить тут, чтоб костями можно было дороги мостить! Всех до единого! А князю ихнему, Бутияну, я еще должок отдать винен. Ладно, это наши с ним дела. Я же вам вот что скажу. Мы тут не зря ошивались, смотрели, слушали, искали самые уязвимые места. Их не много, но есть. Претич высмотрел, что поляки много надежд возлагают на свою конницу. И не зря! Сильная у них конница… Значит по ней и надо бить в первую очередь.

– А где конюшни? – быстро втянулся в беседу Микулка.

– У княжьего терема. Там где были мои. – хмуро ответил князь.

– Ну что ж… – весело сверкнул глазами Ратибор. – Засиделись мы с тобою, Микула. Пойдем, прогуляемся, ночной город посмотрим. И меч возьми, хватит прятаться! Если поймают, все равно конец, а как на рынке попасть неохота. Без меча дураком себя чувствую, честное слово.

– Ишь! – шикнул Владимир. – Они уже собрались! Погодите… Ну, что вы собираетесь делать? Конюшни подпалить? Да в такую жару больше половины города выгорит! Что еще? Коней выпустить? Так их к обеду воротят обратно. Привыкли спешить… Нет у вас нужного мышления!

– Так мы и не князья. – усмехнулся стрелок. – Говори, что надо делать. Мы ведь в Киев только прошлой ночью явились, ничего не знаем, не ведаем.

– Кто бы прибеднялся… – отмахнулся князь. – Ведь каждую дырку тут знаете! Ни одному гонцу не удалось из города вырваться, а вы мало того, что вошли в Киев, так еще успели за богатырями послать. Каждому по золотой гривне на шею! Только погодите, сяду на стол…

– Вот ты и сядь сначала, а потом уж награды раздавай. – нахмурился Ратибор.

– А меня гривна уже есть. – пожал плечами Микулка. – Мне другая награда нужна.

Владимир поднял брови, не понимая о чем речь.

– Мне надо с верховным волхвом перемолвиться. – пояснил паренек. – Жена у меня пропала, хочу узнать как вернуть.

– Перемолвишься. – пообещал князь. – А действовать начнем тогда, когда богатыри подойдут. Не раньше. Сейчас только одно дело есть – привести сюда Претича и Белояна. Они на заходном холме, в землянке. Я сам схожу, вы все равно не отыщите, да и не смогу объяснить, где искать. Глазами помню, а как языком сказать… Ладно. Ждите, я скоро.

Он тихонько скрипнул дверью, а друзья так и остались пялиться в темноту, освещенную только жарким огнем из печи. Перемыха тяжко вздыхал во сне, а без этого не понятно было бы, умер он или еще жив.

– Нельзя, чтоб купец помер… – неожиданно сказал Ратибор. – Иначе ведь все, что он хотел доказать, так без доказательства и останется. Понимаешь? Он сам доказательство своей правоты. Выступил и победил.

– Победить может и погибший. – не согласился Микулка. – А правда, она и есть правда, ее доказывать не надо, за нее можно лишь умереть.

– Тут другое дело! Он ведь не хотел отречением одну из жен обидеть, а так получается, что обидит обеих, если помрет. Каким бы героем он ни был, а жены подумают, что лучше бы он тогда прошел мимо, чем они вдовами остались. Понимаешь? Тут вроде и есть чем гордиться, а приглядишься – беда. Так же и с матерями, чьи сыны погибли в боях.

– Конечно беда… Но беда все же бывает разная. Лучше иметь живого сына, чем мертвого, но лучше иметь мертвого, чем труса. Иначе бы ни одна баба своего мужика в княжью дружину не пустила.

– Верно… А представь, что было бы, если бы матери дошли до того, чтоб не пущать сынов на ратную службу? – задумался Ратибор.

– Чушь… – отмахнулся Микулка. – Разве может такое быть?

– Ну а ты просто представь.

– Конец тогда будет Руси… – уверенно сказал паренек. – Любой ворог ее на колени поставит. Будут сыны живы, да только кому такая жизнь нужна, когда тобой помыкают как хотят? Разве что самим матерям… Нет уж! Честь дороже жизни. И хвала Богам, что все это понимают.

– Не все. – коротко возразил Ратибор. – Думаешь отчего поляки пришли на Киев таким числом? Ведь войско раз в десять больше, чем надо для напуска! Это от того, что они ценят честь ниже жизни. Втолковали сами себе, что вдесятером победить одного не меньшая доблесть, чем один на один. Что конному не зазорно победить пешего. Зато жив останешься и можешь отпраздновать победу. Понял, как мыслят? Вместо боя приучились по несколько дней молотить по городу баллистами, пока от стен ничего не останется. И потом радуются что победили, ордена раздают друг другу. Главное выжить и победить. А смерть у них уже считается поражением. И с такой культурой они приперлись к нам! Поляки тут только три седьмицы, а все уже пропиталось их духом, поэтому я и боюсь, что даже киевляне теперь расценят смерть Перемыхи, как поражение.

– Ты же сам сказал, что он выживет! – поднял взгляд Микулка.

– Да я не о том… Просто прикидываю, чем мы так сильно разнимся…

– И до чего додумал?

– Ну… Для нас, чем более неравный бой, тем громче победа, даже если тебя убили раньше, чем всех врагов поразил. А для них, чем больше самих побед, тем лучше. Сколько там было супротивников, сильны они, али одни бабы с детишками – разницы нет. И уж если помер в бою, даже один против тысячи, то проиграл. Такие вот дела… Эдак они действительно скоро будут с одними бабами воевать, их побеждать проще. Тьфу…

– Но ведь мощнее Киева нет городов! – удивился Микулка. – Зачем пошли на такого сильного противника?

– Так каким числом! – совсем разозлился Ратибор. – И то на три дня под стенами застряли! Просто не думали, что мы сильны, считали голопятыми варварами. Думают, что войну можно выиграть только хорошим доспехом и мощной сброей. Нет уж, ко всему этому железу еще и люди нужны. Воины…

Купец перестал дышать на рассвете. За все время он так и не просыпался, только вздыхал все тише и реже, пока совсем не умолк, расслабленно уронив руки с лавки. Жизнь покинула тело незаметно и тихо, только на лице замерла счастливая улыбка, теплым солнечным лучиком остановившись на белом камне мертвого лица. Видать в последних снах Перемыхе привиделось самое лучшее из его жизни – милые жены, дочки красавицы, полные лодьи товара… Может быть, умирая, он видел даже не прошлое, а счастливое будущее, что придет после грубых польских сапог – внуков, радость, богатство, спокойную старость.