Хранитель лаванды - Фиона Макинтош

Ох, Люк, только не погибай! И не отказывайся от меня! В этот момент Лизетта поняла, что выбор сделан. Она скомкала записку Армана, вернула газету на стойку и сразу же покинула кафе.

Осознание грозящей опасности прояснило мысли Лизетты и заставило ее сосредоточиться. Выставив ее за дверь, полковник Килиан оказал ей огромную услугу — дал ей возможность завершить их связь и сохранить теплые воспоминания о ней. Наверное, Лизетта никогда не поймет тот сплав нежности и ярости, что объединял их и притягивал друг к другу, но Люк прав — хотя полковник Килиан на первое место ставил Германию, он все равно пытался защитить возлюбленную. Он верен себе. Лизетта тоже должна хранить себе верность. Пусть ее задание невозможно довести до конца, но она примет активное участие в Сопротивлении. Искупление начнется сегодня же ночью, в шестнадцати километрах от центра Парижа, где группа диверсантов собирается вывести из строя железнодорожные пути.

Сначала надо найти безопасное пристанище.

35

20 июля 1944

Килиан неподвижно сидел в своем офисе. Утром он встретился с фон Хофакером в парке близ собора Парижской Богоматери.

— Когда все произойдет?

— Наверное, в полдень или чуть позже, — успокаивающе ответил подполковник.

Обычно Килиан легко сохранял спокойствие, даже если нервничал, но он привык контролировать ситуацию, раздавать приказы, а сегодня чувствовал себя марионеткой, которую тянут за ниточки в разные стороны.

— Мои инструкции не изменились? — Он знал, что приказы бывают неверно истолкованы, и хотел еще раз перепроверить все.

— Да, полковник, оставайтесь в своем кабинете, ведите себя как обычно. Если все пройдет по плану, я вам позвоню.

Килиан со вздохом кивнул.

— Буду ждать с нетерпением.

— Спасибо. Кстати, генерал просил меня узнать, как насчет другого дела.

— Другого дела? — недоуменно нахмурился Килиан.

— Позвольте, я же в прошлый раз доставил вам досье… — озадаченно напомнил подполковник.

Килиан по-прежнему ничего не понимал.

— Сейчас это не самый важный вопрос, но все-таки… — настаивал фон Хофакер.

— Ох, прошу прощения! Но это ж никому не нужные бумажки, так ведь?

— Не совсем, полковник. Вам стоит их изучить. К сожалению, я вынужден поинтересоваться, продолжаете ли вы видеться с мадемуазель Форестье.

— Нет, — ледяным тоном отрезал Килиан. Ужасно хотелось осадить собеседника, но он придержал язык.

— Опять же прошу прощения, полковник, но… Вам необходимо ознакомиться с документами. Держитесь подальше от этой женщины.

— Почему?

— Мы полагаем, что она — шпионка. Вы найдете объяснения в переданных вам бумагах. Гестапо осведомлено, это снимает с нас подозрения. Гестаповцы вышли на заговорщиков в Берлине, но пока не суют нос в парижские дела.

Ошеломленный этими обвинениями, Килиан мечтал поскорее оказаться у себя в кабинете и немедленно ознакомиться с досье.

И вот теперь он сидел за столом, потеряв дар речи. Доказательства оказались более чем красноречивыми. В гуще бессмысленных бумажек таилась стопка фотографий: нечетких, зернистых, сделанных через окно… Килиан почти убедил себя, что это вовсе не Лизетта самозабвенно целуется с водителем, известным полковнику под именем Леве.

Генерал Штюльпнагель, верный своему слову, организовал тайное наблюдение за девушкой. Килиан припомнил, что генерал обещал обратить внимание на Лизетту. Что ж, результаты поистине ошеломляли. Сначала Маркус взирал на фотографии с недоверчивым изумлением — как Лизетта оказалась с Леве? Они не знакомы! Это не имеет никакого смысла!

Записка, прилагавшаяся к фотографиям, прояснила ситуацию. Леве оказался самозванцем. Штюльпнагель понятия не имел, как его зовут на самом деле, но удалось выяснить, что настоящий Кристиан Леве умер несколько лет назад. Любовник Лизетты устроился на работу по поддельным документам. Килиан в ярости закрыл глаза: наверняка Леве — это и есть таинственный Равенсбург!

Они вместе провернули это дельце, прокрались в его жизнь, а сами крутили роман у него за спиной. Килиана затошнило. Он велел секретарше не беспокоить его.

