Дом проблем - Канта Ибрагимов

Из самой дорогой гостиницы он звонил весь вечер в Москву. Его бывшая жена Айна, только одно слово сказала о сыне — «нормально», телефон Дибировых она ему дала, при этом с сарказмом:

— Знаю я, что ты Марию любишь. Вышла бы за тебя, узнала бы, какой ты дурень и дикарь.

— У нее есть муж Альберт, — как и Виктория Оттовна, говорит Ваха.

— Да, Бааев отличный парень. Здесь так раскрутился, квартира в центре Москвы. А Мария дура, как и ты.

Как и хотел Ваха, на сей раз трубку взяла Дибирова-мать:

— Виктория Оттовна, — с ходу выдал Мастаев. — Вы не знаете случайно телефон Кныша.

— Мастаев! Что ты себе позволяешь?!

— Дело государственной важности, — сух и строг голос Вахи. — У нас война.

— Он пару раз звонил, — после долгой паузы ответила Дибирова. — Его телефона не знаю. Как Баппа? Что в Грозном?

— Простите, а телефон Деревяко Галины? — о своем говорит Ваха.

— Руслан с ней не живет. Старые телефоны продиктую.

— О, Мастаев! — лишь поздно ночью ответил домашний телефон Деревяко, навеселе, то ли так довольна, услышав его. — Кнышев никогда координаты не оставлял. А сейчас, наверное, знаешь, — советник!.. Ты где? Приезжай.

У Мастаева остался последний шанс, на который он почему-то более всего рассчитывал, и, буквально, как охотник, чтобы не вспугнуть, он без звонка поехал к Самохвалову.

— Ну-у, слава богу, живой, — Самохвалов уже принял местный казацко-крестьянский вид, наверное, от этого несколько постарел. — Как там у нас? Телевизор врет, а слухи страшные — что, война? Ужас!

Несмотря на осень, вечер на Кубани был теплый, тихий. Ужинали на улице, в беседке. Оказывается, здесь жило много грозненцев. Узнав о госте, пришли земляки — русские, армяне и даже чеченцы. Обо всем расспрашивали.

Только поздно ночью зашли в дом спать. Ваха первым делом заметил — картины нет, угол без иконки. Самохвалов, тяжело вздохнув, устало сел, пряча от Вахи взгляд. И лишь тогда Мастаев сказал:

— Мне нужен Кныш. Дело важное, очень важное, — он достал из папки конверт. — Лично в руки. От президента. Война.

— А что, президент-генерал сам не может выйти на Кныша?

— Видимо, не может.

— Да, два вояки, вроде друзьяки. Зажрались! — Самохвалов встал, подошел к шкафу. Там бутылка, рюмка. Он выпил залпом. — Да, Митрофан-Митрофанушка! Давно ли за бутылкой и пачкой папирос ко мне в типографию бегал? А теперь. — он сел, вытер слезу. — На дочь вышел. Давил. Да, все равно выкрали бы. А так, дочери квартиру купил. Вынудил Кныш, лично семейные реликвии к нему на дом доставить. У-у, музей! Лишь коньяк жрет, трубку курит. Только не говори, что я адрес дал.

В аэропорту Краснодара на следующее утро Самохвалов провожал Мастаева в Москву.

— Ты только приоденься. Кныш в самом центре. Таким тебя и не пустят. Возьми деньги, хотя бы в долг.

— Все есть. Спасибо, — они по-чеченски обнялись, по-русски три раза поцеловались.

— Береги себя. Будь осторожен, — беспокоится Самохвалов. — Они зажрались. Что-то крупно не поделили: паны дерутся, у холопов лбы трещат.

В аэропорту «Внуково» Мастаев попросил таксиста отвезти его в самый респектабельный магазин мужской одежды. И только после этого он появился с баулами в гостинице «Россия», где он еще из Минвод забронировал номер.

После парикмахерской, ванных процедур в этом наряде Ваха сам себя никак не мог в зеркале признать — важная персона. Таким и появился он в доме на Тверской. В руках цветы, в пакете коньяк, коробку конфет подарил консьержке.

Оказывается, самый «Образцовый дом» Грозного — дыра! Здесь такой просторный, с инкрустированным потолком и канделябрами подъезд, лестница — мрамор, перила — литая узорчатая бронза. На весь четвертый этаж — одна огромная дверь. Ваха нажал на кнопку звонка и чувствует — на него смотрят, камера.

— Мастаев, ты окуда взялся?

— Вы не откроете? Или через дверь будем говорить?

Очень много замков, засов.

— Какой франт! — искоса с ног до головы осмотрел Ваху Кнышев, и не отвечая на приветствие: — Как нашел?

— По запаху. Хе-хе, охотник, — и видя недовольную настороженность: — Президент направил.

— Раздевайся. Проходи, — вызывающе жесток голос Кнышева. Он провел гостя в ближайшую комнату, включил телевизор. — Жди здесь, — приказал, плотно закрывая за собой дверь.

От хозяина можно что угодно ожидать, может и здесь камеры. Тем не менее Ваха, как бы любопытствуя, подошел к окну — самый центр, Кремль из окна и странная тишина, — он постучал по стеклу — бронированное.

