В Россию с любовью - Сергей Донской

В общем, чудаковатый лесник ему нравился. Что касается его манеры витийствовать, то каждому, кто проводит много времени в одиночестве, хочется выговориться перед людьми. Жаль, но слишком долго беседовать на отвлеченные темы Громов позволить себе не мог.

— У тебя, кажется, жена есть и маленькая дочь? — поинтересовался он у приумолкшего собеседника. — Если верить твоей книжке.

— И что? — спросил Игорь. Это прозвучало очень сухо. Как щелчок захлопнувшихся створок раковины.

— Они с тобой живут?

— Как вы могли заметить, у меня здесь даже кошки нет.

— А где-нибудь еще? — не отставал Громов, пряча глаза за дымовой завесой. — Не здесь.

— Зачем мне кошка? — съязвил Игорь. — Мне и без нее хорошо.

— А без жены? Без дочурки?

— Послушайте, вас это не касается, ясно?! Это мое личное дело!

— Разумеется, — примирительно сказал Громов. — Я просто подумал, что если твоя семья проживает где-нибудь неподалеку, то мы могли бы заключить с тобой взаимовыгодное соглашение.

— Какое еще соглашение? — насторожился Игорь. Тему о своем семейном положении он воспринимал чересчур болезненно. Видать, парень и впрямь наворотил каких-то дел, в которые не желал впутывать близких.

— Ты сдаешь мне свою хибару, — заговорил Громов, прикуривая третью сигарету от второй. — До утра. А я предоставляю в твое распоряжение отличный джип. На нем за ночь можно в Питер и обратно смотаться при желании. Как тебе такой вариант? Устраивает?

— В Питере я вроде ничего не забыл, — уклончиво ответил Игорь. — А на что вам моя избушка понадобилась? Явку тут собираетесь наладить?

— Снаружи, — Громов ткнул тлеющим окурком в сторону двери, — ждет не дождется возможности дать показания один нехороший человек. Мокрый, грязный, связанный по рукам и ногам. В таком виде его писать чистосердечные показания на пенек не усадишь. Да и темно. А здесь, — четвертушка сигареты описала круг внутри комнаты, — у нас будут все условия для доверительной беседы. Соблюдение чистоты и порядка гарантирую.

Игорь помолчал, хмуря брови. Молодой, с красивым умным лицом, он выглядел в убогом интерьере лесной сторожки так же странно, как включенный в углу компьютер.

— В принципе, предложение заманчивое, — произнес он, разглядывая с преувеличенным вниманием обшарпанную клеенку на столе. — Только почему бы вам не обтяпать свои делишки в своем распрекрасном джипе?

— Делишки?

— Пусть дела.

— Машина понадобится мне только утром, — холодно пояснил Громов. — А ночь я предпочел бы провести здесь. На то есть причины.

— Государственная тайна. — Игорь зевнул. — А тот нехороший человек, который связан по рукам и ногам, он, конечно же, враг народа?

— Представь себе, да. И это не просто ярлык. У народа действительно есть враги. Их значительно больше, чем принято думать. — Громов усмехнулся одной половиной лица. — Поверь мне. Я знаю.

— Звучит красиво. — Новый зевок, еще более протяжный, чем первый. — Патетично, я бы сказал.

— Тут нет никакой патетики. Все предельно просто. Всякий, кто представляет собой угрозу нормальным людям, — враг человечества. Некоторых из них, — Громов сузил глаза, — я считаю своими личными врагами.

— Вендетта? — Голос Игоря прозвучал саркастически, но взгляд его стал предельно заинтересованным. — В одиночку мир не переделать.

— При виде бешеной собаки о вселенских проблемах не размышляют. Одни прячутся и наблюдают. Другие спасаются бегством. Третьи берутся за оружие.

— Таких мало.

— Разумеется. Но и бешеных собак в мире не прибавляется, мм? Это означает, что кто-то следит за их популяцией.

Взглянув в глаза Громову, Игорь не удержался от ответной улыбки, хотя назвать ее широкой было бы явным преувеличением.

— Я вернусь не позже пяти утра, — сказал он, вставая. — Хотелось бы, чтобы за время моего отсутствия вы разобрались со своим врагом народа. И вот еще что…

Видя затруднение писателя, Громов пришел ему на помощь:

— Пленника ты застанешь в полном здравии и ясном рассудке. Никаких кровавых пятен на полу или вырванных ногтей среди мусора… Кстати, — он притворился озабоченным, — где тут у тебя инструмент хранится?

— Инструмент? — голосовые связки Игоря непроизвольно напряглись. — Какой инструмент?

