Два рейда - Иван Бережной

Кстати сказать, из-за этих танков вышел спор. Командир третьего полка Брайко утверждал, что все танки и бронемашины уничтожили его хлопцы. Колесников доказывал, что по крайней мере половина из них уничтожена первым батальоном. А если здраво рассудить, то какая разница, кто уничтожил. Ведь дело сделано!

— Этого нам фашистские генералы не простят, — сказал Бакрадзе. — Придется снова бодрствовать.

— Так мы и спать разучимся, — невесело пошутил Тютерев.

Основания для опасений были. Части дивизии на отдых расположились в селах Подлесье, Еремичи и Стрый, в семи — девяти километрах севернее Кобрина. Здесь мы встретились с белорусскими партизанами бригады имени Чапаева. От них узнали, что в Кобрине и Жабинке полно гитлеровских войск и большое количество танков. Одни говорили — 4000, другие — 7000 машин. Такое соседство было для нас не из приятных.

Об отдыхе не могло быть и речи. Подразделения заняли круговую оборону, окопались. Под Кобрином побывали наши разведчики. Они подтверждали, что в Кобрине и прилегающих селах большое количество войск и много танков. Правда, меньше четырех тысяч раз в пять, но для нас достаточно было и этих. Мы не в состоянии справиться и с пятидесятью. Кроме того, разведчики принесли новость, над которой нам пришлось призадуматься.

— Местные жители рассказывают: за последнее время немцы производят усиленные переброски войск из Белоруссии на юг, — доложил командир разведки Барсуков.

— Значит, на Украине наши что-то затевают, — высказал предположение Колесников.

— Возможно, там уже заварилась каша, — сказал Тютерев.

— Может быть и другой вариант, — высказал свое мнение Бакрадзе. — Не готовят ли там удар сами фашисты. Об этом немедленно надо доложить Вершигоре, сообщить на Большую землю.

Такого мнения было большинство из нас. Если не так, то чем же объяснить эти переброски?

Забегая вперед, скажу, что мы сами были свидетелями спешной перегруппировки войск противника. Но никто тогда из нас даже не мог предполагать, что это — результат тщательно проведенной советским командованием дезинформации, заставившей гитлеровское командование снять часть сил из группы армий «Центр», ослабив тем самым группировку в Белоруссии, где и намечался прорыв советских войск.

Об этом мы узнали гораздо позже. А сейчас настраивали свои рации на радиоволну станций, передающих сводки Совинформбюро, и тщетно ожидали сообщений о крупных событиях на Украинских фронтах…

Самый момент активизировать свои действия, срывать планомерную перевозку войск. Но мы были бессильны. Не было взрывчатки. Боеприпасы — только трофейные. Свыше трехсот раненых и такое же количество больных из числа освобожденных из немецкого плена. Народ выбился из сил, нуждался в отдыхе. Решили пробираться в леса, подыскать место для посадки самолетов, отправить раненых, пополниться всем необходимым, поставить на ноги больных и с новыми силами приняться за дело.

Беспокоились мы напрасно. В Кобрине не знали о близости партизан. И только в середине дня третьему полку пришлось повоевать.

Мы узнали, что карательный отряд немцев и мадьяр провел облаву в селах Именин, Босяч, Береза и согнал до десяти тысяч белорусских крестьян, намереваясь отправить их на каторжные работы в Германию. Колонна мирного населения, конвоируемая гитлеровцами, приближалась к селу Подлесье.

— Надо вызволять советских людей, — сказал Вершигора. — Кто у нас в Подлесье?

— Третий полк, — ответил Войцехович.

— Вот и поручим Пете Брайко. Если потребуется помощь — пошлем Ленкина.

Помощь не потребовалась. Брайко своими силами справился с врагом. Бой длился около шести часов. Противник потерял больше ста человек и отошел в Кобрин. Десять тысяч белорусов были освобождены из плена и избавлены от высылки в Германию. Многие парни и девушки попросились к нам в соединение. Трех шестнадцатилетних девушек забрал доктор Зима в полковую санчасть.

В ночь на 26 марта 1944 года дивизия с боем форсировала шоссе Брест—Барановичи. Вторым полком уничтожено две бронемашины, пять автомашин, свыше шестидесяти гитлеровцев.

Теперь мы вышли в район действия белорусских партизан. «Ход конем» удался на славу.

После почти трехмесячных непрерывных боев и походов дивизия остановилась в местечке Мотоль на реке Ясельде, заняла оборону на рубеже Униров, Псишев, Трилиски, Дрожиловичи, Зарудье, Достоево и Молодово.

— Постоим дня три. Здесь хорошая баня, надо попарить партизанские кости, погонять вшей, — сказал Вершигора.