Всякое испытывал Мастаев к Митрофану Аполлоновичу, да видно, что-то родное превалировало, иначе в столь короткое время — какой-то дурацкий фильм еще шел — он не заснул бы спокойно на диване.

— Вставай, джигит. Пошли, — от Кнышева разит коньяком.

Ваха заметил, что туфелек на высоком каблуке, что были в коридоре, уже нет.

— Раз пришел, хочешь посмотреть мою квартиру?

Это огромная квартира, действительно, как музей — столько картин и экспонатов. На одном, его острый глаз заметил, — «Чечено-Ингушский краеведческий музей».

— Только не думай, что я своровал, — резко сказал Кнышев. — Продавали — я купил.

— Разве музейные ценности продают?

— Хм, всю республику распродали. А ты о музее.

В этот момент взгляд Вахи выхватил картину Самохвалова, где-то в углу, на полу. И если она стоит квартиры в Краснодаре, то сколько их стоят те, что висят? А Кнышев словно читает его мысли.

— Самохвалов направил? Я нигде не выяснял. Все просто. В твоем пальто билет из Краснодара.

— По карманам?

— Главное, не в душу. Хе-хе, пошли коньяк пить. А то, небось, Самохвалов тебя самогоном поил и твердил: Кныш — мразь, у меня на бутылку и папиросы клянчил, у чуланчика червонцы шибал, а теперь?!

— Теперь я чуланчиком провонялся, — едкий сарказм в тоне гостя.

— Ладно, ладно, не паясничай. Тебе не идет. Лучше скажи, — в роскошной гостиной Кнышев наливает коньяк, — ты что это так расфраерился. Президент расщедрился? Надо было ему раньше по-братски, по договоренности все делить. А теперь поздно. Получит он по мозгам.

— При чем тут он, народ страдает, а вы?

— Ты хочешь сказать — воры и бандиты? — Кнышев выпил коньяк, смачно закусил лимоном. — А ну, пошли.

Эта комната была на замке. Свет озарил огромный зал — сплошь масса портретов и книг о нем и во главе всего огромный бюст вождя.

— Это памятник Ленина из Грозного?

— Да! Вы не уберегли, снесли. Ты это помнишь? А я, с твоей помощью, вывез, сохранил, на постамент. Хе-хе, ты забыл классика. «Вы договариваетесь до «вывода», что революцию нельзя делать при помощи воров и бандитов, нельзя делать без интеллигенции. Понятно, что довели себя до болезни: жить вам, вы пишете не только тяжело, но и «весьма противно»!!! «Углубляются расхождения с капитализмом!»

Не хочу навязываться с советами, а не могу не сказать: радикально измените обстановку и среду, и местожительство, и занятия, иначе опротиветь может жизнь окончательно. Крепко жму руку. Ваш Ельцин». ПСС, том 51, страница 23.

— При чем тут Ельцин? — возмутился гость. — И не капитализм, а коммунизм у Ленина в оригинале.

— Хе-хе, это у Ленина. А я тебе процитировал ответ на письмо, которое ты мне доставил.

— А вы и его прочитали? — в волнении Ваха полез в папку, конверт на месте. — Или есть копия?

— Мастаев, не будь дурачком. Этот текст набирали на компьютере секретари, помощники, адъютанты. Не будь наивным. Если хочешь, прочитай, а я уже знаком. Распечатай. «Искренне Ваш!» Читай.

«Президенту Российской Федерации Борису Николаевичу Ельцину

Уважаемый Борис Николаевич!

Ваше активное участие в миротворческих процессах на территории СНГ вселяет в меня надежду на то, что происходящее в настоящий момент в Чеченской Республике Ичкерия является трагическим недоразумением. Мне кажется, что Вы не в полной мере владеете информацией по Чеченской Республике, иначе трудно оценить Ваши недавние категорические заявления о том, что Россия не будет решать чеченский вопрос силовыми методами, ибо Ваши заявления расходятся с реальной действительностью.

У меня сложилось впечатление, что Вы, занятые проблемами мировой политики, не уделяли должного внимания вопросу взаимоотношений России с Чеченской Республикой. Именно это и побудило меня обратиться в очередной раз к Вам.

Положение дел таково. В Чеченской Республике Ичкерия была оппозиция. Лица же эти являются не оппозицией, а людьми, стремящимися прийти к власти на российских штыках. Среди сторонников этой так называемой оппозиции нет ни одного летчика-чеченца, тем более военного. Поэтому всему миру ясно, что под прикрытием так называемой оппозиции действуют российские наемники, спецконтингент российских Вооруженных Сил.

Вы, Борис Николаевич, должны отдавать себе отчет в том, что любой обман рано или поздно раскроется. Иностранные журналисты зафиксировали все акты российских Военно-воздушных сил на территории Чеченской Республики. Они знакомят мир с фактами авиабомбежки мирных населенных пунктов российскими вертолетами. Имеются многочисленные жертвы среди мирного населения, нанесен значительный материальный ущерб. Пока необъявленная война России и Чеченской Республики носит вялотекущий характер, но только потому, что чеченский народ из всех средств решения конфликтов предпочитает мирные. Последняя надежда, которая у нас еще остается, — это надежда на то, что Вы своим личным авторитетом можете призвать к порядку зарвавшихся политиков, ведущих самостоятельную линию и играющих с огнем, готовых разгореться углей кавказской войны.