К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ. - Георгий Чиж

Созванные утром на консилиум врачи, не сомневаясь, дружно поставили диагноз – гангрена. Делать ампутацию было поздно и бесцельно...

На следующий день курьер, посланный за Резановым вдо­гонку из Петропавловска, привез ему лестный высочайший рескрипт, табакерку с вензелевым изображением государя, украшенную бриллиантами, и повеление о принятии его сына в Пажеский корпус. Поздно. Резанов умирал...

Умирал он в полном сознании, отдавая распоряжение о сохранении своих дневников, записок, описи их и пересыл­ке всех материалов в Петербург, первенствующему директо­ру компании Булдакову.

1. ОБИЖЕННЫЙ ГАРДЕМАРИН

Столовая морского кадетского корпуса быстро успокаива­лась. Похожее на всплески прибоя шарканье бесчислен­ных ног постепенно замирало в отдаленных коридорах и на лестницах. Смутно отражался в опустевшей глади исцарапан­ного подошвами и потускневшего паркета неуютный и безмолвный бриг «Наварин».

Сегодня большой день, 31 декабря 1831 года: морская школа выпускала в родной флот, на простор морей, шесть­десят готовых к полетам орлят. Выпустила всех, кроме одно­го, но зато лучшего из лучших!..

На самом уголке примкнутой почти вплотную к печке скамьи, против мрачной громады брига, виднеется щуплая мальчишечья фигурка. Голова бессильно опустилась к коле­ням, гардемаринские погоны на торчащих кверху костлявых плечах сморщились и смялись неровными складками. Спит?.. Задумался?.. Плачет?

Не спит и не плачет. Самообладание мальчика сдержи­вает рвущиеся наружу рыдания. Это Геннадий Невельской – лучший из лучших орлят, украшение корпуса. Он мучительно ищет выхода из обидного положения, в которое попал, и не находит.

Виновник этой незаслуженной обиды и горя – сам импе­ратор! Мальчику не верится: тот самый император, который так часто отличал Невельского на своих прогулках с каде­тами, щедро угощал его фруктами и конфетами за самозаб­венное, искусное и упорное карабканье вверх по каскадам петергофских фонтанов и смелое плавание и ныряние в хо­лодных прозрачных бассейнах за брошенной палкой... И вдруг нежданно-негаданно обидел, да как!..

Может, и вправду он такой жестокий, как рассказывали кадеты... Ведь они даже старались не ездить во дворец – притворялись больными, а друзьям сознавались, что просто боятся: прикажет повесить, вот и все... Лейтенанта Бестуже­ва на каторгу в кандалах отослал....

Неожиданно перед глазами встала во всех подробностях прогулка царя с кадетами и брошенная в воду палка, за ко­торой, как дрессированные собачонки, плывут мальчики...

И сердце Невельского наполнилось гневом. За что царь так оскорбил его?

Царь, как это делалось ежегодно, лично просматривал на днях гардемаринский список представленных к производству в мичманы.

– Невельской? – спросил он, остановив острый ноготь на его фамилии, стараясь что-то вспомнить. – Это тот крохот­ный, но ловкий и смышленый мальчишечка? Неужели он уже окончил курс?

– Да, ваше величество, Геннадий Невельской – первый по успехам и записан на мраморную доску, – доложил ди­ректор корпуса вице-адмирал Крузенштерн.

– На доску?.. Ну, на доску, конечно, следует, – согла­сился император. – Да, следует... А вот в мичманы, в коман­диры над людьми – слишком рано. Где же авторитет офице­ра? Нехорошо выходит... Нет, не разрешаю: офицер, да еще на корабле, прежде всего должен пользоваться у матросов неограниченным авторитетом, а что же здесь?

– Ваше величество, ему семнадцать лет, – осмелился сказать в защиту Невельского директор. – Мы таких выпу­скали неоднократно.

– Знаю, – недовольным голосом возразил царь. – Выпу­скали. Так то были настоящие юноши – молодые люди, а этот – совершенное дитя, на вид ему лет двенадцать-три­надцать, не больше... Нет, задержим на годик, худа не бу­дет. – И, немного помедлив, добавил: – Пусть подольше по­будет под вашим влиянием здесь, а не на палубе с разными разнузданными шалопаями...

Взволнованный директор корпуса не находил нужных слов и дрожащими пальцами левой руки не переставая маши­нально вращал в одну и ту же сторону надетый на палец правой руки жалованный брильянтовый перстень. Он с пло­хо скрываемым осуждением, не отводя глаз, следил, как из-под мягкого карандаша размашисто выбегали неумолимые слова: «Задержать производство Невельского на год...»

На следующий день приехавший в корпус к концу обеда Крузенштерн приказал выстроить окончивших и поздравил их с производством в офицеры. Невельской отсутствовал.

Не говоря никому ни слова и не расспрашивая, директор с озабоченным видом прошел по коридорам, заглянул в классы, библиотеку, столовую и, подойдя к кадету, часо­вому на бриге, проделавшему перед ним по уставу «на ка­раул», спросил:

– Невельского не видал?

Вымуштрованный кадет-часовой не ответил, но вырази­тельно перевел глаза с директора в сторону.

Директор неслышно подошел к неподвижной согнувшей­ся фигуре и положил руку на плечо. Невельской вздрогнул, вскочил и вытянулся.

– Зачем здесь сидишь, Невельской? Столовая не для мечтателей... Я хотел, Невельской, тебе по-отечески ска­зать, – и он погладил мальчика по голове, – надо быть твер­дым как сталь – не гнуться и не ломаться... Зачем от това­рищей отвернулся? Не надо, они тебя любят и огорчены не менее, чем ты. Мои Карлуша и Яша просили меня позвать тебя сегодня встретить Новый год с нами. Приходи, потол­куем, как взрослым мужчинам держать себя надо...

– Покорно благодарю, ваше превосходство, я буду дер­жать себя как подобает, – пообещал мальчик.

– Ну, вот и хорошо, – одобрил директор и снова ласково похлопал Невельского по плечу. – Скажу, что придешь... Рады будут...

И маленький Невельской на самом деле на встрече Ново­го года в семье Крузенштерна вел себя так, как будто ничего неприятного не случилось.

После скромного ужина адмирал подарил Невельскому роскошное трехтомное издание своего кругосветного плава­ния с пудовым атласом и собственноручной надписью.

Предложенный Крузенштерном проект занятий Невель­ского в предстоявшем учебном году увлек юношу: он прове­дет год не только с большой для себя пользой, но и к тому же интересно. В самом деле, в гардемаринском классе ему придется быть не столько учеником, сколько учителем своих новых товарищей, особенно отстающих из них. Он будет непосредственно участвовать в большой работе по постройке в адмиралтействе разборной модели фрегата «Президент». Директор предоставил ему право пользоваться его библиоте­кой редких русских и иностранных книг – словом, предстоит интереснейший год.

Особенно же приятной неожиданностью для обиженного Невельского явилось предложение трех преподавателей офи­церских классов, как первоначально называлась морская академия, руководить его занятиями по их предметам. Все трое были выдающимися педагогами.