Час за часом он неподвижно сидел в кабинете, не в силах забыть о Лизетте и Равенсбурге. Леве говорил по-немецки как уроженец Германии, но и французский у него был безупречен — они с Лизеттой составляли отличную пару шпионов. Интересно, на кого они работают — на союзников? Похоже, что так. Почему избрали своей целью именно его, ведь он совершенно не у дел? Этот вопрос не давал Килиану покоя. Полковник пытался вспомнить все, что когда-либо знал о Лизетте.

Неужели Вальтер тоже вовлечен в обман? Нет, вряд ли. Лизетта всегда отклоняла предложения пригласить Вальтера. Выходит, она использовала Вальтера как прикрытие, а работу в банке — как источник средств к существованию. Она втерлась в доверие к Килиану, а он, глупец, поддался! По-настоящему полюбил ее! Даже сейчас полковник не мог представить, что ее ответные чувства неискренни. Увы, бесстрастные фотографии показывали ее в жарких объятиях молодого красавца, так похожего на Килиана лет пятнадцать назад.

Неужели у них хватило духа? Как Леве оставался спокоен, когда Килиан с Лизеттой занимались любовью на заднем сиденье машины? Как Лизетта выносила его, Килиана, прикосновения и поцелуи, если любила другого? Может быть, она закрывала глаза и представляла, что находится в объятиях Равенсбурга?

У Килиана хватало опыта, чтобы распознать, когда женщина притворяется, а когда ее наслаждение неподдельно. Он знал — Лизетта неравнодушна к нему. Но как ей это удалось? Похоже, она каким-то немыслимым образом разделила жизнь на две половины. Только этим можно объяснить ее беззаботность и легкость — ей не надо было притворяться. Она ничего не играла, ее отчаяние два дня назад было неподдельным. Она искренне хотела защитить его от гестапо.

Она сильно рисковала, предлагая свою помощь: да, конечно, таким образом она могла бы держать союзников в курсе событий, но ведь и сама оказывалась на линии огня. Делала ли она это для него? На это вопрос Килиан ответить не мог. Он воспылал ненавистью к Лизетте — за то, что она пыталась вкрасться к нему в доверие, пыталась воздействовать на него, но самое худшее — за то, что заставила его полюбить ее.

Как нелепо все сложилось! Кругом война, неразбериха, заговоры, а он впутался в сердечную битву.

Почему Лизетта и Равенсбург выбрали его в качестве цели, оставалось неясным, но этот вопрос представлял чисто академический интерес. Они нашли добычу покрупнее, чем впавший в немилость полковник вермахта. Ему стало дурно при мысли, что им известно о готовящемся покушении. Черт, он и так чувствует себя предателем родины — но выдавать планы врагам Германии подло!

Килиан швырнул компрометирующие документы в корзину для мусора и поджег бумаги. Последнее письмо Лизетты чуть было не полетело следом, но в последний момент полковник остановился. Она и так уже причинила ему слишком много боли, он не вынесет, если предаст огню слова ее любви и привязанности. В глубине души он продолжал верить этим словам. Он засунул письмо в нагрудный карман, где хранилось и неотправленное письмо к Ильзе, которое он продолжал регулярно дополнять. Сегодня там прибавится новая запись.

К счастью, генерал Штюльпнагель не видел в Лизетте большой угрозы. Впрочем, уже слишком поздно — план покушения набирает обороты. Шпионы союзников не станут подвергать риску возможность убийства Гитлера. Даже если Лондону обо всем известно, там будут хранить молчание и ждать новостей о смерти фюрера.

В полном обмундировании, застегнутый на все пуговицы, Килиан сидел в кабинете и ждал звонка от генерала Штюльпнагеля, чтобы принять на себя командование германской армией в Париже.

Приказ так и не поступил.

Утро сменилось днем, тени за окном вытянулись, а затем растворились в наступающих сумерках. Килиану не хотелось звонить Хофакеру. Даже если в «Вольфсшанце» и взорвалась бомба, то Гитлеру наверняка удалось избежать смерти. Полковника не волновало, что именно пошло не так. Его теперь ничего уже не волновало.

36

Недели слились для Килиана в непрекращающийся кошмар. Бомба взорвалась, но Гитлер в очередной раз чудесным образом избежал смерти. Килиан мудро решил не высовываться и, как ни подмывало сказаться больным, продолжал работать, ежедневно являясь на службу и пряча кипящие чувства за непроницаемым выражением лица. У себя в кабинете он отчаянно страдал. После взрыва генерал Штюльпнагель опрометчиво поверил, что Гитлер убит, и начал арестовывать парижских эсэсовцев и гестаповцев. Когда выяснилось, что Гитлер жив и весь командный состав уцелел, всех задержанных пришлось освободить.