На передний план выступили помпохозы и старшины. Организовали стирку белья, обмундирования, починку обуви, баню.

В Мотоле мы установили связь с белорусскими партизанами Брестской области, партизанскими бригадами Гуляева, Цветкова и несколькими местными отрядами, которые базировались в Пинских лесах близ реки Ясельды.

Неожиданная встреча

Каких только сюрпризов не преподносит война. Преподнесла один из них и в Мотоле.

Через местечко проходила партизанская конница. Наши бойцы группками толкались на улице, смотрели на незнакомое войско, переговаривались.

— Эй, орлы, с какого фронта? — шутя, спросил Тютерев.

— Белорусского, — в тон ему ответил парень в кубанке с красной лентой.

— Чья армия?

— Полковника Жунина.

— Впервые слышу о таком полководце…

— Еще услышишь.

— Куда путь держите? — допытывался комбат.

— Вперед, на запад! — улыбнулся парень.

— Э-э, братцы, вы, оказывается, ориентироваться не умеете, — поддел Тютерев. — Запад за вашей спиной.

— Неужели! — деланно удивился парень в кубанке, натянул повод, остановил лошадь и скомандовал: — Сто-й! Привал…

Конники спешились и сразу же оказались в окружении ковпаковцев. Началось, обычное в таких случаях, знакомство, разыскивались земляки.

— Воронежцы есть?

— Кто с Волги?

— Сибиряков, сибиряков подавай! — выкрикивал Тютерев, расшнуровывая свой огромный кисет с самосадом и предлагая угощение.

Земляки сбивались в группки, выясняли подробности, оживленно галдели, тискали друг друга, угощали куревом. Кто-то из белорусских партизан вытащил из кармана трофейную зажигалку и предложил:

— Махнем не глядя?

— Отстань, меняла, ты лучше скажи: нет среди вас северян, архангельцев? — спросил Лучинский.

— Как не быть?! Есть один архангельский мужичок, — ответил щеголеватый кавалерист. — Петька, где ты? Тут твой земляк объявился…

Из толпы выбрался партизан, перепоясанный ремнями, с автоматом через плечо и пистолетом на боку. Ведя коня в поводу, он подошел и солидно спросил:

— Кого интересует моя персона?

— Меня, — просиял Пашка Лучинский. — Я из Онеги.

— Из Онеги? — обрадовался Петька. — Вот здорово! Хоть одного земляка за войну встретил. Звягин моя фамилия.

— Лучинский, — назвал себя Павлик и крепко пожал руку земляка.

— Что у вас в Архангельске только Звягины водятся? — спросил Тютерев, прислушиваясь к разговору.

— Почему же? Есть вот и Лучинские, — улыбаясь, ответил Петр.

— У меня в батальоне есть один из Архангельска и тоже Звягин. — Тютерев обернулся и крикнул: — Барсуков, позови Федора Васильевича!

— Как вы сказали? Федор Васильевич? — изменился в лице Петр Звягин.

— Ну да, Федор Васильевич — отличнейший пулеметчик и разведчик…

— Федя? Нет, нет этого не может быть, — взволнованно забормотал Петр. Нетерпеливо спросил: — Где же он?

— Звягин, к командиру!

— Федя, комбат вызывает! — послышались голоса.

— Сейчас будет здесь, как штык, — заверил Тютерев, оглянулся и, указывая на высокого белобрысого партизана, не спета пробиравшегося среди бойцов и лошадей, сказал: — Да вот и он собственной персоной.

Петр присмотрелся, уронил повод и кинулся навстречу Федору, выкрикивая:

— Федя! Брательник!

А тот, услышав знакомый голос, вздрогнул, застыл на месте и немигающими глазами уставился на приближавшегося к нему кавалериста. Узнав в нем своего младшего брата, со всех ног бросился к нему.

— Петька!

— Федя!

— Ты? Живой?

— Ага… А ты?

— И я!..

Партизаны вдруг притихли и с интересом наблюдали за необычным событием. Не часто на войне бывают подобные встречи. А братья сошлись, остановились и некоторое время рассматривали друг друга, видимо, еще не веря своему счастью. Потом, не говоря ни слова, обнялись, целовались и плакали, не стыдясь мужских слез. Да и некоторые партизаны не удержались, смахнули непрошеную слезу…

Ну, как ты, здоров? — первым взял себя в руки Федор.

— Как видишь…

— А мы давно тебя похоронили. Извещение о твоей смерти получили.

— Долго буду жить.

— Последнее письмо от тебя было накануне войны, из Прибалтики. Помнишь, ты сообщал, что вам выдали каски, медальоны? Ёщё ты там писал: «Будем решать судьбу Европы…» Помнишь?..