Два рейда - Иван Бережной

Федор Васильевич обратил внимание, что на территории лагеря, на отдельной площадке, отгороженной колючей проволокой, стояло несколько крытых грузовиков. В эти машины перед вечером загрузили очередную партию пленных для отправки в тыл. Приметил, какую машину грузят последней. Значит, она и пойдет последней. Звягин договорился с Ефимом Клименком бежать.

Нашли слабое место в ограждении, выбрали удобный момент, проползли под проволокой, подбежали к машине и в кузов. А там набито, как сельдей в бочке. Втиснулись среди товарищей. Сердце колотилось словно набат, от нетерпения и страха дрожь в теле. Зуб на зуб не попадает. Лишь бы не вздумали проверять. Скорее бы в путь…

Настороженно прислушиваются. Слышат — подошли два немца, застегнули тенты на пряжки. Последовала команда. Захлопали дверцами кабин. Заурчали моторы. Машины одна за другой направились к воротам. Наконец вздрогнула автомашина, в которой находились беглецы, тронулась с места. Радость охватила Федора, но скоро пришлось еще поволноваться. Грузовик проехал немного и остановился. Видимо, при выезде с территории лагеря охрана проверяет документы. Федор и Ефим сидели ни живы ни мертвы. Успокоились лишь тогда, когда машина вновь тронулась, свернула на дорогу и покатила по шоссе.

Грузовики мчались вовсю. Колеса взвихривали снежную пыль. Встречный ветер хлестал по брезентовому тенту. Пленники выглядывали в щелки и замечали, как быстро сгущаются сумерки.

Когда отъехали порядочно и совсем стемнело, Звягин с трудом расстегнул большие пряжки, отвернул тент, вывалился с кузова и шлепнулся на дорогу. Вслед за ним, как горох, посыпались товарищи. При падении Федор сильно ушибся. От боли потемнело в глазах. А когда опомнился, увидел фары приближающейся машины. В луче прожектора замелькали фигуры беглецов, рассыпавшихся по полю. Из настигавшей машины ударили автоматы. Нитка трассирующих пуль прошила ночную темень. Превозмогая боль, Звягин рванулся к кустам. «Лишь бы успеть!» — единственное, о чем он думал в тот момент.

Добежал до кустов, зацепился за пень и упал, уткнувшись лицом во что-то колючее. Тут же вскочил и еще быстрее побежал в глубь леса. Он бежал, не замечая ни боли, ни крови, сочившейся с поцарапанного лица.

С облегчением вздохнул только тогда, когда понял, что ушел от погони. Почувствовал смертельную усталость. Остановился, прислушался. Ничего подозрительного. Сел, прислонившись спиной к дереву, и с ликованием повторял: «На свободе! На свободе!» Слезы радости застилали глаза.

Готовясь к побегу, Звягин и Клименко договорились пробираться в село на Гомельщине, где у Ефима были родственники. Надеялись там на время укрыться. Вспомнив об этом, Федор спохватился: «Где товарищ?» Стал прислушиваться, но кроме ветра, шумевшего в верхушках деревьев, ничего не услышал. Отдохнул и пошел на поиски товарищей. Напрасные старания. Тех и след простыл. Скольким удалось бежать, куда они подались — одному ветру известно.

Звягин решил идти в село, как условились с Ефимом, в надежде встретить там товарища. Однако Клименко там не оказалось. Прождал несколько дней. Ефим так и не пришел.

Не дождавшись товарища, Звягин отправился на поиски партизан. На хуторе Червона Дубрава его свалил недуг. Болезнь затянулась надолго. А когда окреп, вновь отправился на поиски. Однажды вошел в село, а навстречу ему немец. Звягин — наутек. А тот, которого он принял за немца, бежит за ним и кричит: «Стой, я русский!» — «Знаем вас, полицаев. Не обманешь. Я уже ученый», — подумал Звягин и еще быстрее припустил. Преследователь понял, что ему не догнать, дал очередь из автомата. Звягин плюхнулся на землю и, извиваясь ужом, пополз в сторону, мысленно прощаясь с жизнью. Вдруг над его головой раздался властный голос:

— Чего, дура, от партизан бегаешь? Не рад встрече? Вставай, пойдем в штаб, там разберутся, что ты за птица…

Это был Володя Петушков из четвертой роты Путивльского отряда.

Когда Федора привели к командиру роты Пятышкину Павлу Степановичу, он понял, что действительно попал к партизанам. Кончилась его бродяжническая жизнь.

— Так я стал партизаном. Много пережито, но это все позади. Надо наверстывать упущенное. Лучше смерть в бою, чем унижения и позор в плену, — закончил тогда рассказ Звягин.

Более полугода Федор Васильевич Звягин числился в списке без вести пропавших. И он поспешил исправить эту ошибку. С первым же самолетом отправил письмо домой, чтобы обрадовать жену и родителей своим воскрешением.

