Мартин Иден - Джек Лондон

Фирма Дарнлей и Ко из осторожности напечатала всего тысячу пятьсот экземпляров, но первые же рецензии побудили ее выпустить второе издание — в три тысячи; а вскоре последовало и третье, уже в пять тысяч. Одна лондонская фирма начала переговоры об английском издании, а из Франции, Германии и Скандинавии приходили запросы об условиях перевода. Нападение на школу Метерлинка оказалось как нельзя более своевременным. Началась ожесточенная полемика. Салиби и Геккель защищали «Позор солнца», так как разделяли основную точку зрения Мартина. Крукс и Уоллес выступили против, а сэр Оливер Лодж пытался найти компромисс, примиряющий взгляды Идена с его собственной космической философией. Сторонники Метерлинка объединились под знаменем мистицизма. Честертон заставил смеяться весь мир своими остроумными очерками, якобы беспристрастно трактовавшими модную тему, но всех заглушил громовый голос Бернарда Шоу. Нечего и говорить, что, кроме этих великих светил на сцену выступили и менее крупные звезды, — словом, шум принял грандиозные размеры.

«Это совершенно небывалое событие, — писала Мартину фирма Дарнлей и Ко, - критико-философская книга расходится, как роман. Вы не могли удачнее выбрать тему, а к тому же все условия для появления книги крайне благоприятны. Можете быть уверены, что мы стараемся как можно лучше использовать момент. В Соединенных Штатах разошлось уже сорок тысяч экземпляров вашей книги, и в настоящее время мы подготовляем новое издание, с тиражом в двадцать тысяч. Мы едва успеваем удовлетворять спрос. Но, с другой стороны, мы немало способавовали увеличению этого спроса. Мы уже истратили на рекламу более пят и тысяч долларов. Книга эта побьет все рекорды.

Мы имеем честь препроводить при сем проект договора на вашу новую книгу. Заметьте, что мы увеличили ваш гонорар до двадцати процентов, — это высшая ставка, возможная для такой солидной фирмы, как наша. Если вы находите условия подходящими, благоволите проставить на бланке договора заглавие вашей книги. Мы не ставим никаких условий относительно ее содержания. Любая книга, на любую тему. Если у вас есть уже что-либо готовое, тем лучше. Не следует медлить. «Куй железо, пока горячо».

Получив подписанный вами договор, мы немедленно пришлем вам аванс в размере пяти тысяч долларов. Как видите, мы не щадим затрат только для того, чтобы выразить наше к вам глубокое доверие. Может быть, мы договорились бы с вами относительно права издания всех ваших сочинений на известный срок — ну, скажем, на десять лет. Впрочем, об этом после!»

Отложив письмо, Мартин занялся арифметикой и, помножив пятнадцать центов на шесть тысяч, получил результат — девять тысяч долларов Он подписал дот-вор, проставив заглавие новой книги — «Дым радости», и отправил его издателю вместе с двадцатью небольшими рассказами, написанными еще до изобретения формулы написания газетных фельетонов. И со всей быстротой, на которую только способна американская почта, явился чек на пять тысяч долларов.

— Я бы хотел, чтобы вы сегодня пошли со мною в город, Мария, часа в два, — сказал Мартин, получив чек, — или лучше так: встретимся с вами ровно в два часа на углу Четырнадцатой улицы и Бродвея.

Мария явилась в назначенное время; она была очень заинтересована, но дальше новых башмаков ее догадки не шли. Поэтому она испытала даже некоторое разочарование, когда Мартин, миновав обувной магазин, привел ее в какую-то контору.

То, что случилось потом, навсегда осталось у нее в памяти как чудесный сон. Элегантные джентльмены, улыбаясь, беседовали с Мартином и друг с другом. Стучала машинка. Была подписана какая-то важная на вид бумага. Тут же был и домохозяин Марии, и он тоже поставил свою подпись.

Когда они вышли на улицу, домохозяин сказал ей:

— Ну, Мария, в этом месяце вам уж не придется платить мне семь с половиной долларов.

Мария онемела от удивления.

— Да и в следующие месяцы тоже, — продолжал он.

Мария стала благодарить его, как за милость. И только вернувшись домой и поговорив с соседями, в первую очередь с лавочником-португальцем, она поняла, что этот маленький домик, в котором она прожила столько лет, отныне стал ее собственностью.

— Почему вы теперь ничего не покупаете у меня? — спросил португалец Мартина, когда тот направлялся к трамваю.

Мартин объяснил ему, что он уже не готовит себе сам, и тогда лавочник пригласил его распить с ним бутылку вина Он угостил его самым лучшим вином, какое только нашлось в лавке.

