В Россию с любовью - Сергей Донской

Во время переездов Барабана с места на место оружие, как правило, транспортировалось следом в замызганном желтом «Москвиче». В компании двух крутобоких джипов и «Ауди» дипломатического класса этот драндулет смотрелся гадким утенком. В нем катались братишки самого низкого ранга, но тоже при стволах и «лимонках».

Оценив огневую мощь всего Валериного воинства, Чреватых хотел было успокоиться, а вместо этого обнаружил, что в придачу прочим напастям на него еще и нервная икота напала.

— Да что за день сегодн… ик… блядск… ик такой! — пожаловался он небесам, содрогаясь против своей воли.

— День как день, — философски заметил Валера Барабан, неизвестно когда и как очутившийся за спиной генерала. — А чё, неспокуха напала? Мандраж колотит?

— Предчувстви… ик! — пожаловался Чреватых, пошевелив пальцами так, словно намеревался выловить это нехорошее ощущение прямо из пустоты перед собой.

— Бывает, — посочувствовал Барабан. — У меня ведь очко тоже не железное, если без понтов. Как представишь себя в морге с бирочкой на ноге, так и лезут в голову мысли всякие. Мол, а за каким членом ты, Валерик Барабанченко, судьбу себе такую непутевую выбрал? И каких тебе, Валерик, пряников не хватало, когда ты не под смертью ходил, а под богом? А?

Только что он разговаривал вслух сам с собой, а теперь вдруг уставился на собеседника своими блекло-голубыми глазами, требуя от него вразумительного ответа. Чреватых пожал плечами и, запнувшись, выдавил из себя:

— Диалект… ика…

— Типа, все там будем? — не унимался Барабан.

— Ну вот, заладили, — подал капризный голос Лозинский. — Другой темы не нашли? И вообще, может, по домам пора? Кабанов и без нас освежуют. Лично я их мясо терпеть не могу. Мочой воняет.

— Мусульманин, что ли? — ощерился Барабан. Иногда он притворялся, что считает Лозинского партнером, но лишь до тех пор, пока не решал, что тот начинает слишком зарываться.

— Почему мусульманин? С какой стати? Православный я!

— Тогда жри свинину и не вякай, понял?!

Чтобы примирить расходившихся гостей, Чреватых, с трудом подавляя приступы икоты, предложил:

— Давайте выпьем на посошок. Я, кстати, один тост хороший про свиней знаю.

— Про свиней? — недовольно покривился Барабан и, когда его стопка была наполнена до краев, понюхал ее с таким видом, будто не коньяк там ожидал обнаружить, а нечто совершенно гадкое на вкус.

— Человек называет собаку своим другом, — произнес Чреватых, окидывая сотрапезников значительным взглядом. — Но она не друг, а раб, потому что смотр… ик… на хозяина снизу вверх. — Генерал поднял стопку на уровень груди и слегка отставил мизинец. — Некоторые заводят себе также кошек, однако те на самом деле относятся к нам свысока, презирают нас…

— За перхоть держат, — понимающе кивнул Барабан.

— Что-то в этом роде, — согласился Чреватых с недовольной гримасой. — И лишь свиньи смотрят на большинство людей как на равных себе. — Его голос постепенно набирал торжественность. — Так выпьем же за нас, за тех, кто не в общем стаде держится, а стоит над всем этим скотным двором и… ик!..

— Пасет всех, — крякнул Барабан, проглотивший коньяк раньше остальных. — Разводит, типа.

Чреватых хотел наградить его укоризненным взглядом, но в этот момент его передернуло так, что половина содержимого серебряной чарки вылилась ему на руку. Тогда он выпил молча, сердито проглотив остатки коньяка вместе с окончанием тоста. А на закуску получил совсем уж горькую пилюлю от не в меру расфилософствовавшегося авторитета:

— Кабаны, которых мы тут мочили, тоже небось себя самыми крутыми в округе считали. А теперь мужички их кишки себе на локотки мотают.

— Дело к вечеру! — звонко сообщил Лозинский. — Хорошего понемножку. Что мы здесь забыли, честное слово? Сыро, холодно.

— То ли еще будет, — буркнул Барабан.

— А что, грозу обещали?

— Под землей гроз не бывает. Но что сыро там и холодно — это точняк.

— Все! Хватит с меня этих глупостей! И вообще, мне пора. — Лозинский сделал вид, что готов удалиться.

— Не суетись, — захохотал Барабан, сграбастав его за рукав. — В гости к богу не бывает опозданий. — Отблеск молнии окрасил его лицо в неприятный мертвенный цвет. — Так что ж там ангелы поют такими злыми голосами?!

— Да сколько можно каркать?! — Интонация Лозинского больше всего смахивала на плаксивую. — Тут и без шуточек твоих постоянно на взводе!..

— Терпи, барыга! Судьба наша такая, лихая. Да только зубов бояться — минета не видать!..