Ответа ждал с большим нетерпением, а когда получил, то приуныл. Товарищи допытывались, что случилось. Федор долго отмалчивался. Однако партизаны не тот народ, от которого можно отделаться молчанкой. В конце концов он уступил, дал прочитать письмо. Жена распекала его на чем свет стоит. «Как это так, находишься в Москве, где ничего тебе не грозит, а столько времени не даешь о себе знать? Не иначе как нашел себе кралю, забыл о нас…» И пошла, и поехала. Излила все, что накопилось на душе за многие дни ожидания и тревог.

Ребята читали и от души смеялись.

— Так тебе и надо, — подшучивали над Звягиным.

— Ничего смешного не вижу, — обиделся Звягин.

Оказалось, что Федор не первый, кто получал такие письма. А виной всему была наша полевая почта. Письма шли к нам через Москву. Это и заводило в заблуждение некоторых жен и родителей партизан.

Недоразумение скоро прояснилось. Звягин написал второе письмо и получил ответ. Жена просила прощения за первое письмо, сообщала, что работает в госпитале…

Пришло письмо и от отца. Отец писал: «Дорогой сынок! Долгожданная радость пришла в наш дом. Мы узнали, что ты жив. А случилось это во время обеда. Сидели мы с матерью твоей за столом. Слушали радио. Передавали Указ о награждении партизан. И вдруг слышим, что наш сын Звягин Федор Васильевич награжден орденом Красной Звезды. Ведь это ж ты? Мать, конечно, сразу в слезы. Да и я, признаться, не сдержался. Сразу две радости: ты живой и орденоносец. А через несколько дней получили от тебя письмо. Теперь мы знаем, где ты. Раньше, когда наша невестка, а твоя жена, сообщила нам, что ты в Москве, таили на тебя обиду. Выходит, напрасно. Поздравляем тебя, сынок, с орденом. Спасибо за то, что ты не посрамил нас, стариков…»

Второй год Звягин воюет в партизанском отряде. Долгое время был в четвертой роте, потом в третьей. Участвовал во многих боях и пользовался славой хорошего пулеметчика. А совсем недавно его перевели в разведку второго батальона. Сбылась мечта Звягина стать кавалеристом. На груди отважного партизана два ордена и медаль.

В Пинских лесах

4 апреля наш отдых был нарушен. К селу Достоево, где оборонялся четвертый батальон второго полка, подошло около пятисот человек. Судя по одежде — партизаны. Заставы второго полка запросили пароль. Те не знали. Тогда ковпаковцы попросили прислать кого-либо из командиров для выяснения, кто они. В ответ на запрос подошедшие набросились на заставу, пытаясь уничтожить ее одним ударом. Застава вступила в бой и, сдерживая врага, отошла в село.

Неизвестные оказались власовцами, переодетыми под партизан. В Достоево их встретила организованная оборона. Пьяные власовцы озверело лезли на пулеметы. Однако все их попытки оказались напрасными. Понеся большие потери, изменники родины отступили.

Но и Кульбака вынужден был отвести полк из села, так как полностью были израсходованы патроны и повторную атаку нечем было отражать.

Противник почувствовал, что нам почти нечем воевать, подтянул крупные силы и через два дня перешел в наступление. Затяжной бой для нас был не выгодным. Вершигора приказал подразделениям занять оборону, а тылы и обоз раненых под охраной отправить в глубь леса.

Обоз вышел из села и скрылся в лесу. Однако не прошло и часа, как в Мотоль на взмыленной лошади влетел связной. Не дав вымолвить слова Ленкину, который собирался отчитать его за такую скачку, мальчишка выпалил:

— На раненых каратели напали!

— Что?! Что ты сказал? — надвинулся на паренька Ленкин. Лицо его перекосилось, глаза налились кровью.

— Власовцы напали… человек двести, а может и больше. Километрах в трех отсюда, — ответил струхнувший паренек. Ему никогда не доводилось видеть Сашу Ленкина таким страшным.

— По коням! — рявкнул Ленкин. В одно мгновение оказался в седле, поднял вверх правую руку с зажатой плеткой, скомандовал «За мной!», резко опустил руку, плетка гадюкой обвила лоснящийся бок и подбрюшье Вороного. От неожиданности конь вздыбился, но в тот же миг Саша вонзил в бока шпоры и дал повод. Вороной с места взял в карьер. Вздрогнула земля под ударами сотен пар копыт. Дивизион полетел вслед за своим командиром.

Кавалеристы не помнят такой бешеной и напряженной скачки. Конь Ленкина распластался над землей и мягкими скачками, словно птица, летел вперед. Однако всаднику казалось, что и этого мало, и он все время нажимал шпорами, стараясь выжать из своего боевого друга все, на что тот способен и даже немного больше. Мысль, что товарищи в беде, не давала покоя Ленкину. В голове назойливо гудело: «Успеть, непременно успеть!» Саша понимал, что одной малочисленной охране с врагом не справиться. Он, приподнявшись на стременах, мчался на выручку, даже не подумал оглянуться назад. Знал — среди кавалеристов нет трусов. И как бы в подтверждение до его слуха доносился глухой топот и тяжелый храп лошадей за спиной.