В Россию с любовью - Сергей Донской

— Учтите, разговаривать я буду только с вашим начальством, господин чекист, — заявил он, застегивая до самого подбородка свою зеленую охотничью куртку с капюшоном.

— И охота вам пыжиться? — укоризненно поморщился Громов. — Здесь только вы, я и… — Он вновь прикоснулся к «смит-вессону». — Что касается звезд, — последовал кивок в направлении прояснившегося ночного неба, — то их уже ничем не удивишь. Они и не такое повидали на нашей земле.

— Вот что, конвоируйте меня в свое Управление, там и поговорим, — сухо отрезал Чреватых. — Наши ведомства разберутся, кто из нас пыжится.

— В Управление? — Громов несказанно удивился. — В какое еще Управление?

— Ой, только не надо комедию ломать! Я прекрасно осведомлен, кто вы такой, Олег Николаевич, и какую структуру здесь представляете. И ваш непосредственный начальник, полковник Власов, мне тоже знаком. Лично. — Пленник сунул руки в карманы так резко, что даже затрещала шелковая подкладка. — Поехали. С моей стороны попыток к бегству не будет. Даю слово офи…

— Про офицеров все уже было сказано, — резко перебил его Громов, у которого после упоминания фамилии Власова обозначились между бровями две глубокие вертикальные складки. — Не вынуждайте меня напоминать, что вы всего-навсего кусок дерьма с налепленными погонами, Геннадий Виленович… Что касается ФСБ, то она к происходящему не имеет ни малейшего отношения. Как и упомянутый вами полковник.

Гримаса, появившаяся на породистом генеральском лице, означала полное недоверие к последнему утверждению. Отметив про себя это, Громов сказал:

— Вы видите перед собой частное лицо. — Немного поразмыслив, он добавил: — На свою беду.

Чреватых скептически прищурился, пряча подбородок за стойку воротника.

— Допустим. В таком случае, давайте договариваться. Мое предложение насчет выкупа остается в силе. Или вам этого мало?

— Мало.

— Хорошо. Этот вопрос тоже можно обсудить все в том же частном порядке. Но сначала…

Громов приподнял бровь:

— Это что, условия? А с чего вы взяли, что я намерен с вами торговаться? Вы будете выполнять все, что я вам скажу, Геннадий Виленович, не более того, но и не менее. Выполнять буквально. Оперативно. Без всяких дурацких оговорок и драматических жестов.

— Смерти я не боюсь, — процедил Чреватых, чувствуя, как сводит судорога до предела напрягшиеся ягодицы. — Вернее, не настолько боюсь, чтобы позволить помыкать собой всякому…

К этому моменту во рту генерала скопилось слишком много кислой слюны, чтобы удержаться от плевка. И он сплюнул, почувствовав при этом, как позвоночник подернулся холодком.

— Кадку видите? — спросил Громов тоном, начисто лишенным каких бы то ни было эмоций.

— Что? — Чреватых решил, что он ослышался.

— Бочка, из которой вы умывались. Рядом с ней стоит ведро. Наполните его водой, пожалуйста.

— Зачем?

— До рассвета далеко, — заметил Громов, любуясь звездами над головой. — Вы хоть представляете себе, что можно сотворить с пленным за два-три часа свободного времени? Смерти вы совершенно правильно не боитесь. Живому ее испытать не дано, мертвому — тем более. А вот боль…

Он перевел взгляд на генерала, и тот непроизвольно вздрогнул. Глаза, устремленные на него, словно бы светились изнутри. То ли ярость полыхала в них холодным пламенем, то ли что-то еще более страшное проглядывало наружу. Генерал вдруг подумал, что он действительно боится умереть не так сильно, как прежде. Но эта мысль не придала ему героизма.

Отвернувшись, он поспешно схватился обеими руками за ржавую кромку бочки и, поднатужившись, оторвал ее дно от сырой земли. Накренить ее оказалось проще, чем удержать. Выплеснувшаяся через край вода хлынула не только в мятое оцинкованное ведро, но и в генеральские ботинки. С омерзением прислушиваясь к их хлюпанью, Чреватых наклонил корпус назад, силясь вернуть тяжеленную бочку в исходное положение.

— Не утруждайте себя понапрасну, Геннадий Виленович, — остудил его насмешливый голос за спиной. — Остатки воды просто вылейте на землю, но при этом постарайтесь не опрокинуть ведро. Поверьте, это крайне важно.

«Он сумасшедший, — тоскливо подумал Чреватых. — Псих с совершенно безумными белыми глазами. Как бы от него избавиться? Вот если бы он приблизился ко мне без оружия…»

Генеральская молитва неожиданно была услышана. Громов действительно подошел к нему, держа в руке не револьвер, а сигнальную ракету. Странное дело, но вся решимость генерала куда-то испарилась. От этого человека исходил такой напор силы и ненависти, что противостоять ему было невозможно. Не в этом безлюдном месте, окруженном со всех сторон темной чащей. Не с глазу на глаз.