Чреватых новой перебранки гостей уже не слышал. Он во все глаза смотрел на своего лейтенанта, который бежал к нему с телефонной трубкой в руке. Когда в небе громыхнуло, лейтенант сбился с шага и чуть не упал, запутавшись ногами в густой траве.

— Что? — крикнул Чреватых, заранее зная, что новости будут такими же скверными, как и предчувствие, изводящее его еще сильнее, чем икота. — В чем дело?!

— Товарищ генерал!..

Встревоженный адъютант походил на ребенка, заблудившегося в лесу. Мальчишка с трясущимися губами, который только что убедился в существовании сказочных чудищ.

— Возьми себя в руки, сопляк! — рявкнул Чреватых. Выхватив у адъютанта трубку, он вздрогнул от нового раската грома и машинально подумал, что себя тоже надо немедленно взять в руки, а не паниковать, подобно всяким молокососам.

Самообладание… ик… и выдержка… ик… Вот качества, без которых немыслим настоящий потомственный военный. Ик!

Вертолет, о захвате которого запоздало известили генерала Чреватых, не замедлил появиться над холмом. Словно только и дожидался где-то за тучами, пока его помянут недобрым словом. И теперь, увеличиваясь с каждой секундой в размерах, он несся над лесом, как исполинская хищная птица, наметившая себе жертву.

— Валера! — заорал Чреватых, семафоря руками так отчаянно, будто собеседник, находящийся в нескольких шагах, мог его не расслышать. — Прикажи своим стрелять!

Барабану было достаточно одного быстрого взгляда на снижающийся вертолет, чтобы правильно сориентироваться в обстановке.

— Отвечаешь? — Это был единственный вопрос, который он себе позволил.

— Отвечу, — закивал Чреватых. — Пусть сбивают его к бениной матери.

— Кого? — Лозинский ужом завертелся на месте. — В чем дело?

— Братва! — крикнул Барабан своим бойцам, высунувшимся из фиолетового «Ниссана». — Летучего голландца видите? Пусть исчезнет в тумане!

— Эт… мы ща! — пообещал выпрыгнувший наружу парень с футляром «ПТУРа». — Изобразим в лучшем виде, командир.

Он бросил прицельный взгляд на вертолет, до которого было уже не более двухсот метров, и припал на колено, готовя оружие к стрельбе. Чреватых, глотая слюну, неотрывно следил за его действиями. Вот парень снял с «мухи» предохранительную крышку, вот поднял прицельную планку, вот поудобнее умостил «ПТУР» на плече.

— Ну! — нетерпеливо выдохнул Чреватых.

Вертолет пустил впереди себя коротенькую очередь, на которую «муха» ответила оглушительным: «плаффф!» Реактивная струя, вырвавшаяся из тубуса назад, сбила с ног неосторожно подвернувшегося бандита, но Чреватых следил лишь за огненной чертой, оставляемой ракетой в воздухе. Она протянулась над самым озером (низко, слишком низко!) и закончилась вспышкой в камышах на противоположном берегу.

Гр-р-аххх! — раскатилось по округе.

— Мудак! — рявкнул Чреватых, перекрикивая надвигающийся шум турбин.

Только боец его уже не слышал. Как оказалось, стрелял он на последнем издыхании, лишенный пулеметной очередью из вертолета половины черепа и того глаза, которым выискивал цель. Когда он упал на землю, из его развороченной головы поднимался парок.

— Твою мать!

Чреватых бросился вверх по склону холма, с тоской понимая, что догадался сделать это последним из компании. Там были машины, оружие, люди, среди которых можно было затеряться. Здесь — лишь сам Чреватых да мокрая трава, за которую он хватался обеими руками. Она была скользкой, и ее пучки, остающиеся в стиснутых кулаках генерала, походили на ощупь на волосы утопленника.

Впереди мелькали спины, зады и подошвы тех, кто спохватился раньше. Первым бежал голенастый адъютант, следом за ним пристроился Барабан, а упитанные прапорщики, проявив чудеса проворства, уже обходили Лозинского, спотыкающегося на каждом шагу.

Оказаться замыкающим в этом кроссе было равносильно смерти. Вот-вот пуля вопьется в подставленный затылок, раздробит череп, вышибет оттуда мозги вперемешку с зубами. Эта ужасная мысль, втемяшившаяся в голову генералу, превратила его ноги в две заплетающиеся макаронины. Услышав новую очередь, он дико завопил и попытался ползти дальше на четвереньках. Однако, против ожидания, ни одна пуля не вонзилась в его беззащитную спину. Открыв глаза, он обнаружил, что стрельбу ведет не вертолет, а пулемет, установленный на крыше фиолетового джипа. Стрелок что-то орал, поднимая ствол все выше и выше, по мере того как летающая махина неслась на него сверху. А потом «Ми-29», так не удосужившийся открыть ответный огонь, просто покрыл джип своим плоским брюхом.