Хранитель лаванды - Фиона Макинтош

— Что нового?

Фон Хофакер поморщился.

— Две неудачные попытки за последний месяц.

Потеряв дар речи, Килиан уставился на подполковника. В кабинете воцарилась тишина. Килиану казалось, что фон Хофакер слышит стук его сердца.

— Почему мне ничего не сказали? — Полковник рывком поднялся из-за стола.

— Все происходит так быстро и тайно, что мы и сами не знали, — пожал плечами фон Хофакер. — Я понимаю, вам нужно было знать заранее, но мы все в таком положении.

— Расскажите, что случилось.

— Первая попытка произошла в начале месяца…

Лицо Килиана вытянулось.

— Что произошло?

— Исполнитель счел, что план не сработает. Нам со стороны легко злиться, но не мы же спускаем курок. Для этого нужен подходящий момент. — Фон Хофакер откашлялся и продолжил: — Затем была еще одна попытка…

— Когда? — Килиан чуть не сорвался на крик, но взял себя в руки и прошептал: — Расскажите же!

Фон Хофакер нервно огляделся и продолжил:

— План предусматривал убийство Гиммлера, поскольку от него было бы еще больше проблем, чем от Гитлера. Гиммлер на собрание не явился, попытку покушения в очередной раз отложили.

— У Гитлера жизней больше, чем у кошки!

— Полагаю, тут вы правы, полковник. И наконец, последняя попытка должна была состояться сегодня, но фюрера неожиданно вызвали из кабинета. Я сам обо всем только что услышал.

Килиан в досаде сжал зубы.

— И что теперь?

— Запаситесь терпением, полковник. Мы попытаемся снова, — отозвался фон Хофакер.

— А в этот раз нас известят заранее?

Подполковник пожал плечами.

— Следующая попытка произойдет через три дня. На этот раз исполнитель надежен. Такой не промахнется.

Килиан поспешно отвернулся к окну, не зная, ликовать или ужасаться. По-видимому, и то и другое.

— Полковник?

— Мне не верится, что я вовлечен в государственную измену, — тихо пробормотал он.

Его собеседник подошел ближе.

— Полковник, вы абсолютно защищены. Мы намеренно держим вас в стороне. Как только все произойдет, генерал прикажет арестовать всех эсэсовцев и членов гестапо в Париже.

— Вам понадобится моя помощь? — осведомился Килиан.

Они стояли почти вплотную друг к другу и переговаривались еле слышным шепотом.

— Нет. Ваше время придет позже и когда мы будем полностью уверены, что это уместно. Я с вами свяжусь.

— А если я ничего от вас не услышу?

— Не предпринимайте ничего, оставайтесь под прикрытием.

Килиан покачал головой.

— Но почему мы не можем выступить все одновременно? Прижать к ногтю шайку Гиммлера, мобилизовать армию?

— Соображения секретности. Пожалуйста, доверьтесь нам.

— Хорошо, фон Хофакер. Благодарю вас.

Подполковник кивнул и открыл портфель.

— Генерал просил меня передать вам вот это.

— Что это?

— Для прикрытия. Всякие документы — бюджетные сметы, нужды церкви, все в этом роде.

— А, прекрасно… — Килиан небрежно швырнул на стол пачку бумаг.

Фон Хофакер многозначительно покачал головой.

— Генерал предлагает вам отнестись к ним со всем вниманием. Возможно, это чтение покажется вам занятным.

Килиан озадаченно посмотрел на собеседника, но тот уже подошел к выходу.

— Благодарю вас, полковник, что вы согласились принять меня, — ровным голосом произнес он.

— Удачи, фон Хофакер.

— Спасибо, и вам так же, полковник. — Фон Хофакер помедлил у двери. — Хайль Гитлер, — произнес он и невесело улыбнулся.

Килиан в ответ пробормотал то же приветствие. Он старался по мере возможности избегать этих слов.

Что ж, ни сегодня, ни в течение следующих трех дней ничего нельзя сделать. Время действий придет, когда Германия освободится от Адольфа Гитлера.

Полковник мельком глянул на оставленную фон Хофакером стопку бумаг на своем столе и с сердитым вздохом засунул ее в верхний ящик. Потом, конечно, он все проглядит, но сейчас надо уладить вопрос с Лизеттой. Он бросил очередной взгляд на записку. В конце концов, если все сорвется, его поймают и казнят. Его ждет верная смерть, а потому он должен повидаться с Лизеттой, обнять ее в последний раз…

Схватив телефон, Килиан набрал номер секретарши.

— Да, полковник?

— Соедините меня с мадмуазель Форестье.

— Конечно, полковник. Позвольте спросить, по какому номеру?

Он продиктовал ей название банка.

— Зарезервируйте столик в ресторанчике на берегу. Знаете, под открытым небом.