— Мария, — объявил Мартин в тот вечер, — я уезжаю от вас. Да и вы сами скоро отсюда уедете. Можете теперь сдать кому-нибудь дом и получать за него помесячно плату. У вас, кажется, есть брат в Сан-Леандро или Гэйуордсе, который занимается молочным хозяйством? Верните клиентам белье нестиранным — понимаете? — нестиранным! — и поезжайте в Сан-Леандро или в Гэйуордс — одним словом, к вашему брату. Скажите ему, что мне надо поговорить с ним. Я буду жить в Окленде, в «Метрополе». Наверное, у него есть на примете подходящая молочная ферма.

И вот Мария сделалась домовладелицей и хозяйкой фермы; у нее было два работника, исполнявшие тяжелую работу, а ее текущий счет в банке все возрастал, несмотря на то, что все ее дети были теперь обуты и ходили в школу. Редко кому удается встретить в жизни сказочного принца. Но Мария, отупевшая от тяжкой работы и никогда не мечтавшая ни о каких принцах, встретила такого принца в лице бывшего рабочего из прачечной.

Между тем кругом начали интересоваться, кто же такой этот Мартин Иден? Он отказался дать издателям биографические сведения о себе, но от газет было не так-то легко отделаться. Он был уроженцем Окленда, и репортеры разыскали достаточно людей, знавших Мартина с детства. Таким образом, в газетах появились подробные описания, кем он был и кем он не был, чем он занимался и чем не занимался. Поступили в продажу его фотографические карточки, выпущенные ловким фотографом, у которого некогда снимался Мартин Иден. Сначала Мартин боролся со всей этой шумихой, так как в нем сильна еще была неприязнь к журналам и к буржуазному обществу. Но в конце концов он примирился, потому что так было менее хлопотливо. Ему неловко было отказывать в интервью специально приехавшим издалека корреспондентам. Кроме того, с тех пор как он бросил писать и учиться, дни стали тянуться невыносимо медленно, и надо было чем-нибудь заполнить свободные часы. Поэтому он разрешил себе эту маленькую прихоть: беседовать с журналистами, излагать свои литературные и философские взгляды и принимать приглашения в богатые буржуазные дома. Он обрел вдруг необычайное спокойствие, Ничто не трогало его. Он простил всем и все, — простил даже молодому репортеру, некогда осрамившему его, и позволил даже ему написать целый столбец о Мартине Идене с приложением фотографического снимка.

Время от времени Мартин виделся с Лиззи, и ясно было, что она жалеет о его возвеличении. Пропасть между ними от этого стала еще больше. Может быть, в надежде перебросить мост через эту пропасть, Лиззи согласилась на его уговоры, стала посещать вечернюю школу и курсы стенографии и сшила платье у лучшей портнихи, содравшей огромные деньги. Ее быстрые успехи заставили, наконец, Мартина призадуматься над тем, правильно ли он поступает. Он знал, что все, что делала Лиззи, она делала ради него. Ей хотелось подняться в его глазах, приобрести те качества, которые, как ей казалось, он особенно ценит. А он между тем не давал ей никакой надежды, виделся с ней редко и обращался всегда только как брат с сестрой.

«Запоздалый» был выпущен книгоиздательством, когда Мартин находился в зените славы, а так как это была беллетристика, то повесть имела еще больший успех, чем «Позор солнца». По спросу на книжном рынке обе книги Мартина все время занимали первое место — факт почти небывалый. И рядовые читатели и поклонники «Позора солнца» зачитывались повестью, восхищались ее силою и необычайным мастерством автора. Мартин Иден только что с успехом атаковал мистицизм теоретически; а теперь он и на практике доказал, что такое настоящая литература. В нем, таким образом, счастливо сочетался гений критический с гением художественным.

Деньги так и текли к нему, слава его росла непомерно, но все это скорее забавляло его, нежели радовало. Один ничтожный факт привел его в полное недоумение, и факт этот, наверно, немало удивил бы весь мир. Впрочем, мир удивился бы не самому факту, а скорее тому, что он привел Мартина в недоумение… Судья Блоунт пригласил Мартина обедать! Это событие, само по себе ничтожное, имело великое значение и было чревато важными последствиями. Мартин Иден оскорбил судью Блоунта, разговаривал с ним непозволительным образом, а судья Блоунт, встретившись с ним на улице, пригласил его обедать Мартин вспомнил, как часто встречался он с судьею в доме Морзов, и судья никогда и не думал приглашать его обедать. «Почему же он тогда не приглашал меня?» — спрашивал себя Мартин. Ведь он нисколько не переменился. Он был все тот же Мартин Иден. В чем же разница? Только в том, что его произведения были теперь напечатаны? Но ведь написал он их еще тогда. С тех пор он ничего не написал. Все лучшее из созданного им было создано именно тогда, когда судья Блоунт, разделяя общепринятую точку зрения, высмеивал и его, и Спенсера. Итак, судья Блоунт пригласил его не ради настоящих его заслуг, а ради того, что было в сущности только их отражением.