Хранитель лаванды - Фиона Макинтош

— Вы разговариваете во сне, месье Люк.

Люк улыбнулся. Робер, напросившись помогать, с превеликим старанием вымазал щеки Люка пеной и с превеликим интересом смотрел, как тот скребет щетину старой затупившейся бритвой.

— Давно не видел, как мужчины бреются… — вздохнула старуха. — Ему нужен отец.

Люк взял ее за руку. На ладони кожа у Мари была огрубевшей и толстой, но с тыльной стороны — истончившейся, точно пергамент. Костяшки пальцев распухшие, изуродованные артритом. Он поднес скрюченную руку к влажной щеке.

— Он скоро вернется, Мари. Вот проклятая война закончится, и ваша семья снова будет вместе. Берегите себя и Робера, продержитесь еще немного.

Она посмотрела на его отражение в зеркале.

— Лизетта, верно, уж по тебе истосковалась.

Люк накрыл руку старухи своей.

— Не знаю.

— Что ж, ступай к ней и выясни. — Мари хмыкнула. — За женщинами надо ухаживать, Люк… даже во время войны.

Он вздохнул и посмотрел на каменный дом с черной черепицей и симметричными окнами. Краска на рамах облезла, деревянная дверь покосилась. Мари права. Пора уходить. Он будет скучать по этому маленькому раю: здесь он был в безопасности, получил возможность исцелиться… и не только физически.

— Эх, пора уходить, да вот не хочется…

— Знаю. Но ты еще вернешься, я уверена.

Люк кивнул.

— Робер поймет?

— Вы с мальчиком очень сблизились. Дети — крепкие существа. Не переживай из-за него.

Робер оставил в покое ослика, которого звали Бернаром, и подбежал к Люку. Раздетый до пояса, тот вытирал с лица последние хлопья пены. Робер притащил ему одну из отцовских рубашек, а Мари начистила Люку ботинки и выбила пыль из штанов.

Взяв у Люка полотенце, Робер гордо показал на рубашку, что висела рядом на яблоне.

— Папа возражать не станет.

Люк благодарно взглянул на Мари.

— Когда-нибудь я отплачу вам за доброту.

Старушка шикнула на него.

— Мы все делаем, кто что может. Робер давно гадал, что это у тебя за мешочек на шее. Скажу честно, мне тоже любопытно, но я запретила ему приставать к тебе. Это от Лизетты?

Люк покачал головой.

— Бабушка дала. Она верила, что лаванда — волшебный цветок. — Глаза у Робера округлились. — Сказала, если я всегда буду носить мешочек с семенами, это меня защитит.

Мари усмехнулась.

— Бабушкам всегда видней.

— Разумеется. Не стану спорить.

Люк, морщась от боли, надел чистую рубаху. Придя в сознание после контузии, он нащупал на затылке шишку размером с кулак, а со спины все еще не сошли синяки. Повезло, что все кости целы. Голова перестала болеть, а солнечный свет больше не резал глаза.

Люк медленно застегнул рубаху. Повисшее в воздухе напряжение раздирало ему душу. Робер ужасно огорчился, что он уходит, да и Мари, несмотря на храбрую улыбку и мудрые слова, тоже будет по нему скучать.

— Как жаль, что вы уходите, месье Люк, — грустно сказал Робер и виновато покосился на бабушку.

Люк сглотнул и присел на корточки перед мальчуганом.

— Обещаю, что непременно вернусь. У меня тут возникла одна идея… Найдется у вас иголка с ниткой?

— Зачем тебе? — удивилась Мари.

— Увидите.

— Погоди, сейчас принесу.

Скоро она вернулась и протянула Люку иголку.

— Смотри, — велел Люк мальчику, воткнул иголку себе в большой палец и выдавил капельку крови, темную и блестящую. — Можешь сделать то же самое?

Робер испуганно заморгал, но потом взял иголку и храбро кивнул.

— Это называется — клятва на крови. Ее нарушать нельзя.

Эти слова мгновенно придали мальчику мужества. Он ткнул в палец иголкой и тихо ойкнул.

— Ты очень храбрый, Робер, — похвалил Люк. — Теперь сдави, вот как я.

Робер повиновался. На пальце появилась такая же капелька крови, как и у Люка.

— А что теперь? — спросил мальчик.

— Теперь прижмем пальцы друг к другу, вот так, — пояснил Люк, подмигивая Мари и поднося ладонь к ручонке Робера. — Отлично. Надо, чтобы наша кровь смешалась.

Робер завороженно глядел на него.

— А зачем?

— Теперь мы с тобой — кровные братья. Такие узы нерушимы.

Мальчик пристально рассматривал алое пятнышко на пальце.