— Да-да, я знаю, что вы имеете в виду.

Полковник был приятно удивлен — новая секретарша знает свою работу.

— Сегодня, на час дня.

— Слушаюсь, полковник. Не вешайте трубку, я вас сейчас соединю.

Ждать пришлось буквально несколько секунд.

— Полковник Килиан? Мадемуазель Форестье на линии.

— Спасибо. — Он услышал тихий щелчок — это секретарша повесила трубку. — Лизетта?

— Полковник Килиан?

При звуке ее голоса у него сжалось горло.

— Очень приятно вас слышать, — тихонько сказала она. Умница, проявляет осторожность на случай, если секретарше вздумается подслушивать.

— Мне тоже очень приятно. Позвольте пригласить вас сегодня на ланч?

— О, с большим удовольствием!

В ее голосе звучали радость и облегчение. Улыбаясь, полковник сообщил ей название ресторана.

— Час дня вас устроит?

— Конечно! Тогда до встречи!

— Нам надо так много рассказать друг другу…

Как обычно, полковник Килиан пришел раньше назначенного времени. Подоспевшая чуть позже Лизетта сияла. Как же она была хороша! У него замерло сердце, едва он заметил в толпе ее темные волосы, собранные в хвост. Она казалась еще моложе. Он представил, как она распускает волосы, они густыми волнами рассыпаются по обнаженным плечам…

Официант провел ее к столику. Килиан поднялся навстречу, расплываясь в беспомощной счастливой улыбке.

— Ты выглядишь божественно. — Лизетта пришла в светлом платье, купленном во время их путешествия. Наряд подчеркивал нежную линию плеч и стройность фигуры. Глядя на низкий вырез на груди, Килиан с внезапной болью вспомнил ее обнаженное тело. Он смущенно откашлялся. — Мое любимое платье…

Лизетта ответила не сразу. Она смотрела на него и широко улыбалась. Потом легонько поцеловала его в губы, особым, характерным только для нее поцелуем, и шепнула:

— Как же хорошо снова увидеть тебя, Маркус.

Полковника бросило в дрожь от возбуждения, и он быстро отвернулся к официанту.

— Пожалуйста, погодите минутку. — И вновь обратился к Лизетте: — Как поживаешь? Хотя, что я спрашиваю, ты же обожаешь одиночество. Впрочем, наверное, я слишком поспешен в выводах и ты была не так уж одинока? — Он тут же проклял свою несдержанность. Только сцены ревности не хватало!

Девушка ответила меланхоличной улыбкой.

— Я скучала по тебе каждую минуту из тех тридцати шести дней, что мы не виделись.

— Ты считала, — тихо заметил он.

— Я всегда считаю, — кивнула она. — Ты должен бы это знать…

Он потупился.

— Спасибо за письмо.

— Я рада, что мы встретились.

— Нет, я тебя не только поэтому хотел увидеть…

— Чудесно. Знаешь, для человека, твердившего, что любит меня, у тебя довольно своеобразные способы эту любовь демонстрировать.

— Не надо, Лизетта! — с болью воскликнул он.

— Не надо жаловаться? — Ее глаза сузились. — Мне трудно без тебя, Маркус.

— Ну не тяжелее, чем мне без тебя, — ответил он.

— Это так странно и так… так неприятно!

— Ты же знаешь, я не стал бы настаивать на этом без достаточных оснований.

Темно-голубые глаза полыхнули гневом.

— Тогда назови мне их, свои основания! Уж этого я заслуживаю!

Официант вручил им меню. Килиан попытался сосредоточиться на списке блюд.

— Жареный палтус здесь вне конкуренции.

Девушка слабо улыбнулась официанту:

— Жареный палтус с отварным картофелем, будьте любезны.

Официант вопросительно повернулся к Килиану.

— Хороший выбор, — одобрил тот. — Мне то же самое.

— Желаете вина, сэр?

Килиан покачал головой.

— Нет, мне воды. А как ты, Лизетта?

Она кивнула, и официант отошел.

— Я не хочу с тобой ссориться, — начал Килиан.

— И я не хочу! Совсем наоборот! После твоего звонка я чувствую себя восторженной школьницей.

Килиан не смог сдержать улыбки.

— Так-то лучше. Я знал, что это все — напускной гнев. Ты ничуть не изменилась.

Лизетта сурово посмотрела на него, а потом встряхнула головой, демонстративно обводя взором открытую веранду ресторана.

— В чем дело? — нахмурился он.

— Что мы здесь делаем? — спросила она. — Война приближается к нам. Париж — заветная цель союзников. А мы, как ни в чем не бывало, заказываем жареный палтус, хотя парижане голодают, терпят лишения, отчаиваются — и ждут перемен.