Мартин Иден - Джек Лондон

Мартин с улыбкой принял приглашение, сам изумляясь своей сговорчивости. За обедом, кроме дам, присутствовало шесть или семь важных особ, среди которых Мартин чувствовал себя, несомненно, «львом». Судья Блоунт, горячо поддерживаемый судьей Хэнуэллом, просил у Мартина разрешения записать его в члены своего клуба «Стикс», доступ в который был открыт людям не просто богатым, но чем-либо выдающимся. Мартин еще больше удивился, но предложение отклонил.

Он попрежнему был занят распределением своих рукописей. Издатели положительно осаждали его письмами. Все единогласно решили, что он превосходный стилист и что под красотою формы у него скрывается богатое содержание. «Северное обозрение», напечатав «Колыбель красоты», обратилось к нему с просьбой прислать еще полдюжины подобных же статей, и Мартин собирался уже исполнить эту просьбу, истощив до конца свой старый запас, как вдруг «Журнал Бэртона» заказал ему пять статей и за каждую статью предложил по пятьсот долларов.

Мартин написал, что согласен, но не по пятьсот, а по тысяче. Он очень хорошо помнил, что все эти рукописи были отвергнуты в свое время теми самыми журналами, которые теперь спорили из-за них. Он помнил их равнодушие, стандартные отказы. Они немало поиздевались над ним, и теперь ему тоже захотелось поиздеваться над ними «Журнал Бэртона» уплатил ему назначенную цену за пять статей, а остававшиеся четыре были подхвачены на тех же условиях другим крупным ежемесячником. «Северное обозрение» было слишком бедно и не могло тягаться с ними. Так увидели свет: «Жрецы чудесного», «Мечтатели», «Мерило нашего «я», «Философия иллюзий», «Бог и зверь», «Искусство и биология», «Критика и пробирки», «Звездная пыль», «Сила ростовщичества». Все эти вещи вызвали шум, долго не стихавший.

Издатели просили Мартина самого назначать условия, что он охотно делал. Но печатал он только то, что было уже раньше написано. От всякой новой работы он категорически отказывался. Мысль снова взяться за перо казалась ему невыносимой. Он слишком хорошо помнил, как гнусная толпа растерзала Бриссендена; он продолжал попрежнему презирать толпу, хотя она ему и рукоплескала. Свою популярность Мартин считал оскорблением памяти Бриссендена. Он морщился, но не отступал, твердо решив наполнить свой мешок золотом.

Неоднократно приходилось Мартину получать от издателей письма такого содержания.

«Около года тому назад мы, к величайшему нашему прискорбию, вынуждены были отказаться от цикла ваших лирических стихотворений. Они и тогда произвели на нас огромное впечатление, но различные обстоятельства помешали нам в то время их использовать. Если стихи эти вами не напечатаны и вы будете настолько добры, что согласитесь прислать их нам, то мы немедленно напечатаем весь цикл, уплатив вам гонорар, который вы сами соблаговолите назначить. Мы согласны были бы издать их и отдельной книгой на выгоднейших для вас условиях».

Мартин вспомнил про трагедию, некогда написанную им белыми стихами, и послал ее вместо стихов. Перечитав это произведение перед отправкой, он сам был поражен его слабостью и напыщенностью. Однако он все-таки послал трагедию, а журнал напечатал и покрыл себя несмываемым позором. Публика была возмущена и отказывалась верить, что прославленный Мартин Иден написал такую чушь. Однако что же это: обман, или же Мартин Иден, подражая Дюма-отцу, поручает другим писать за себя? Но когда выяснилось, что произведение это было то, что называется «юношеской попыткой», а журнал напечатал его только потому, что был ослеплен славой Идена, поднялся всеобщий хохот и редакционная коллегия была смещена. Трагедия так и не появилась отдельным изданием, но Мартин Иден, без всякого сострадания к издателю, оставил у себя высланный уже аванс.

Один еженедельник прислал Мартину длиннейшую телеграмму, стоившую по меньшей мере триста долларов, предлагая написать двадцать очерков, по тысяче долларов за каждый. Для этого Мартин должен был за счет издательства совершить путешествие по Соединенным Штатам и выбрать темы, которые покажутся ему интересными. В телеграмме указывалось несколько примерных тем, чтобы показать наглядно, насколько обширны планы издательства и насколько свободен Мартин в своем выборе. Единственное условие, которое ему ставилось, — не выезжать за пределы Соединенных Штатов.

Мартин в телеграмме, посланной наложенным платежом, выразил свое глубокое сожаление, что не может воспользоваться этим лестным предложением.