— Месье Люк, у нас одна кровь.

Люк кивнул.

— Я, Лукас Равенсбург, известный также как Люк Боне, торжественно обещаю вернуться.

Мари ласково коснулась его плеча.

— Люк, женщине нужна любовь. Не мешкай, ступай к ней. А как женишься, привози ее сюда.

Люк обнял их обоих и, упаковав в заплечный мешок немного припасов, двинулся в путь. Прощаясь с Робером и Мари, он подумал вдруг, что за последние несколько лет вся его жизнь только и состоит, что из разлук. Но сюда он обязательно вернется. Люк обещал себе это, а заплаканный шестилетка посылал ему воздушные поцелуи и кричал:

— Не забывайте меня, месье Люк! Не забывайте свое обещание!

34

17 июля 1944

Килиан еще раз перечел записку Лизетты. Читать было больно — он очень скучал без возлюбленной. Он вчитывался в скупые строки, пытаясь понять, отчего Лизетте, несмотря на все предупреждения, понадобилось связаться с ним.

Мой дорогой Маркус!

Не стану тратить слова понапрасну. Я люблю тебя и отчаянно скучаю по тебе. Мне надо тебя увидеть, если уж мы не можем позволить себе большего. Мне это жизненно необходимо. Помнишь наш прощальный разговор? У меня есть что тебе предложить.

Умоляю тебя о встрече. Где угодно, в любое время.

Твоя Лизетта .

Последний раз они виделись неделю назад, перед высадкой союзников в Нормандии. По радио тогда только и говорили, что атака начнется с порта Кале, но союзники ошеломили всех неожиданным маневром.

Командующего группой армий «Запад» сменили — верный признак наступающей паники. Шербур пал, де Голль организовал временное правительство, а генерал Дольман скончался от инфаркта после поражения при Шербуре, хотя ходили упорные слухи, что на самом деле он покончил с собой. Было объявлено, что Роммель получил в Нормандии серьезное ранение. Килиан покачал головой. Оккупированная Франция — последний оплот германского могущества — понемногу высвобождалась из-под власти завоевателей.

Дурные вести лишь укрепляли в Килиане верность заговору. Как жаль, что из предыдущих попыток ничего не вышло — возможно, тогда бы Германии удалось хоть отчасти вернуть утраченное достоинство. Если ничего не предпринять в самое ближайшее время, союзники разобьют врага наголову и сами расправятся с Гитлером. Тогда не будет никаких договоренностей, никакого перемирия. Иногда Килиану казалось, что уже слишком поздно, время упущено.

Покушения на фюрера неоднократно проваливались, и Килиан почти не надеялся на успех очередной попытки заговорщиков свергнуть тирана и спасти остатки чести. Гитлер издавал бессмысленные и жестокие приказы, приводя в отчаяние генералов и ослабляя армию.

Килиан неспроста удерживал Лизетту подальше от себя. Гестапо с удовольствием «расспросит» ее. Одним из излюбленных методов получения информации было притапливание жертв в ванне.

Письмо Лизетты, хотя и нежное, без сомнения, не было обычным любовным посланием. Видно было, как тщательно она выбирала слова. Что же она хочет предложить ему? Их последний разговор вышел натянутым. Килиан содрогнулся, припомнив, что намекал ей на существование заговора. А если она как-то причастна к агентурной сети союзников?

Все разрешилось бы, если бы только он мог поговорить с Штюльпнагелем, но комендант находился в отъезде, связаться с ним было невозможно. Килиан в очередной раз проклял свою неосведомленность.

Внезапно зазвонил телефон. Полковник схватил трубку.

— Килиан слушает.

— Полковник Килиан, к вам подполковник фон Хофакер, — звонко отрапортовала секретарша. — Вы примете его? Он просит всего лишь несколько минут.

Пульс Килиана забился чаще.

— Да, разумеется.

— Будет исполнено.

Полковник уставился на трубку в руке. Вот оно! Штюльпнагель упоминал, что фон Хофакер — единственный, кому можно доверять. Должно быть, он принес вести о заговоре. Килиан перевел дух, спрятал письмо Лизетты в ящик стола и одернул мундир.

Раздался властный стук, и дверь отворилась.

— Подполковник фон Хофакер, — доложила секретарша.

— А, фон Хофакер. Надеюсь, вы принесли мне необходимые сведения?

— Полковник Килиан, — отсалютовал вошедший, — так точно, вот они здесь.

— Входите, присаживайтесь. Позволите предложить вам что-нибудь выпить?

— Нет, спасибо, полковник.

Они оба улыбнулись секретарше, и она вышла из комнаты.

Как только дверь захлопнулась, Килиан тихо выдохнул: