Через невидимые барьеры - Марк Лазаревич Галлай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подготовка этих успевших стать по-человечески очень близкими и родными мне людей закончена.
Теперь их ждет другой экзамен – в космосе…
Глава вторая
Космодром
Космодром…
Сейчас это слово звучит спокойно, прозаично, вполне по-деловому. Космодром многократно описан. Все его сооружения – и монтажно-испытательный корпус (МИК), и рельсовая колея, ползущая по степи к стартовой позиции, и сама стартовая позиция – широко известны по фотографиям, хроникальным, художественным и не очень художественным кинофильмам, телепередачам.
На фоне такого полноводного потока информации места для экзотики вроде бы не остается…
Но весной шестьдесят первого года дело обстояло иначе: космодром в то время считался объектом особой секретности. Отправляясь туда в командировку, полагалось даже дома, в семье, не говорить, куда едешь. Правда, большинство из старожилов космодрома относилось к этим строгостям довольно трезво. Особенно после того, как появились в мире спутники, снабженные фотоаппаратурой с такой разрешающей способностью, что скрыть от них невозможно было даже отдельную автомашину, не говоря уж о таком, ни на что другое не похожем, раскинувшемся на десятки километров объекте, как космодром. Элементарный здравый смысл свидетельствовал… Впрочем, чего стоит здравый смысл по сравнению с утвержденными в инстанциях «положениями»!
Так и существовал космодром, официально овеянный покровом тайны, пока… пока не появился на нем сначала президент Франции де Голль, потом посол США и многие другие знатные визитеры, не говоря уж об иностранных космонавтах и их дублерах. Как и следовало ожидать, ни малейшего ущерба нашей космонавтике или безопасности страны эти посещения не причинили.
Но все это было позднее. А в начале 1961 года слово «космодром» звучало достаточно таинственно. Особенно для тех, кто, подобно мне, к делам космическим едва начинал приобщаться.
Немудрено, что собирался я впервые на космодром очень заинтересованно и в настроении, я бы сказал, даже несколько приподнятом.
Космодром представлялся мне… Впрочем, насколько я помню, в сколько-нибудь четком виде он мне тогда вообще не представлялся, голова была чересчур забита множеством текущих, вполне конкретных дел. Но все же какие-то наполовину подсознательные ассоциации в этой забитой голове плавали, ассоциации с чем-то давно, в юности, прочитанным или виденным в кино, похожим на комплексы фантастических сооружений, вроде генератора солнечной энергии в фильме «Весна».
Во всяком случае, я ожидал увидеть сооружения, которые в репортажах принято называть величественными или марсианскими.
И вот я впервые отправляюсь на космодром. Процедура отлета, вскоре ставшая по-домашнему привычной, поначалу произвела на меня впечатление прежде всего именно этой своей домашностью, полной непарадностью, будто люди не на таинственный, романтический космодром летят, а в обычную командировку или в отпуск в какие-нибудь давно обжитые Гагру или Сочи.
В назначенный день, точнее – в ночь перед назначенным днем, улетавшие собирались у закрытого в этот час газетного киоска пассажирского зала Внуковского аэропорта. Сейчас этому залу присвоен номер первый, но тогда второй зал еще только строился, а потому не было и надобности в их нумерации.
Вылет назначался, как правило, на ночное время не случайно. В этом проявлялось характерное для Королева стремление «не терять дня». В самом деле, чтобы добраться из Москвы до космодрома, нашему самолету требовалось не менее пяти часов летного времени, около часа уходило на дозаправку бензином в Уральске или Актюбинске, да еще два часа набегало за счет разницы в поясном времени Москвы и Казахстана. Вот и получалось, что каждый участник нашего рейса мог работать в Москве до позднего вечера, подремать, что называется, вполглаза в самолете и появиться к самому началу следующего рабочего дня на космодроме. Не таков был Королев, да и все его коллеги, чтобы оставить столь соблазнительную возможность нереализованной. Правда, в обратном рейсе – с космодрома в Москву – эти два часа разницы в полетном времени портили все дело: как ни рассчитывай, а какая-то часть ночного времени «пропадала впустую». Но тут уже ничего поделать было невозможно, на законы вращения земного шара даже Королев повлиять не мог (о чем, как я подозреваю, немало сожалел).
У газетного киоска собрались человек десять-пятнадцать: Сергей Павлович Королев, Мстислав Всеволодович Келдыш, Валентин Петрович Глушко, Константин Давыдович Бушуев, Николай Алексеевич Пилюгин, Алексей Михайлович Исаев, Борис Викторович Раушенбах, Семен Ариевич Косберг, Владимир Павлович Бармин…
У литератора, работающего в так называемом художественно-биографическом жанре, здесь, наверное, просто разбежались бы глаза: что ни человек, то по всем статьям достойный герой большой и интересной книги. Но такого литератора поблизости почему-то не оказалось. Да и никто из сидящих по углам или сонно бродящих по пассажирскому залу ночных пассажиров и немногочисленных служащих аэропорта не обращал ни малейшего внимания на нескольких негромко беседующих мужчин среднего возраста и нормального командировочного вида, во всяком случае без каких бы то ни было примет величия в их внешнем облике.
Точно в назначенное время – минута в минуту – к киоску подошел коренастый седой человек, уважительно, но с достоинством поздоровался с собравшимися и доложил Королеву, что, мол, машина и экипаж готовы, погода не препятствует, разрешение у диспетчера получено, словом, можно лететь. Это был Павел Емельянович Тимашев, старый, опытный летчик (из тех, кого принято называть «авиационными волками»), человек сложной, переменчивой судьбы. До войны он был пилотом гражданского воздушного флота, в годы войны воевал в авиации дальнего действия, где дослужился до должности командира авиадивизии и звания генерал-майора авиации. Потом возглавлял летно-испытательную станцию на большом авиационном заводе. Не раз приходилось ему расплачиваться за разного рода прегрешения (преимущественно чужие), так что так называемая лестница служебных перемещений была им хорошо исхожена в обоих направлениях: как вверх, так и вниз. Но что оставалось при нем всегда – это уважение и симпатия коллег – за справедливость, независимость характера, доскональное знание своего дела. В дни, о которых я сейчас рассказываю, Тимашев командовал небольшим летным подразделением, обслуживавшим КБ Королева.
– Ну что, кажется, все в сборе? – полувопросил-полукон-статировал Королев и, не услышав возражений, резюмировал: – Пошли.
И вся компания, вытянувшись цепочкой, направилась к самолету. Забравшись в него, все быстро устроились поудобнее в креслах пассажирского «Ил-четырнадцатого» с нескрываемым намерением «добрать» часика два-три, и я сразу после взлета почувствовал себя уже как бы на пороге космодрома. Восход солнца встретили в