Повесть «Вики-Вики», напечатанная в «Ежемесячнике Уоррена», имела необычайный успех. Выпущенная вскоре отдельным роскошным изданием, она разошлась чуть ли не в несколько дней. Все критики единогласно признали это произведение классическим.

Однако сборник «Дым радости» был встречен с некоторым недоумением и даже холодком. Буржуазное общество было шокировано слишком смелой моралью и полным пренебрежением к предрассудкам. Но когда в Париже был выпущен французский перевод книги, получивший небывалый успех, то Англия и Америка тоже набросились на сборник, и Мартин потребовал с Дарнлея и Ко за третью книгу двадцать пять, а за четвертую — тридцать процентов. В эти две книги вошли все рассказы Мартина, напечатанные в различных журналах. «Колокольный звон» и все «страшные» рассказы составили первый том. Во второй том вошли: «Приключение», «Котел», «Вино жизни», «Водоворот», «Веселая улица» и еще несколько рассказов. Кроме того вышел сборник всех его статей, а также том стихотворений, куда вошли «Песни моря» и «Сонеты о любви», — последние были предварительно напечатаны в «Спутнике женщин», заплатившем Мартину неслыханный гонорар.

Мартин вздохнул с облегчением, когда последняя рукопись была, наконец, пристроена. И тростниковый дворец и белая шхуна были теперь совсем близко. В конце концов он все-таки опроверг мнение Бриссендена, что ни одно истинно художественное произведение не попадает в журналы. На своем собственном примере он блестяще доказал, что Бриссенден ошибался. И все-таки втайне Мартин чувствовал, что друг его был прав. Ведь главной причиной всех его успехов был «Позор солнца», все остальное пошло в ход чисто случайно. Ведь эти самые вещи много лет подряд отвергались всеми журналами. Но появление «Позора солнца» вызвало сильнейший шум и оживленную полемику, что и создало ему имя. Не появись «Позор солнца», не возникла бы полемика, а успех книги был, в сущности говоря, лишь чудом, что признавали и Дарнлей и Ко. Они не решились на первый раз выпустить больше тысячи пятисот экземпляров; они были опытными издателями и, однако, были очень изумлены успехом книги. Им этот успех действительно казался чудом. Они и впоследствии не могли отделаться от этого ощущения, и в каждом их письме чувствовалось благоговейное удивление перед таинственной, ничем не объяснимой удачей. Они и не пытались объяснить ее себе. Объяснения тут быть не могло. Уж так случилось, вот и все. Случилось вопреки всем вероятиям и расчетам.

Думая обо всем этом, Мартин не слишком высоко ценил свою популярность. Буржуазия читала его книги и набивала ему мошну золотом, а буржуазия (в этом Мартин был твердо убежден) ничего не могла понять в его произведениях. Для тех сотен и тысяч, которые нарасхват покупали его книги, их красота и их смысл не имели решительно никакой ценности. Он был просто баловнем судьбы, выскочкой, который вторгся на Парнас, воспользовавшись благодушным настроением богов. Сотни тысяч людей читают его и восхищаются им с таким же скотским непониманием, с каким они накинулись на «Эфемериду» Бриссендена и растерзали ее в клочки, — подлая стая волков, которые перед одним виляют хвостом, а другому вонзают клыки в горло. Все дело случая! Мартин попрежнему был твердо уверен, что «Эфемерида» неизмеримо выше всего им созданного. Она была выше всего того, что он мог создать, — это была поэма, делающая эпоху. Какую же ценность могло иметь в его глазах преклонение толпы, той самой толпы, которая еще так недавно втоптала в грязь «Эфемериду»? Мартин вздохнул с облегчением и удовлетворением. Последняя рукопись продана, и скоро можно будет покончить со всем этим.

Глава XLIV

Мистер Морз повстречался с Мартином в вестибюле гостиницы «Метрополь». Случайно ли он пришел туда, или он втайне надеялся встретить Мартина Идена, — Мартин склонялся в пользу второго предположения, — но, как бы то ни было, мистер Морз пригласил его обедать, — мистер Морз, отец Руфи, который отказал ему от дома и расстроил его помолвку.

Мартин не рассердился на него. Но никакого злорадства он тоже не испытал. Он снисходительно выслушал мистера Морза, думая о том, как тот должен был себя сейчас чувствовать. Он не отклонил приглашения. Он только поблагодарил и справился о здоровье всей семьи, в особенности миссис Морз и Руфи. Мартин произнес это имя свободно, без запинки, и втайне изумился, что кровь не бросилась ему в голову, а сердце не забилось быстрее.