Северный шторм - Роман Глушков

Под оторванной им плиткой оказалась массивная стальная петля, вмурованная одним концом в бетон, а другим, пока скрытым, несомненно присоединенная к какому-то люку либо решетке. Датчане, которые ради ускорения поисков взялись разбирать пол по всей часовне, тут же присоединились к Фроди и помогли ему полностью отодрать плитку над находкой.

Наконец-то Конрад Фридрихович заслужил к себе уважение не только своего извечного оппонента Михаила, но и норманнов, которые до сего момента относились к коротышке-послу с нескрываемым пренебрежением. Тоннель Стефанини действительно существовал – это стало очевидно еще до того, как мы в него попали. Разве можно было сомневаться в том, куда вел найденный нами тяжелый железный люк со врезанным в него замком, да к тому же надежно замаскированный под полом часовни? Довольно посматривая друг на друга, мы столпились вокруг находки, а Михаил даже дозволил себе панибратски похлопать Конрада по плечу.

– Вы нас не обманули, парни. С вами можно иметь дело, – заметил Коряга, переставляя фонарь поближе к люку.

– С вами – тоже, – отвесил я встречный поклон. – Но дело еще только начинается…

Датчанин, который вскрывал запоры на часовне, вновь распаковал свой инструмент, разложил его на полу и принялся возиться с замком люка. Назвать это искусным взломом было, конечно, нельзя: слесарь минут сорок прокопался над ржавым замком с масленкой, отмычками и дрелью и в конечном итоге выдрал его при помощи некоего приспособления, похожего на уменьшенную копию треноги от переносного станкового пулемета. Замок заскрежетал, оторвался от люка и упал в колодец. Звон долетел до нас секунд через пять – глубина колодца была довольно большой. Подцепив люк монтировками, датчане совместными усилиями отвалили его в сторону, после чего Коряга сунул мне в руки фонарь и указал на колодезное жерло.

Что ж, отметил я, похвальная предусмотрительность, командир. А вдруг тоннель внизу не пустует и мы уже переполошили своей возней тех, кто в нем находится? Например, Охотников – ведь этот объект принадлежал их ведомству. Правильно, хольд: незачем жертвовать своими людьми, когда можно сунуть под пули нас. Любопытно, что будет, если откажусь…

Я вгляделся в лицо Фроди: плохой из тебя лицемер, братец. Улыбка-то миролюбивая, а глазки настороженные, хитрые; прямо как у твоего форинга, не к ночи будет Дьявол помянут. Не стать нам друзьями, Коряга, никогда не стать. Нет у меня к тебе ни грамма доверия. Библейский пророк Даниил, брошенный царем Дарием ко львам, и тот, наверное, больше доверял своим мохнатым сокамерникам, чем я головорезам «Датской Сотни»…

Я понимающе ухмыльнулся в ответ, но спорить не стал, послушно взял фонарь и полез в колодец, нащупывая ногами узкие ступеньки железной лестницы. Снизу тянуло сыростью, и лестница была влажная; с такой навернуться – плевое дело. Мне приходилось часто останавливаться, опускать фонарь как можно ниже и глядеть, все ли перекладины на месте и нет ли среди них насквозь проржавевших. Делая это, я каждый раз надеялся, что вот сейчас-то и увижу конец пути. И каждый раз меня ожидало разочарование – колодец не кончался. Приходилось утешаться тем, что лестница, по крайней мере, тоже не кончалась и не надо было просить у Коряги веревку.

Сверху, метрах в трех над моей головой, раздавалось пыхтение – кто-то уже спускался следом за мной. Я прислушался: судя по приглушенной русской брани, это был Михаил. Ему можно было сейчас только посочувствовать: если уж мне приходилось нелегко на этой лестнице, то калеке такие упражнения давались куда мучительней.

– Ч-ч-ч-чер-р-рт бы в-в-вас побрал! – Негромкие ругательства Михалыча вдруг перешли в сдавленный гневный шепот: – Куда вы прете, Конрад Фридрихович?! Все пальцы мне оттоптали, пропади вы пропадом!

– Извините, милейший, здесь так темно, а фонарь у Эрика, – послышались взволнованные оправдания коротышки. Конрад предпочел рвануть следом за нами, в неизвестность, чем дожидаться результатов нашей разведки наедине с «товарищами» по альянсу. – Если я доставляю вам неудобства, может, будете предупреждать, когда мне спускаться?

– Дельная мысль, – поддержал идею Михаил. – Хорошо, тогда стойте на месте и ждите команды…

Нижний край у лестницы, разумеется, отыскался. Правда, когда это наконец произошло, я уже перестал ориентироваться в пространстве, и мне стало казаться, что тоннель Стефанини пролегает где-то возле центра Земли. Лестница вышла из колодца, после чего еще с минуту я спускался по ней из-под сводов тоннеля до его дна. Ступив на бетон, я сразу же вслушался в темноту, старясь уловить какие-либо посторонние звуки. Но, кроме дребезжания лестницы и сопения спускающихся по ней Михаила и Конрада, так ничего и не расслышал. Затем, обретя уверенность, я настроил яркость фонаря на максимум и осмотрелся.

В диаметре тоннель оказался просто огромным – куда огромнее, чем мне представлялось из рассказов фон Циммера. Я поднял фонарь над головой и едва различил бетонный потолок. Неужели Древние вручную копали этот проход? И для чего, интересно, он предназначался?

Последний вопрос я прояснил буквально через секунду, когда запнулся за проложенные по дну рельсы и чуть не врезался лбом в проржавевший вагон.

Читая в юности запрещенные «Хроники» Паоло Бертуччи, я удивлялся многим техническим достижениям Древних. В частности, электрическим поездам, которые ездили по подземным тоннелям, благодаря чему горожане могли быстро путешествовать по городу из конца в конец. Чудо это называлось «метро». Бертуччи уверял, что метро существовало и в Риме, и вот сегодня я получил тому убедительное доказательство.

Сошедший с рельсов и перегородивший половину тоннеля, вагон был лишь одним из полудюжины таких, что стояли на рельсах сразу за ним. Любопытство вынудило меня заглянуть в разбитое окно вагона, и я тут же определил, что когда-то – вероятно, при Каменном Дожде – в поезде произошел сильный пожар. Торчащие отовсюду обгорелые и окислившиеся от времени провода, оплавленные пластиковые панели и рассыпанные по полу человеческие кости – вот и все, что сохранилось в вагоне до наших дней.

– Не успел наш испано-скандинав сунуться в эту дыру, как тут же ударился в исследования! – проворчал подошедший ко мне Михаил. Трудное нисхождение натрудило ему покалеченную ногу, и потому хромал он сейчас сильнее обычного. – Знаешь, я до сих пор с содроганием вспоминаю тот день: когда привел тебя в Петербургскую библиотеку. Думал тогда, что ты там навечно поселишься… Слушай, я тут, пока полз, немного передергался и забыл, в какой стороне отсюда эта проклятая Цитадель. Ты-то, надеюсь, помнишь, куда идти?