— Бочка пусть валяется? — глухо спросил Чреватых. Ему не понравилось, как звучит его голос. Словно глотку набили ватой, протискивать сквозь которую звуки становилось все труднее.

— Зачем же ей валяться? — возразил Громов. — Поставьте ее на прежнее место… Так… А теперь полезайте в нее вниз головой. Не беспокойтесь, бочку я придержу.

— Никуда я-ааа-ааах!..

Сильнейший удар под ребра оборвал генерала на полуслове, и некоторое время все его усилия сосредоточились на том, чтобы сначала вытолкнуть воздух из легких, а потом наполнить их кислородом заново. Это была трудная задача. Пустота, образовавшаяся в груди, упорно не желала меняться на что-либо еще.

— Вперед, — коротко скомандовал Громов, когда способность дышать, видеть и слышать вернулась к пленнику. — Раз… два…

Он не сказал, до скольких будет считать, и это было хуже всего. Возможно, еще один удар Чреватых выдержал бы, не рассыпался, но вот его мочевой пузырь… С ним явно творилось что-то неладное. Улегшись животом на край бочки, генерал не сумел удержать короткую горячую струйку, вырвавшуюся из него. Чтобы не доводить дело до полного конфуза, он буквально обрушился вниз.

— Как вам там думается, Диоген? — окликнул его Громов, когда приказ был выполнен. — Предлагаю тему для философского диспута. Преступление и наказание, м-м?

Едва не свернувший шею генерал строптиво взбрыкнул ногами и шумно засопел. В железной емкости все звуки сопровождались гулким эхом, усиливая дикость происходящего. Он, генерал-майор, командующий Московским военным округом, при одном появлении которого почтительно вытягивались в струнку десятки тысяч людей, оказался совершенно неподготовленным к тому, чтобы сохранять достоинство вверх тормашками. Не только он сам — все вокруг встало с ног на голову. Тот устойчивый мир, в котором он привык существовать, рухнул, как карточный домик.

Громов, прислушивавшийся к возне внутри бочки, прекрасно понимал состояние пленника. Таких, преисполненных спеси и чувства вседозволенности, необходимо выбивать из колеи как можно жестче и неожиданнее. Оказавшись в нелепом, жалком положении, люди невольно подстраиваются под смоделированную для них ситуацию. Некоторых героев достаточно оставить без штанов, чтобы лишить их мужества и воли к сопротивлению. Некоторым хватает пары слов, сопровождаемых небрежными зуботычинами. Но генерала Громов стремился сломать раз и навсегда, бесповоротно. Не хотелось ему тратить время на угрозы и увещевания. Бывают дела, с которыми лучше покончить одним махом, чтобы поскорее избавиться от накатывающего омерзения. Избавлять мир от накопившегося дерьма и без того тошно.

Громов аккуратно свинтил с сигнальной ракеты колпачок, поддел пальцем запальный шнур и, направив цилиндр в бочку, дернул шнур на себя. Хлопок прозвучал негромко, но зато дальнейшее не было бы преувеличением сравнить с эффектом разорвавшейся бомбы.

Вспыхнув в тесном замкнутом пространстве железной ловушки, ракета металась и шипела внизу, рассыпая снопы ярких магниевых искр. Пленник орал, срывая голосовые связки, и судорожно дергался, пытаясь избавиться от охватившего его голову пламени. Когда запах паленых волос коснулся ноздрей Громова, он пинком опрокинул бочку, вытряхнул оттуда вопящего генерала и вылил ему на голову ведро воды.

Продолжения, судя по бессвязным возгласам Чреватых, не требовалось. Он упорно отказывался от предложения запустить еще одну ракету ему в штаны и, размазывая по лицу копоть, изъявлял полную готовность сотрудничать хоть с ФСБ, хоть с самим чертом, если возникнет такая необходимость.

— Ладно, — вздохнул Громов. — Пошли в дом, раз так. Но учтите, Геннадий Виленович, в запасе у меня еще четыре ракеты, а воды, чтобы вас тушить, больше нет.

В избушке, после бурной сцены во дворе, от всех неказистых стен веяло миром и покоем, но Чреватых, похоже, этого не замечал. Взъерошенный, мокрый, с выгоревшей проплешиной в волосах над ухом, он косился из угла в угол и опасливо втягивал голову в плечи каждый раз, когда прохаживающийся по комнате Громов оказывался за его спиной. Известная поэтическая сентенция «гвозди бы делать из этих людей» к генерал-майору совершенно не подходила. Из него и канцелярская скрепка вышла бы неважнецкая. Бери такого хоть на изгиб, хоть на излом.