— Подручный, — пояснил Громов, продолжая озираться по сторонам. — Щипцы какие-нибудь, паяльник… Утюг, на худой конец.

— Смешно, — буркнул Игорь с явным облегчением. — Утюг на худой конец, надо же! Всегда подозревал, что у людей вашей профессии должно быть какое-то особое чувство юмора.

— Скажу тебе больше, парень, — понизил голос Громов. — Лично у меня чувство юмора давно атрофировалось. Когда постоянно видишь только изнанку жизни, поводов для веселья почти не остается. Представь себе: чтобы не отличаться от обычных людей, я вынужден ежедневно отрабатывать смех перед зеркалом.

Провожая взглядом хозяина сторожки, Громов натянуто усмехался, догадываясь, что для того так и осталось загадкой: прозвучала ли на прощание шутка или это было искреннее признание человека, разучившегося смеяться? Впрочем, ответа на этот вопрос не знал и сам Громов. Не желал знать.

По мере того как командующий военным округом приводил себя в порядок, он собирал воедино остатки своего достоинства и наспех сооружал из них нечто вроде защитной оболочки. Под конец ему удалось обрести вид настолько надменный, что хоть сейчас военную хунту возглавляй. Правда, не в жизни, а на сцене какого-нибудь провинциального театра. Слишком уж сильно Чреватых нижнюю челюсть выпячивал. Чересчур картинно.

Кстати, когда он под присмотром «мистера Смита» умылся дождевой водой из железного бочонка, стоящего во дворе, в облике его действительно появилось много кинематографического. Эти седые волосы, гладко зализанные назад, этот орлиный профиль, этот мужественный шрам… Громову вспомнился старый фильм «Офицеры», где одного из главных персонажей изображал очень похожий актер. Тот герой тоже дослужился до генерала, между прочим.

— Ну как, Геннадий Виленович, — окликнул пленника Громов, расположившийся с сигаретой на гнилом крылечке, — готовы к новым подвигам?

Чреватых смерил его надменным взглядом и даже вроде как вознамерился сплюнуть, хотя в последний момент все же сдержался. Освещенный желтым светом, падающим во двор из двух окошек, он вскинул голову повыше и осведомился:

— Вы и есть тот самый Громов?

— Это имеет какое-то значение?

— Должен же я знать, с кем имею честь беседовать!

— Не должны. — Громов покачал головой. — О какой чести можно рассуждать в вашем положении, Геннадий Виленович?

— Я, между прочим, офицер! — напомнил командующий округом.

— Офице-ер? Если каждый, кто нашьет на штаны лампасы, начнет называть себя офицером, то слишком много вас наберется. Кто кем командовать тогда станет, м-м?

Лицо Чреватых перекосилось. Он ведь не сопливым мальчишкой, рядящимся в мундир генерала, себя мнил, а обращались с ним именно так. Свысока, иронично, презрительно.

— Объясните, наконец, что здесь происходит! — запальчиво потребовал он.

— Насколько я понимаю, — произнес Громов с самым серьезным видом, — здесь пытается важничать обгадившийся с ног до головы военный преступник… Нет-нет, можете себя не ощупывать, Геннадий Виленович. Я образно выражаюсь. Пока.

С этими словами он вскрыл блок сигнальных ракет, достал одну и задумчиво повертел ее перед глазами.

Генерал зыркнул из-под насупленных бровей сначала влево, где держалась на честном слове покосившаяся изгородь, потом вправо, где штакетник лежал вповалку. Всякий раз, когда он осматривался по сторонам, его ноги начинали нетерпеливо переминаться на месте. Однако на большее они не отваживались. Потому что блуждающий взгляд генерала обязательно натыкался на револьвер, лежащий по правую руку от стрелка. Как этот человек умеет управляться с оружием, Чреватых уже имел удовольствие наблюдать. А умирать — ни в глухом лесу подле бревенчатой развалюхи, ни где-либо еще — его не тянуло.

— Может быть, вы соблаговолите показать мне ордер на арест? — спросил он. — Или хотя бы ваше удостоверение личности?

Вместо ответа мужчина многозначительно положил руку на револьверную рукоятку. Генерал вдруг ощутил, каким прохладным сделался воздух ближе к рассвету, и зябко передернул плечами.

Он отлично знал, кого видит перед собой. Громов. Тот самый эфэсбэшник, который поставил под угрозу всю тщательно продуманную операцию по продаже медоборудования. Громову тоже наверняка было известно, кто таков генерал Чреватых и какова его роль во всей этой истории. Прикидываться кем-то другим было бесполезно. И генерал на ходу поменял тактику.